И вот однажды Виктор, тогда уже первокурсник, завел с Галиной разговор об их семье. Они в тот день оказались дома одни. Отец, как всегда, работал, «пользовал сифилитиков», по образному заявлению Виктора, а мать ушла по магазинам.

Галя разогрела брату обед и присела напротив за кухонный стол. Виктор бодро, с аппетитом хлебал горячий борщ, ломал на куски черняшку и довольно покряхтывал. Он обожал вкусно и сытно есть.

— Галка, ты о своем дворянстве знаешь? — спросил брат в коротком промежутке между двумя ложками.

Галина кивнула:

— Слышала. Краем уха. Родители терпеть не могут об этом говорить.

— Угу. — Виктор проворно отправлял в рот ложку за ложкой. — Предки, выходит, здоровски держат языки за зубами. А знаешь почему?

— Почему?

— Да потому что хотят найти фамильные драгоценности!

Галя засмеялась:

— Ты бы читал поменьше фантастики! В жизни все не так.

— Все так! — заявил брат, по-деревенски подчищая тарелку куском хлеба. Прямо настоящий дворянский отпрыск! — Я нашел тут случайно один любопытный документик. Письмо нашего деда к нашей бабке. У отца оно хранится.

— Ты рылся в папином столе? — нахмурилась Галя. — Это низко!

Виктор пренебрежительно махнул рукой:

— Да ладно, нравственная ты наша! Я искал подтверждение нашего дворянства. Эх, как охота побыть настоящим барином!

— Ничего не делать, валяться на диване, слуг гонять туда-сюда! — подхватила Галя.

— Ну и что? — с вызовом отозвался брат. — Самое оно! Труба зовет! Я бы не возражал против такой житухи, но нам она, увы, не грозит и не светит, как ни обидно. Придется, стало быть, крутиться самим. Но вернемся к нашим баранам, то бишь к письму. В нем дед пишет, что оставил драгоценности — какие, не перечислил — в своем имении за городом.

— А ты уверен, что это письмо деда? — недоверчиво спросила Галя.

— Подпись, число, бумага старая, еле живая… Обращение к бабуле. Имя ее, понимаешь? Чернила расплывающиеся. И почерк.

— Витька, ты совсем сдурел! — возмутилась Галина. — Откуда тебе знать почерк деда?!

— А у отца сохранились рецепты, выписанные дедовой рукой, — пояснил Виктор. Все-то он знал! — Папаня в них иногда отыскивает полезное для своих сифилитиков. Я сам видел.

Грозивший затянуться разговор прервала мать, явившаяся из магазина не вовремя, как часто делают все матери на Земле.

Но Виктор продолжал гнуть свою линию и дальше. А поскольку понимания у сестры не находил, решил действовать в одиночку. И однажды поздним вечером отправился в дедово имение, о котором имел самое смутное представление…

Никому он о своей поездке не рассказывал.


После окончания медицинского Галя стала работать в Ожоговом центре. Терпение и выдержка у нее были редкостные, и потому она задержалась на этой работе на износ надолго. И вся ее жизнь оказалась узлом завязанной на таком тяжелом труде. Личная линия не рисовалась даже в мечтах, и мать нередко вздыхала, жалостно поглядывая на дочь.

— Галочка, что же ты никуда не сходишь, не погуляешь? Ни в кино, ни в театр… С подругами, друзьями…

— Да некогда, — лукавила Галина. — Работы много, больных все везут и везут.

— Это будет всегда, — логично отзывалась мать. — А жизнь, доченька, одна, и она очень быстро проходит, прямо-таки пролетает. Года проскальзывают между пальцами, — открывала дочери азбучные истины. — Тебе замуж пора. — И опять шумно вздыхала.

Галя делано улыбалась. Эти улыбки на родителей и на публику стоили ей немалого мужества и актерского мастерства.

— У всех своя пора. Тут нет никаких закономерностей и традиций.

Иногда поздними вечерами Галина с пристрастием следователя рассматривала себя в большом зеркале. Так… Фигура вполне ничего себе, хотя несколько полновата, на любителя. Но многие мужчины любят пышечек. Светло-коричневые глаза. Довольно красивые… И нос прямой, без загибонов. Чего ж им боле?.. Этим мужчинам…

На самом деле Галя догадывалась, в чем дело. Характер ей достался с выкрутасами. Причина в нем одном. Галина, как говаривал братец, выросла чересчур нравственной и на легкие отношения не соглашалась. Пыталась найти в людях десятиметровые глубины, интересные черты, настоящее содержание. А люди — как книги. В редкой отыщешь для себя подлинный смысл и понимание жизни.

Неудачный болезненный опыт любви у Гали уже был. И она не хотела обжигаться снова. Как врач Ожогового центра, отлично представляла, что такое ожоги, как долго и трудно они заживают и какие рубцы оставляют на телах и в душах.

Молодой врач Ваня Ляхов, тихий и скромный, часто застенчиво опускающий долу светлые ресницы, показался Галине именно таким, какого она искала. Они начали встречаться, целовались, бродили по парку… Ездили в квартирку, которую Ванин приятель давал другу напрокат. А потом Ваня вдруг спросил, оглядывая Галину:

— Что это на тебе за платье?

Платье было маминым, которое она сама перешила на Галю. В целях экономии в семье Паниных так делали часто.

Галина удивилась вопросу и пожала плечами:

— Платье как платье… Тебе делать нечего, как замечать мои одежки?

Иван смущенно потупил глаза.

— Видишь ли, Галя… Ты уж очень убого всегда одета… Как серенькая мышь. Приятели надо мной смеются. Мы ведь ходим с тобой в компании… У всех парней девушки яркие, нарядные, накрашенные… А ты даже губы никогда не подмажешь.

Дома Галина полночи проревела в подушку, стараясь, чтобы не услышали родители. С Ванечкой было покончено раз и навсегда. Будущее становилось все туманнее и мрачнее.

Хотелось разом наладить свою жизнь, сделать ее счастливой и радостной, найти доброго, заботливого мужа — такого, чтобы на всю жизнь, до конца… Родить детишек… Двоих, а может быть, троих…

Смутно, в глубине души Галя понимала, что ничего так просто не бывает, что за все нужно платить, все нужно заслужить и выстрадать. Но эти разумные мысли упрямо заталкивала поглубже и не давала им возможности даже шептать в тишине. Мало ли что кому думается на досуге!

Тогда за ее жизнь взялась мать. И вот в гости пришел жених — старый холостяк. Галя рассматривала его так внимательно, что даже сама смутилась — как-то неприлично. А с другой стороны… Это ведь типичное сватовство по старинке, и человека, впервые увиденного, как же не разглядеть?

Жених долго рылся в большом пакете, в нем оказался второй пакет, а там было что-то упаковано. Галя пыталась угадать: торт к чаю, рулет, конфеты? Наконец жених достал тапочки, которые никак не мог распаковать. Галина фыркнула.

Они посидели, попили чаю…

— Больше ты мне женихов не приводи! — категорически заявила после визита Галя матери.

Та обиделась.

Но самой ужасной оказалась последняя Галина попытка.

Он представлялся преподавателем Педагогического института, высокий, статный. Очень домашний. Галина даже немного похорошела. Мать радовалась и ждала свадьбы.

Так проскользнули два летних месяца, вернулись с гастролей театры, и они решили сходить в Большой. Во время второго действия он пожаловался на боль в животе и вышел в туалет. В антракте Галя его нигде не нашла. Подумала, что он вернется в зал, дослушала третий акт, хотя уже стала тревожиться. Но ее друг не появился. Дома Галине все стало ясно: он вывез из квартиры почти все мало-мальски ценные вещи. А она знала о нем только одно: его зовут Саша.

Мать после этого долго болела. Виктор привез деньги, бросил на стол, сказал:

— Эх, Галка…

И она уже печально готовилась разменять сорокалетие, когда в ее устоявшейся, размеренной жизни довольно уважаемого солидного медика возник Миша Туманов. Он был моложе Галины на восемь лет.


Однажды, явившись к отцу в клинику, Валерка случайно услышал разговор двух медсестер. Одна, высокая мужеподобная блондинка с зычным голосом, оглушающим всех вокруг, и вторая, маленькая, но тоже бойкая и языкастая. Болтали они в перевязочной.

— Резник наш давно знает этого Туманова, — громогласно вещала блондинка. — Очень давно… Когда наш Резник еще романы крутил в своей Кремлевке, вот тогда они и познакомились. Думаешь, как врачи? А вот и нет! — Она трубно расхохоталась. — У них дама там была, в которую они оба втрескались по уши. А у ей муж. Вот ее они и делили.

— Ни фига себе! — изумилась маленькая. — И как поделили? Это тебе не в цирке — пополам не распилишь.

Блондинка снова заржала.

Валерка, слушавший под дверью, начинал ее ненавидеть, всю, с ног до головы: с травленными перекисью лохмами, аршинными шагами, гигантской, могучей, по-мужицки плоской фигурой и этим издевающимся над чужим слухом басом. Она явно трудилась не медсестрой, а главным информатором больницы. Должность ответственная.

И об этом хирурге Резнике он слышал от отца часто, но никогда его не видел.

— А на самом деле это цирк и был. Они даже подрались один раз: наш Резник и этот Туманов. Мишка который. Сыночек-то носит фамилию матери, больше дворянская, им это важно. Не нам они чета! Ну, после эта дамочка вывернулась и осталась со своим благоверным. Который даже ни о чем не подозревал, так ловко эта бабенка его за нос водила. А Резник и Мишка этот потом помирились, посмеялись и опять стали приятелями. Прямо не разлей вода!

Валерка вспомнил: отец как-то упоминал о таком научном классифицирующем термине психологии, психотерапии и их прибамбасов, как синдром обесценивания. В обычной жизни мы называем это цинизмом.

— А взятки они берут! Ох и берут! — никак не могла угомониться медсестра. — Как ведь делают? Грозятся отправить из больницы кого-нибудь домой. А старику этому еще лечиться и лечиться… Вот его родственники идут в супермаркет и, не пожалев денег, покупают, к примеру, огромадную коробку конфет и литровый красивый оплетенный фигурный кувшин с высокосортным кавказским портвейном. Все это упаковывают в простую эдакую хозяйственную сумку. А потом к врачу, с сумками всякими, извиняясь, поставили их подальше у стены, а в самый дальний угол незаметно запихали ту самую сумку. Потом стали уходить, а врач твердит: «Не знаю, ничего не знаю, буду думать, но…» И родственники сумки берут и уходят. «Забыв» при этом одну в самом дальнем углу. Может, думают, как потом медсестра наконец увидит, скажет ему: «А те ребята-то у нас одну свою сумку оставили!» Невольно подойдут, невольно заглянут внутрь… И найдут там кувшин с вином и роскошные конфеты… А через день родственники звонят врачу. Он приветливо, не то что вчера, говорит: «Все нормально. Вашего больного я пока оставляю. Не беспокойтесь». И ни про какую сумку даже ни слова. Так хорошо они сыграли, так и он ответно искусно сыграл.