Мои слова очень развеселили детей, и они принялись соединять все имена, испытывая от этой игры огромное удовольствие.

Мы все немедленно повиновались воле короля, и переход на обращение друг к другу по именам сделал наш праздник еще более милым и домашним. Жан-Пьер с короной на голове важно сидел в кресле, как самый настоящий монарх, и мне порой казалось, что в его глазах мелькает такое же выражение высокомерия и надменности, которое я часто видела во взгляде графа.

Жан-Пьер заметил, что я наблюдаю за ним, и рассмеялся.

– Просто великолепно, Даллас, что вы присоединились к нам в нашей игре, – сказал он.

Не знаю почему, но я вздохнула с облегчением, услышав, что он рассматривал все это лишь как игру.

Когда в комнату вошла служанка Бастидов, чтобы закрыть ставни, я подумала, как быстро пролетело время. Мы провели здесь замечательный день: играли в различные игры, отгадывали шарады, разыгрывали пантомимы – и все под руководством Жан-Пьера. Мы танцевали, а Арман играл нам на скрипке, внося тем самым и свой вклад в общее веселье.

Есть еще только один праздник, который по своей прелести может сравниться с Рождеством, рассказывала мне Марго, обучая меня танцевать «сотьер шарентез», – это праздник урожая... Но все равно он не такой славный и замечательный, потому что нет подарков, праздничного дерева и короля на весь день.

– Праздник урожая – это праздник для взрослых, – глубокомысленно заметил Ив. – А Рождество – для детей.

Я с удовольствием наблюдала за тем, как Женевьева всецело отдалась веселью и радостям танцев и игр. Я видела, что ей хотелось, чтобы этот день продолжался до бесконечности, однако нам пора было возвращаться в замок. Даже сейчас наше отсутствие, должно быть, уже заметили, и я не знала, какова будет реакция.

Я сказала мадам Бастид, что нам, к сожалению, нужно домой, и она сделала знак Жан-Пьеру.

– Мои подданные желают поговорить со мной? – спросил он, остановив теплый взгляд своих глаз сначала на мне, потом на Женевьеве.

– Нам пора уходить, – объяснила я. – Мы просто тихо исчезнем... не привлекая внимания остальных. Никто и не заметят, что мы ушли.

– Невозможно! Все будут очень огорчены. Не знаю, не следует ли мне применить свои королевские прерогативы...

– И тем не менее мы уходим. Поверьте, мне очень не хочется уводить отсюда Женевьеву: она провела у вас незабываемый день.

– Я провожу вас до замка.

– О нет, в этом нет никакой необходимости...

– Нет необходимости... когда уже почти темнеет! Я настаиваю. И вы знаете, что я имею на это право. – Его глаза смотрели на меня с глубокой тоской. – Правда, этим правом я обладаю только сегодня, но я хочу использовать до конца данные мне полномочия.

Почти всю дорогу к замку мы прошли молча, а когда подошли к подъемному мосту, Жан-Пьер остановился и сказал:

– Ну вот. Теперь вы уже дома!

Он взял одной рукой мою руку, другой – руку Женевьевы, поцеловал их, но продолжал держать. Потом совершенно неожиданно он вдруг привлек меня к себе и нежно поцеловал в щеку, а потом и Женевьеву.

Мы обе остолбенели от удивления, а он, глядя на нас, улыбался.

– Все, что бы ни делал король, – правильно, – напомнил он нам. – Завтра я буду обыкновенным Жан-Пьером Бастидом, но сегодня – я король в своем маленьком замке.

Я засмеялась и, взяв Женевьеву за руку, сказала:

– Ну что же, прекрасно, благодарим вас, Ваше Величество, и всего доброго.

Он поклонился, а мы по подъемному мосту направились в замок.

Нуну, немного обеспокоенная, ждала нас.

– Господин граф заходил сегодня в классную комнату. Он спрашивал, где вы, и мне пришлось сказать ему.

– Конечно, – ответила я, почувствовав, как заколотилось мое сердце.

– Ведь вас не было дома ко второму завтраку.

– Нет смысла делать из нашей прогулки секрет, – ответила я.

– Он хотел видеть вас, как только вы вернетесь.

– Нас обеих? – спросила Женевьева, и я подумала, что вот уже и нет той сияющей, беспечной девочки, которая совсем недавно от души веселилась у Бастидов.

– Нет, только мадемуазель Лоусон. Он будет в библиотеке до шести часов. Вы как раз успеете застать его там, мадемуазель.

– Я немедленно иду туда, – сказала я и отправилась в библиотеку, оставив Нуну с Женевьевой.

Граф читал и, когда я вошла, лениво, почти нехотя, отложил книгу в сторону.

– Вы хотели видеть меня? – спросила я.

– Садитесь, пожалуйста, мадемуазель Лоусон.

– Я должна поблагодарить вас за миниатюру. Она прелестна.

Он склонил голову.

– Я был уверен, что вы оцените ее. Вы, конечно, узнали ее?

– Да. Она очень похожа. Но боюсь, что вы слишком щедры.

– Разве можно быть слишком щедрым?

– Вы были очень добры, что положили свои подарки в башмаки.

– Но вы же разъяснили мне мой долг... – Он улыбнулся. – У вас был приятный визит?

– Мы были у Бастидов. Я считаю, что общение Женевьевы со сверстниками оказывает на нее благотворное влияние, – сказала я несколько вызывающим тоном.

– Не сомневаюсь в вашей правоте.

– Ей так было интересно участвовать во всех играх... в рождественских празднествах... соблюдать традиции, видеть их простоту и непосредственность. Я надеюсь, что вы не имеете ничего против нашего визита.

Он пожал плечами и сделал рукой жест, который мог означать все, что угодно.

– Женевьева должна быть с нами сегодня за обедом, – сказал он.

– Я уверена, что она будет рада.

– Не думаю, что мы сможем соревноваться в непосредственности и простоте с местными жителями, но я просил бы и вас присоединиться к нам вечером... Если пожелаете, мадемуазель Лоусон.

– Благодарю вас.

Граф снова наклонил голову, давая понять, что разговор окончен. Я поднялась с кресла, и он проводил меня до двери, распахнув ее и давая мне возможность выйти.

– Женевьева очарована вашим подарком, – сказала я. – Как жаль, что вы не видели ее лица, когда она открыла коробочку!

Граф снова улыбнулся, и я ощутила прилив счастья. Я ожидала выговора, а вместо этого получила приглашение. Что за великолепное Рождество!


Итак, мне представилась возможность покрасоваться в моем новом платье. Я была очень взволнована, взволнована ожиданием чего-то необычного, как будто тот факт, что я надела платье, которое он сам выбрал для меня, превращал меня совсем в иную женщину.

Но ведь он ничего не выбирал. Просто заказал в парижском магазине платье, которое подошло бы женщине, которая прежде носила то, черное бархатное. И, тем не менее, цвет нового платья как нельзя лучше подходил моей внешности. Ничего более удачного и придумать было нельзя. Случайно ли это?

Или он сам назвал цвет? Мои глаза буквально сверкали изумрудным блеском, а волосы отливали золотом. Я была уверена в том, что в новом платье выгляжу почти привлекательной.

В приподнятом настроении я начала спускаться по лестнице, как вдруг лицом к лицу столкнулась с мадемуазель де ла Монель. Она выглядела просто ослепительно в шифоновом платье бледно-лилового цвета, отделанном зелеными шелковыми бантами; ее светлые волосы были завиты локонами, закрепленными на макушке большой жемчужной заколкой, а несколько завитков прелестно ниспадали вдоль ее красивой и тонкой шеи. Она посмотрела на меня с некоторым недоумением, как будто пыталась вспомнить, где и когда мы встречались раньше. Я объяснила это тем, что в новом платье выгляжу совершенно иначе, нежели в малопривлекательном костюме для верховой езды.

– Я Даллас Лоусон, – сказала я. – Реставрирую в замке картины.

– Вы обедаете с нами? – услышала я удивление в ее неприязненном тоне.

– По приглашению графа, – ответила я не менее холодно.

– Неужели?

– Именно так.

Ее глаза внимательно изучали каждую деталь моего платья, оценивая и прикидывая его стоимость. Оно удивило ее, наверное, не меньше, чем приглашение графа.

Она повернулась и пошла впереди меня, показывая всем своим видом, что даже если граф настолько эксцентричен, что пригласил кого-то, кто работает на него, влиться в компанию его друзей, то это касается его лично, а она просто не желает меня знать.

Гости собрались в одной из столовых около банкетного зала. Граф был поглощен разговором с мадемуазель де ла Монель и не заметил моего появления, но Филипп тотчас же направился мне навстречу. Я подумала, что он, должно быть понимая, как я буду себя неловко чувствовать в этой компании, уже поджидал меня. Еще одно свидетельство его доброты.

– Могу я позволить себе заметить, что вы выглядите очень элегантно?

– Благодарю. Я хотела бы спросить вас: присутствующая здесь мадемуазель де ла Монель из той самой семьи, о коллекции картин которой вы упоминали?

– А... собственно... почему... Да. Ее отец тоже здесь. Но я надеюсь, что вы не говорили об этом моему кузену?

– Конечно нет. В любом случае я вряд ли оставлю замок, чтобы поработать в ее доме.

– Вы думаете так сейчас, но, если когда-нибудь...

– Хорошо, я буду помнить о вашем предложении.

К нам подошла Женевьева. На ней было розовое шелковое платье, но выглядела она очень подавленно и уныло – никакого сравнения с той девочкой, которая всего несколько часов тому назад возлагала корону на голову короля.

В этот момент всех пригласили к столу, и мы перешли в зал, где красиво сервированный стол был освещен свечами в канделябрах, расставленных на столе на равных промежутках друг от друга.

Я сидела рядом с пожилым джентльменом, который проявил большой интерес к картинам, и мы с ним много говорили на эту тему. Наверное, меня специально посадили таким образом, чтобы я смогла его развлекать. Подали индейку, фаршированную грецкими орехами и трюфелями, но я почти к ней не притронулась, потому что уже пробовала это блюдо у Бастидов. А может быть, потому, что все время ощущала присутствие мадемуазель де ла Мотель, сидевшей рядом с графом, который, казалось, был полностью захвачен оживленным разговором с ней.