Глава 17

Так закончился роман с Женькой. Сгорела и разлетелась дымом первая большая любовь… Оборвалась и дружба с Валерием. После драки бывшие приятели старательно обходили друг друга при встречах и делали вид, что незнакомы.

Туманов явился к декану факультета, где учился Арам, и потребовал немедленного отчисления Айрапетова, предъявив справку об избиении сына и письменные показания свидетелей. Все это, конечно, было настоящей липой, и декан тоже не слишком поверил этим бумаженциям, но Туманов угрожал обратиться в Министерство образования, если университет не примет никаких мер.

Одновременно отец Валерия прогулялся в милицию, но тут вмешался Айрапетов-старший. Дело тотчас замяли.

Помог Араму и историк Бочкарев. Чуть смущающийся в разговорах Айрапетов часто подходил с самыми разными вопросами, очень интересовался историей и слушал ответы профессора так, словно пытался запомнить их от слова до слова. Такой еще по-детски наивный, славный, интеллигентный паренек…

Петр Александрович защищал Арама с неожиданной решительностью и отвагой. Все так удивились преображению тихого историка, и декан прежде всего, что отступили перед его настойчивостью.

Арама только строго предупредили, припугнув, что если он еще раз позволит себе нечто подобное…

Он ходил благодарить доброго старикана. Но тот не стал слушать никаких слов и замахал руками:

— Да за что же, за что?

— За все! — объяснил Арам. — За любовь ко мне… За помощь… За беспокойство… За все!

— Человек должен тревожиться и переживать за других, — прошептал профессор, тяжело опускаясь на заскрипевший стул. — Садитесь, Арам… Иначе какой он человек? А я всегда был очень одинок… Мои студенты — все, что у меня есть, и все, что мне осталось на этом свете… Это мои дети…

— А… у вас никогда не было своих?.. — смущенно выговорил Арам и тотчас обругал себя за непрошеное любопытство.

— Это ничего, что вы спросили, — понял его Бочкарев. Неожиданная слеза заблудилась в его длинных морщинах. — Это ничего… Детей, да, не было… А любимая женщина была… Только она не дождалась меня с войны… Я вернулся, а она уже замужем, счастлива и не вспоминает обо мне… С тех пор я особенно ненавижу все войны… Хотя в вашем случае они, конечно, ни при чем. Просто такие обстоятельства… Но тоже почти военные. Драки, борьба, сражения за какие-то чаще всего призрачные ценности… А вы, Арам, должны окончить не только университет, но и аспирантуру. Я представляю вас в дальнейшем большим ученым.

— Да что вы, Петр Александрович, — отмахнулся смущенный Арам. — Какой из меня ученый… Просто я очень люблю историю.

Профессор улыбнулся:

— Так это самое главное! Основа основ. И вы меня отблагодарите по-настоящему, когда напишете интересную научную статью. А вы это обязательно сделаете в скором времени. Или я совершенно не разбираюсь в людях. Наука любит поглощенных одной мыслью и погруженных в себя, таких как вы, но при одном условии: если их основная мысль именно о науке. Ну, все это дело будущего, а сейчас подумаем о вашем настоящем… — Он искоса взглянул на лицо Айрапетова, все в синяках и кровоподтеках, и спросил ласково и хитро: — Вы читали знаменитое античное стихотворение о разных типах женщин? А-а, вижу, улыбаетесь — значит, читали. На мой взгляд, там довольно удачно и очень остроумно, весело и безбашенно, как говорят нынче, одни женщины сравниваются — вполне обоснованно — с лягушками, другие — с грызунами, третьи — еще с кем-то подобным… Это к вопросу о дамах. И запомните, Арам: у большой мужской дружбы всегда найдется враг в лице женщины. У славян была такая нечисть — албаста. Якобы заманивала людей и топила в болотах. С виду — огромная лохматая голая женщина с обвислыми грудями и животом. И не холодно ей было возле сырого болота голой гулять… Но образ довольно яркий, хотя и фантастический. А если вы опять захотите набить кому-нибудь физиономию, постарайтесь делать это в таком глухом и темном уголке, где бы вас никто не видел. Только потренируйтесь вначале.

— Уже… тренировался… — пробубнил немного развеселившийся Арам. — Этот самый Валерка, с которым мы дрались, меня и обучал… Приемам разным… Не стоит, так сказать, благодарности…

Бочкарев улыбнулся:

— Вот как… Интересно… Когда-то один мой приятель занимался ушу и хотел даже дать деньги на открытие школы ушу. А я ему сказал: «Да окстись ты с этим ушу! Помолись лучше вместо него!» И он ответил: «Петр, когда на тебя идут с кулаками — одна лишь молитва может и не помочь. А если задумал возводить храм, то позаботься о его безопасности, иначе неприятельская кавалерия может сделать из него конюшню». Он был абсолютно прав, хотя ушу изучал не в качестве самообороны и подходил к нему не как к способу развития силы и ловкости. Его манили всякие медитации, восточные философии. И он все толковал о выпадении в эту… как ее… в нирвану… Правильнее — в осадок, как говорят нынче. — И профессор усмехнулся.


Арам стал заходить к Бочкареву на кафедру поговорить. Одинокий человек, милый и добрый, Петр Александрович всегда радовался его визитам.

Заглянув к профессору во время зимней сессии, Арам застал его за рассматриванием какой-то гравюры. Петр Александрович увидел Айрапетова, заулыбался и протер очки.

— Садитесь, Арам… Вы очень вовремя зашли. Вот, видите, интереснейшая гравюра девятнадцатого века — это не новодел и не стилизация, а уникальная вещь. Наполеон в постельной сцене.

Арам смутился, но тотчас прилип любопытным взглядом к гравюре.

Да, изображение очень откровенное. Молодой Наполеон, абсолютно голый, лежит на спине, над ним нависла возлюбленная, а мужское достоинство Наполеона запечатлено так открыто и в состоянии крайней эрекции… Но самое прикольное другое: лица полководца и его дамы. Оба смотрели друг на друга, несколько скосив глаза, и почему-то с выражением какого-то изумленного ужаса. Будто увидели что-то неожиданное, невиданное доселе, мистически напугавшее… Хотя оба готовы, и вон как стоит!.. Но именно на это вытаращили глаза…

Интересная картинка. Во всех отношениях. И загадочная.

Арам неожиданно пожалел, что нельзя будет рассказать о ней другу Валерке. И нет у него больше этого самого друга…

Бочкарев опять протер очочки:

— Есть такой исторический анекдот. Якобы Наполеон сказал своему генералу: «Вы на целую голову меня выше, но помните: я легко могу вас лишить этого преимущества!»

Арам засмеялся. А профессор вдруг стал серьезным и задумчивым.

— Нет, тут не над чем смеяться… Это же зверюга!

— Национальный герой Франции, — заметил Арам. — Культовая личность.

— Допустим… И что же? Емельян Пугачев тоже считается национальным героем России. А кто разгромил Пугачева, поймал его и привез на казнь? Александр Суворов. Который тоже считается национальным героем России. Вот такой, казалось бы, исторический парадокс — оба герои!

— Типа да… — пробормотал Арам.

Бочкарев покачал головой:

— Ко многим так приклеились эти новомодные слова… Например, «артикль» «как бы». Доходит уже до абсурда или хохмы, как говорит молодежь. Мне недавно студент сдавал экзамен, я спрашиваю фамилию. И юноша отвечает: «Как бы Дьяченко». Я вынужден был переспросить: «Так Дьяченко все-таки или не Дьяченко?!» Или звонок в дверь. «Кто там?» Отвечают: «Типа я!» Спрашиваю недавно другого студента о его любимых поэтах. Говорит: «Мм… Ну Блок…» — «Так «ну Блок» или все-таки Блок?» Хотя признаюсь вам, сам стал заражаться этим стилем, и «ну» часто говорю, словечко-паразит, и другие новомодности. Стыдно… Но зараза очень прилипчива, тем более когда общаешься с молодыми. А вы любите Дали? В советское время Дали (он делал ударение на первом слоге) ругали, Дали топтали, на Дали плевали…

— А вы — страдали! — выпалил Арам.

Петр Александрович засмеялся:

— Да! Браво. Вы остроумны, молодой человек, я оцениваю.


В следующий раз Бочкарев внезапно заявил:

— Чтобы писать плохо, надо очень долго учиться. Если будешь писать просто по зову сердца, как вам Господь на душу положит, легко — то и выйдет прекрасно. А чтобы создать что-то непотребное, надо очень долго извращаться.

Тезис спорный, хотя Араму он показался достаточно правдивым. Но профессор тотчас добавил:

— Не надо учиться играть на пианино! Садись и играй, как душа повелит, — и прекрасно сыграешь без всяких нот! Просто у нас душа зашорена, потому мы сразу и не можем.

Арам смущенно возразил:

— Ну, Петр Александрович… А если я учусь на сантехника и не буду как следует ничего изучать, то могу затопить здание. Если я учусь на сварщика и не выучусь технике этого дела — могу взорвать баллон с ацетиленом.

Профессор, подумав, попытался выкрутиться все таким же добродушным и нежным тоном:

— Даже если вы затопите здание, то войдете в историю, как… как поэт текущего крана! И если взорвете баллон с ацетиленом, тоже этим случаем прославитесь, оставите память! Главное только — чтобы никто при этом не пострадал из людей.

Ничего себе память, подумал Арам. Кому такая нужна?..

Потом Бочкарев стал рассказывать, что собирается исследовать древнюю культуру, но для этого ему нужно немного подучить старославянский.

И тут Арам поймал его окончательно:

— Ага! Значит, все-таки учиться надо!

Профессор разулыбался:

— Конечно надо… И любая истина противоречива. Еще один парадокс…

Арам вспомнил, что бывший друг Валерка тоже любил рассуждать о парадоксах, и прикусил губу.


Бочкарев обладал сказочно мягким характером. Всегда с доброй улыбкой утверждал, что нет студента, который бы ничего не знал, — что-нибудь да любому человеку известно. Какая-нибудь малость.

Однажды к нему на экзамен явилась девица, приехавшая из какой-то дальней провинции и пытавшаяся поступить на заочный, и сразу объявила: