Ирина Лобановская - Измайловский парк

— Папа! — радостно закричал Валерий и бросился к отцу.

Тот подавленно улыбнулся.

На женщину, сидевшую в кресле, Галина старалась даже не смотреть. Наверняка молодая и прекрасная. У Туманова безупречный вкус.

— Решила убрать Виктору квартиру, — невозмутимо продолжала Галина, — но, видно, придется отложить до другого раза. Вы тут хоть немного приберите за собой, а я заеду на следующей неделе. Теперь буду заранее ставить тебя в известность о своих планах. Прости, что так вышло. Пойдем, Валерик.

Ничего не понимающий сын послушно подошел к ней. Хорошо, что он тогда был еще мал и совершенно не запомнил этого случая.

— Что тебе надо, Виктор? — сурово спросила Галина Викторовна.

— Странная ты, Галка! — захохотал брат. — Что мне надо! Это племянничку что-то надо, раз он мне так упорно названивал! И я догадываюсь, что именно.

— А если догадываешься, то нам вообще не о чем говорить! — отрезала Галина Викторовна. — Я передам Валерию, что ты наконец вернулся и жаждешь с ним пообщаться. Он приедет в воскресенье вечером. — И повесила трубку.

Говорить с братом было тяжело. Никак не могла Галина забыть все происшедшее, никак не могла простить Виктора…

Хотя так ли уж он был виноват? Ну конечно, предал сестру, помог гуляке-шурину, облегчил ему жизнь… Но разве Мишенька не устроился бы и без помощи Виктора? Разве изменился бы, стал верным семьянином?.. Смешно даже думать об этом… Горбатого и могила не исправит…

Галина Викторовна вздохнула и подошла к окну. Дождь… И такой сильный… Хорошо бы местный. Иначе Валерию придется мокнуть там, в этой деревне. И зачем сын туда поехал?..

— Вот тута бабка Марья живет, — ткнул Николай пальцем в одну совсем разваливающуюся избенку.

Валерий присвистнул: как в таком домушке вообще можно находиться? Особенно осенью и зимой…

— Толкай дверь — не заперто. А я вон тама бытую! Видишь калитку с петушком? Приметный! Сам вырезал! — Он опять горделиво выпятил хилую грудь. — Заходи, выпьем!

— Ты один здесь живешь? — спросил Валерий на всякий случай.

Вдруг снова понадобится расспросить этого болтуна…

— Зачем один? — словно обиделся Николай. — Братан у меня. Старшой. Архипом зовут. Плотничает. Вдовеет давно. А девка его, дочка, в город подалась и сгинула. Два года нету вестей. Може, Архип тебе ишшо чего об энтом имении порасскажет. Слухов-то полно, да кто им верит? — Он пренебрежительно махнул рукой. — Ты бабке-то Марье кричи пошибче, глуховата она!

Николай зашагал по размытой, разъезжающейся под ногами дороге к своему дому с петушком на калитке, а Валерий постоял минуту в раздумье, а потом толкнул, как было велено, низкую покосившуюся дверь. Пахнуло печным теплом, кошками и молоком.

Валерий прошел через крохотные сенцы и вошел в избу.

— Здравствуйте! — громко сказал он. — Баба Марья, я из города приехал, на три дня. Можно у вас пожить? Я заплачу. Мне Николай вас рекомендовал. — И Панин запнулся, вспомнив, что не знает фамилии Николая. — Брат Архипа-плотника, — уточнил он.

Из-за печи осторожными неслышными шажками вышла крошечная сгорбленная старушка. Но когда она зорко глянула на Валерия, он растерялся. Такие оказались у этой древней замшелой деревенской бабульки глаза, что всем девкам на зависть — огромные, живые, будто подсвеченные волшебным фонарем, негасимым до самой смерти.

Валерий сразу вспомнил Женьку. Очень некстати.

— Я… — вновь забормотал он.

— Да я уж слыхала, — отозвалась бабка Марья. — Проходи, милок, садись. Сейчас чайку согрею тебе с дороги. Вымок небось?

Валерий с большим удовольствием разделся и сел к большому, грубовато, но прочно сколоченному столу. Огромная беленая печь дышала нежным теплом. С нее свешивались сразу три кошачьих хвоста.

— Ох, негодяйки! Ох, гулены! — заворчала хозяйка, поймав взгляд Валерия. — Мышей ловить ленятся, зато телевизор им подавай! Только и смотрят, только и смотрят! Все подряд. Особливо новости уважают, девушку эту темненькую, с гладкой головой… Как же ее… Запамятовала.

— Екатерина Андреева, — подсказал Валерка.

— Вот-вот, она самая, — мелко закивала бабулька. — Тебя как звать-то, милок? Недослышала я…

Валерий опять смешался:

— А я не представился. Простите… Валерий.

— Ага, ага… — вновь закивала бабушка, разливая чай в большие керамические чашки. — Вот хлеб, вот масло, вот мед… А ты зачем к нам, милок, пожаловал? По делу небось? Сюда без дела ни одна птица не полетит.

В который раз эта древняя бабулька смущала Панина… И опять острый, внимательный, цепляющий крючком взгляд…

— Хочу посмотреть на имение предков, — неожиданно для самого себя признался Валерий. — Разрушенное…

Бабулька не спускала с гостя глаз.

— Ты пей чай, пока горячий. И хлеб намазывай. Стало быть, потомок ты… панинского роду-племени… Хочешь дом построить?

Она повторила Женину идею.

— Нет, зачем? — Валерий с удовольствием прихлебнул чай. Крепкий и вкусный. Даже странно пить такой в этой глуши. — Дом мне ни к чему. Так просто…

— А так просто, милок, ничего не бывает. И ты мне голову не морочь. Не хочешь правду сказывать — не надо. И то верно: как это так сразу незнакомой бабке все выкладывать? — Хозяйка говорила, а сама все приносила какие-то миски и кастрюльки и увлеченно расставляла их на столе. — Обед я тебе собрала. А то сразу на часы не глянула, думала, чайку с тобой попьем. Да уж время не раннее. Небось долго добирались?

— Одним словом, пешком, — сказал Валерий. Он чувствовал себя неважно: бабулька явно что-то подозревала. — Полями шли. Грязищу месили. — Он вспомнил о своих перепачканных ботинках, оставленных в сенях. — Мне бы обувь помыть…

— Помоешь, помоешь, — опять мелко закивала бабка. — А в рюкзаке твоем чего?

Валерий хлопнул себя по лбу и вскочил:

— Забыл! Я сейчас!

Он вылетел в сени и приволок рюкзак в комнату, достал минералку и конфеты, которые мать уложила, несмотря на его возражения. Зато теперь все пригодится.

— Вы сладкое любите?

На стол вывалилось множество конфет в ярких фантиках.

Хозяйка разулыбалась беззубым ртом.

— Угодил ты мне, милок! Так угодил… — И стала перебирать гостинцы.

Выбрала «Коркунова» — вкус отменный! — развернула и надкусила.

— Вы одна живете?

Бабулька снова закивала:

— Мужа схоронила, дети уехали. Кто куда… И на лето не приезжают. Пишут, что в Турции лучше. — Она рассыпалась мелким смешком. — Знамо дело, лучше. Теплее. Вон, по телевизору показывают. Доживаю свой век. Вот пообедаем и пойдем с тобой на этот дом смотреть. Чего ты там забыл? — Она вновь глянула колючим хитрым взглядом.

Валерий слегка поежился:

— Память предков…

Бабка засмеялась:

— Память… Насмешил! А чего раньше не вспоминал?

— Не знал. Мать не рассказывала.

— А теперь, видно, узнал? И что же это ты такое услышал? — Бабка приблизила свои молодые огромные глаза к лицу Валерия.

Как похожа на Женьку…

И он почувствовал себя совсем плохо.

После неожиданной встречи в квартире брата Галина совсем замкнулась и ограничила свою жизнь подрастающим сыном. Когда он пошел в школу, Галя вернулась на работу в больницу, отдала Валерку на продленку, а летом всегда брала отпуск за свой счет — все равно больных немного, все отдыхают — и уезжала с сыном на дачу, предоставляя мужу полную свободу действий. Отныне их брак сохранялся лишь ради Валерика, они словно негласно обо всем договорились. И Галина, и Михаил думали, что поступают правильно, именно так и нужно для ребенка. Но Валерий подрос и объяснил матери, как она ошибалась.

Дети всегда понимают намного больше, чем думают взрослые. Это основное заблуждение старших: да он еще маленький, да что он соображает, да ему еще расти и расти! А малыш все слушает и слышит, все запоминает и делает свои, далеко идущие, но на редкость точные выводы.

Валерка рано постиг суть отношений в семье, все взвесил, увидел, как родители яростно, но, стараясь себя ничем не выдать, борются за него. Он стал некой разменной монетой в их руках, тем могучим языческим божком, которому поклоняются и приносят жертвы.

— Я живу ради тебя! — постоянно напоминала мать.

— Все сделаю для тебя, всем помогу! — твердил отец.

И Валерка рано осознал, что сделают они действительно все, но не ради него, а чтобы досадить друг другу, друг друга уязвить и оскорбить побольнее. Понял и стал пользоваться своим положением: матери жаловался на отца, отцу — на мать. Жалобы воспринимались замечательно, и Валерка прямо-таки купался в родительской любви, заботе и нежности, пока ему все это не надоело. И тогда он жестко спросил мать:

— А почему ты не разошлась с отцом? Зачем тебе такая жизнь? Ты разве любишь его?

Валерию было пятнадцать лет. Отец появлялся дома редко, эпизодически, только чтобы поговорить с сыном. Жил Туманов где-то на стороне, но не разводился с женой и из квартиры не выписывался. Подробностями его существования ни Галина, ни Валерий не интересовались.

Прямо в лоб поставленный вопрос смутил Галину Викторовну. Но она привычно быстро взяла себя в руки:

— Я предпочла ничего не менять. Не люблю перемен.

Валерий насмешливо присвистнул:

— Однако работу ты бросила.

В то время Галина Викторовна оставила больницу и занималась исключительно домом и сыном.

— Ты прекрасно знаешь, что мне тяжело! — постаралась она не возмутиться. — Мне немало лет, в моем возрасте работать хирургом непросто, даже при небольшой нагрузке.

Валерий и сам замечал, что мать начала полнеть, у нее болели и опухали к вечеру ноги… А отец… По-прежнему неугомонный, худой, быстрый, он успевал за день сделать множество дел. И завести несколько новых романчиков. Отец…