– Что ж ты из меня душу-то вынимаешь?! Когда ты уже поймешь своей дурацкой головой, что я тебя люблю, а? Какого черта ты меня к прошлому ревнуешь? Ты вдумайся – это всё лет пятнадцать назад было! Пятнадцать лет!

– Лёшечка, ну не волнуйся ты так. Я все понимаю.

– Господи, что ты понимаешь! Ничего ты не понимаешь… Ну ладно. Пойдем-ка. – Он немножко успокоился и повел ее к большому бревну, под которым был след старого кострища. – Давай тут посидим, все посуше. Марин, мы же вроде уже один раз это обсуждали! Я не собираюсь перед тобой за свое прошлое оправдываться. Весело жил, да. Но я так расплатился – мало не показалось! Да и в чем оправдываться-то?! Я никого никогда не обманывал, ничего никому не обещал, никому жизнь не сломал. Ничего такого не было, о чем бы мог пожалеть или стыдиться. На то она и молодость, чтобы… перебеситься.

– Ну да, – печально сказала Марина. – Наверное.

– Я же тебя не спрашиваю, что там у тебя было, правильно? Было, да сплыло!

– А ты спроси! – Марина подняла на него глаза. – Спроси! И я тебе отвечу – ничего у меня не было! Понимаешь? Все, что было, – ты знаешь. И с кем – знаешь. А больше – ни-че-го!

– Подожди. – Он растерялся. – Как ничего? Тебе сколько лет-то было, когда ты с ним познакомилась?

– Двадцать пять. Да! Ты правильно понял! С ним первым поцеловалась, с ним первым переспала.

– И что, у тебя до двадцати пяти лет… ничего не было вообще? Ничего такого? Совсем?! Не знаю… Ни поцелуев под сиренью, ни прогулок под луной?!

– Ну не было! Не было.

Леший смотрел на нее в полной растерянности – сам он лишился невинности в шестнадцать, в спортивном лагере, с молодой медсестрой, которой как раз двадцать пять и было, а с девчонками встречался чуть не с двенадцати, но Марине он рассказывать об этом не собирался.

– Я не понимаю, как такое могло быть… Ты же красавица!

– Красавица? Лёш, да ты первый мне об этом сказал! Никто, никогда! Я же… Я застенчивая была! Боялась всего на свете! Отличница, зануда с косой, книжная моль, девочка в футляре! Меня так учитель литературы прозвал, я в него влюблена была, а он меня – девочкой в футляре…

– Ну! Влюблялась же!

– Влюблялась. Романтически и безответно. Лёш, если б ты мою маму знал, ты бы не удивлялся. Мне уже двадцать лет было, а я не могла домой позже десяти прийти! Какие мальчики, какие романы, жила как в монастыре, книжки читала, принца на белом коне ждала. Дождалась!

– Маленький мой! Да что ж такое…

– Ты вон Таньку свою спроси, она тебе расскажет, какие я номера откалывала!

– Марин, ну не надо – «свою»! Что ты, в самом деле?

– Она-то мою маму хорошо знала, работала с ней вместе в техникуме. Танька все хотела человека из меня сделать – в компании какие-то водила, в походы брала, а толку! За мной ребята пытались ухаживать – я шарахалась.

– Как же ты… с ним-то… не забоялась?

– Сама не знаю. Может, потому, что он взрослый.

– Взрослый! Он лет на пятнадцать тебя старше был? Может, ты в нем отца видела?

– Не знаю.

– Марин, а как же ты… ну, он же… или ты не знала?

– Что женат? Лёш, я такая дура была, ты не представляешь! Мне в голову прийти не могло, что взрослый мужчина будет за такой девочкой, как я, ухаживать, а у него жена и ребенок! Мне казалось, совесть должна быть.

– Горе ты мое луковое.

– И узнала-то случайно, когда уже… поздно было. Спросила, а он так ловко все повернул – да ты все знала, да не могла ты не знать! – а я слушаю, дура-дурой. Но я пыталась оправдания ему найти: не может ребенка оставить, все такое. В общем, обманывала себя, как могла.

– Да-а, и я тебе то же самое говорил…

– Лёш, не надо! У нас с тобой все ровно наоборот.

– Вот это точно, все вверх ногами!

– Ты знаешь, отчего я психанула? Я снова себя такой дурой почувствовала! Живу в каком-то выдуманном мире, а вы все такие… взрослые, у вас свои правила, вы их знаете, а я… как ребенок наивный – глазами хлоп, хлоп! И ведь Танька мне сразу сказала, что влюблена была в тебя, а я это опять по-своему поняла…

– Сказала?!

– Ну да. Но как-то так, что я не сильно и переживала. Ну, влюблена. Я, вон, тоже влюблена была в учителя. А когда ты это сказал, мне такое примерещилось… Что кругом один обман, а вы еще и смеетесь надо мной втихомолку, над идиоткой.

– Ты не идиотка, что ты глупости говоришь! Просто… ты очень…

– Наивная. Как… как поросенок.

– Почему поросенок-то? – Леший не выдержал и засмеялся.

– Ну, этот, из Вини-Пуха, как его…

– Пятачок? А что, и правда похожа.

– Вот!

– Да нет, Марин, ну что ты. Ты просто очень чистая. Хрустальная такая.

«Чистая?!» – подумала Марина, вспоминая Дымарика. Да уж, такая чистая, дальше некуда.

– Поэтому ты грязи вокруг не замечаешь. А увидишь одну пылинку – тебе сразу навозная куча мерещится.

– Нет, ничего я в этой жизни не понимаю, ничего…

– Ты думаешь, кто-нибудь понимает?

– Должен же хоть кто-нибудь понимать!

– Марин, нет никакого обмана. Ну, не стал я тебе рассказывать, а зачем? Все это быльем поросло.

– Она тебе нравилась?

– Господи! Мне в то время все девушки нравились. Все, без разбору. Не то чтобы я за ними так сильно гонялся…

– Да тебе и не надо было! Сами небось вешались!

– Марин, да когда вешаются, никакого интереса, это я тебе говорю. Вот за тобой я бы побегал! Я как представлю, что бы ты мне говорила, как сердилась бы, как грозно смотрела… Черт побери!

– А это и сейчас можно устроить, хочешь?

– Не-ет, дудки! Не хочу!

– Лёш, а как все было… с Татьяной? Расскажи, а то я так и буду невесть что думать.

– Ну ладно, там и рассказывать-то нечего. Только я не помню уже, где мы познакомились – мы с Серёгой и Татьяна с подругой. Подруга потом куда-то делась, а мы так втроем и встречались – гуляли, в кино там, все такое. А Серёжка, оказывается, в нее сразу влюбился, но молчал, стеснялся. Ему вообще с девушками не везло. Если б я знал, я бы и не затевался! Буду я другу дорогу переходить, еще не хватало – что, девушек мало? Потом он созрел, стал у меня совета спрашивать, как к ней лучше подъехать. А мы с ней уже… пару раз…

– Переспали?

– Вроде того. Я и отыграл назад.

– Так это что получается? Ты ее другу… уступил?!

– Как-то так.

– Но она же влюблена в тебя была!

– Ну, Марин! Татьяна – девушка практичная. Она замуж хотела, а я жениться не собирался, да и не любил я ее, она ж не дура! Так, развлеклись…

– И что?

– И ничего! Всё! А что еще? Больше ничего у нас с ней не было, да и быть не могло. Серёга же мой друг! Только… ты понимаешь, он не знает ничего. Ты уж не проговорись.

– Да ты сам проговорился!

– Ну, это шуточки такие у нас с ними были, с подковырками, игра вроде такая: нет, Леший, я тебя через два дня прибила бы, вот Кондратьев мой – чистое золото, как хорошо, что я его выбрала, а не тебя! А он и радовался. Марин, это ведь чистая правда: хорошо, что она его выбрала.

– Выбрала!

– Выбрала. Татьяна – разумная. И поубивали бы мы с ней друг друга уже через день, это точно.

– А я – не разумная?

– Ты? Ты зверушка неразумная… дикая… ты кусаешься да царапаешься… такая горячая зверушка… тебя еще приручать… надо. А потом, Марин, я тебе по секрету скажу: как говорил ваш Марк Твен – слухи о моих подвигах сильно преувеличены! Тот же Серёга – он наивный такой, все за чистую монету принимал, все мои выкрутасы, а там больше трёпа было. Художественный свист.

Марина, нахмурив брови, вглядывалась ему в глаза, в которых постепенно заплескался смех:

– Не поверила?

– Ой, морочишь ты мне голову…

– Марин, да правда это! Я годам к двадцати пяти перебесился, скучно стало, уже не любую хотелось, а свою, особенную. Единственную. Душа надобна, понимаешь? – Он вздохнул, потом пропел голосом Вадима Козина со старой пластинки: – «Только ты никому не рассказывай, что душа лишь тобою полна, что тебя я в косыночке газовой…»

Марина засмеялась:

– Боже ж ты мой, ты такой же сумасшедший, как я!

– Палата номер шесть, точно. Ну? Еще будем отношения выяснять или пойдем шашлыки есть?

– Пойдем…

– Эй, влюбленные! – закричала им с опушки Татьяна. – Вы чем занимаетесь? К вам подойти-то можно?

– Давай!

Татьяна подошла, посмотрела на них:

– Ой, боже… Горе с вами. Там Серёжка обижается: шашлыки стынут, водка выдыхается! Пошли!

– Водка выдыхается, кошмар!

Леший убежал вперед, а Татьяна заглянула Марине в лицо:

– Ты как?

– А! И сама замучилась, и Лёшку мучаю, и тебе вон досталось!

– Да ладно. Любишь ты его, только и всего. Вы же пока притираетесь друг к другу – тяжело, конечно. Мы, знаешь, сколько с Серёжкой притирались!

– Тань…

– Ну, спроси уже, спроси. Рассказал он, как дело было?

– Тань, я не понимаю! Ты говорила – влюбилась, и что ж, тебе не обидно было, когда он тебя…

– Отшил-то?

– Ты не страдала?

– Ой, Марин… Я иной раз прямо не знаю, как с тобой разговаривать. Ты так переживаешь, так серьезно ко всему относишься. Мне даже стыдно, ей-богу! Ну, не такая я, как ты! Я простая, как пять копеек! Влюбилась, а он не хочет – и что теперь? Вешаться? Думаешь, он у меня один был? Нет, я не спала со всеми подряд, но чего ж не погулять-то? Как ты свою половинку найдешь, сидя дома за печкой? С первого-то раза редко кто попадает!

– Это верно… Тань, а как ты поняла, что Серёжа – твоя половинка?

– Серёжка-то? Ой, это вообще цирк был! Он же застенчивый, не хуже тебя. Такой смешной, нелепый – я сначала фыркала. Длиннющий, худой, нескладный…

Татьяна рассказывала, а сама улыбалась – и Марина улыбалась, на нее глядя.

– Первый раз целовались – он мне ногу отдавил! Как наступил своей ножищей! А уж когда он букет в крапиву зарыл…

– Зачем?

– Да свидание у нас было в парке каком-то, он букет купил. Пока шел, под пиджаком прятал, а когда на скамейку сел, стыдно стало с цветами сидеть. Мне-то он сказал – чтобы не завяли. Прямо! И припрятал в тенечке среди лопухов и крапивы, а где – забыл. Я пришла, опоздала, как положено, а он в лопухи: сейчас, говорит! Я думаю: что ж такое-то? Что он там потерял?!