– Действительность напоминает мне шуршание сахарного тростника, – неспешно произнес третий член совета Акива, экзотический еврей с острова Свободы. – Его режут, а он только шуршит. Кричать надо, а он шуршит. Даже в последнюю секунду боится показаться вульгарным.

– Это он о ком? – спросил вполголоса слегка ошалевший от такого поворота молодой прихожанин. Группка молодежи, окружив стол, внимательно прислушивалась к разговору членов совета.

– Это он о Вульфе, – ответил развеселившийся Нисим, указывая подбородком в сторону председателя.

– Что есть молитва, если не крик о помощи? – возразил реб Вульф. – А для крика не обязательно широко раскрывать рот. Безмолвный плач может изменить реальность быстрее, чем рычание. Там, – он оторвал от стола тяжелую ладонь и многозначительно поднял вверх указательный палец, – всегда распахнуты ворота для слёз, но не для скандалов.

– Я расскажу вам историю, – продолжил он после короткой паузы, – которая не уходит из моей головы. Собственно, из-за нее я и задал свой первый вопрос.

Несколько лет назад я оказался на Цфатском кладбище каббалистов. Но молиться в тот раз мне хотелось на могиле Йосефа Каро,[42] составителя главного свода наших законов. Я, видите ли, – тут реб Вульф скромно потупился, – много лет вместе с покойным равом Штарком изучал «Шулхан Арух».[43] Пока рав сидел рядом, все было понятно, но когда после его смерти я попробовал сам разбираться в тонкостях закона, то дело пошло куда хуже. Скажем прямо: не пошло вовсе. И вот я решил помолиться на могиле у автора «Шулхан Аруха» и попросить Небеса о помощи.

Нисим и Акива переглянулись. Так вот почему реб Вульф столь упорно отказывается искать преемника покойному раввину! Мы-то думали, будто в нем еще не утихла привязанность любви, а оказывается, он попросту готовит место для себя самого!

– Забегая вперед, замечу, что помощь я не полу– чил, – произнес председатель, словно отвечая на немой вопрос. – Видимо, есть такие области, где, помимо небесной поддержки, надо еще иметь голову на плечах.

Реб Вульф сокрушенно покачал тем, что, по его мнению, якобы отсутствовало.

– Могила Йосефа Каро расположена почти у подножия горы, а выход с кладбища – у самой вершины. Закончив молиться, я двинулся к выходу и, проходя возле могилы Ари Заля,[44] заметил стоявшую отдельно от других женщин немолодую девушку. Стиль ее одежды свидетельствовал о глубокой религиозности, а непокрытая голова – о застарелом девичестве.[45] Была она некрасива: не уродлива, а просто некрасива – какая-то нескладная фигура бочонком, короткие руки, красноватое лицо. Молилась она самозабвенно, и не составляло никакого труда догадаться, о чем были ее просьбы. Я прошел мимо и вдруг пожалел ее, бедняжку, за что-то обреченную на слёзы, угасание надежд, холодную, одинокую старость. Вряд ли она сама виновата, видимо, тут наложились грехи предков, прошлые жизни, а впрочем, возможно, и ее собственные прегрешения. Кто знает, кто может оценить?!

Я пожалел ее, непонятно почему, пожалел внезапно и остро – да так, словно ее боль и горечь стали на несколько секунд моими собственными. Не останавливаясь, я прошептал несколько слов, короткую молитву, просьбу к Вершителю судеб и Владыке предназначений.

«Властелин мира, – прошептал я, – если есть у меня хоть какая-то заслуга молитвы на святом месте упокоения праведника, пусть она поможет этой девушке найти суженого».[46]

На Цфатском кладбище каббалистов подъем, как вы знаете, довольно крутой, к тому же на моем правом ботинке развязался шнурок, и я остановился привести его в порядок и попутно перевести дух. Девушка закончила молиться и обогнала меня. Поднималась она быстро, нерастраченная энергия легко вела ее казавшееся неуклюжим тело. Я привел в порядок шнурок и тихонько тащился вслед, опасаясь поскользнуться на гладких камнях, отполированных тысячами подошв. Рассматривать поднимающуюся перед вами женщину неприлично, поэтому всё моё внимание сосредоточилось на том, куда поставить ногу.

Вдруг где-то наверху послышались возбужденные голоса. Я поднял голову. Девушка, сияя, обменивалась поцелуями с несколькими женщинами. Их возбужденные голоса отчетливо разносились над охряной сухостью старых могил. Первые же долетевшие слова заставили меня насторожиться. Болтливость наших женщин не нуждается в дополнительном описании, и пока я поднимался, проходил мимо и неспешно отдалялся от девушки, непринужденно болтавшей со знакомыми, успел разузнать о ее жизни даже больше, чем хотел бы. Впрочем, среди чепухи и конфетной пыли я разобрал главное – то, ради чего она пришла сегодня на кладбище.

Оказывается, этим вечером должна состояться ее «эрусин», долгожданная помолвка, и она пришла поблагодарить Всевышнего за то, что Он услышал ее просьбы и послал ей суженого – самого умного, самого доброго, самого благочестивого человека на свете.

Реб Вульф обвел глазами притихших собеседников.

– И я не могу понять, что же случилось в те минуты на древнем кладбище? Я ошибся, самонадеянно придумав незнакомому человеку несуществующую судьбу, или, – реб Вульф на секунду остановился, – или моя молитва была услышана, и Всевышний в мгновение ока изменил реальность, переделав задним числом судьбы многих людей!

– Теперь понятно, почему ты не преуспел в «Шулхан Арухе»! – воскликнул Нисим. – Помощь выделили тебе, а ты подарил ее девушке! Поступок, конечно, благородный, так себя вели галантные кавалеры времен Ренессанса, но что отдал, то отдал.

– Охо-хо, – вздохнул реб Вульф. – Я после того случая не раз и не два к рабби Йосефу возвращался. А толку никакого.

– Ничего себе никакого! – удивился Нисим. – Девушку замуж выдал – и мало! Может, это самый лучший поступок за всю твою жизнь.

– Надеюсь, – тихонько проговорил реб Вульф, – очень надеюсь, что не самый.

– А реальность изменять, – продолжал Нисим, – дело самое обыкновенное. Каждый мой шаг меняет реальность. Вот возьму сейчас и поломаю этот стол, и тут же наступит иная действительность.

– Поломаешь – будешь чинить, – произнес реб Вульф. – А речь идет не об изменении материальной структуры мира – тут мы все большие мастаки ломать и портить, а о куда более тонких трансформациях. Ретроактивное вмешательство в причинно-следственный механизм – не простая штука.

– Простая не простая, а вот какая история со мной произошла, – Нисим, явно подражая реб Вульфу, несколько раз шлепнул ладонями по столешнице.

– Дружок есть у меня – Ури. Мы с ним на Суэцком канале, в Войну Судного дня, у «Китайской фермы»[47] оборону держали. Там, под огнем египетским, казалось, будто лучше друга нет и не будет, а как война кончилась – разбежались. Разные люди, разные жизни.

Н-да… И понесла его нелегкая в Майами – красивого хлеба искать. А жизнь во Флориде действительно распрекрасная. Богатая, сытая жизнь, – и приятель свой кусочек от нее урвал, хоть и работал всего лишь диспетчером в супере, заказы между поставщиками распределял. Но работал, как видно, честно, а честность в наше время товар редкий и оплачивается хорошо.

А с год назад встречаю нашего командира взвода.

– Помнишь Ури? – спрашивает.

– Как не помнить, – говорю, – друзья ж все-таки.

– Поймал, – говорит, – ту самую болезнь, не про нас будет сказано. Облучают на всю катушку. Борода уже выпала.

Н-да… Бороду Ури носил роскошную: рыжую и закрученную колечками – тугими, будто из проволоки, и блестевшими, точно надраенная медь. На «Китайской ферме» сразу заставили ее сбрить – сказали, внимание снайперов привлекает. Ну да ничего, потом снова отросла.

– Так вот, – говорит командир, – ни волоска не осталось. И сколько ему вообще осталось, никто не знает. А может, и не осталось уже.

– Вот что, – говорю, – пошли, лечить Ури будем. Есть средство древнее, дедами завещанное. «Лехаим»[48] надо сделать за больного товарища. Не напиться бездумно, а поработать, словно священник у жертвенника. Со смыслом и значением.

– Я ж не пью, – стал командир отнекиваться. – Ты ведь знаешь, пиво еще туда-сюда, а больше ничего.

– Отставить пиво, – приказываю. – Только арак.[49] Представь, что жизнь товарища в твоей руке. И ты этой самой рукой не поднимешь рюмку?

Н-да… Поднял, и еще как поднял. Арак нужно пить из морозильника, холод превращает его в тягучий, искрящийся кристалликами бальзам. И употребили мы за скорейшее выздоровление Ури литровую бутылку этого бальзама. Командир держался молодцом. Только под конец бутылки пил уже не за Ури, а за его бороду. Чтоб увидеть ее в былом великолепии и блеске.

Когда он рухнул на диван и отключился, я позвонил его жене. Объяснил: мол, неожиданная встреча боевых друзей, так что ночевать ее муж останется у меня.

Н-да… А через пару дней встречаю другого дружка из взвода.

– Слышал про Ури? – спрашиваю.

– Слышал, – говорит. – Рак у него был, облучали бедолагу. Но, слава Всевышнему, – выкарабкался. И борода отросла. Такая же, колечками.

Нисим победоносно посмотрел на реб Вульфа.

– Если это не ретроактивное вмешательство в причинно-следственный механизм, то что, что это тогда?

– Почему ты всегда ищешь объяснений? – вдруг спросил Акива, до сих пор не вымолвивший ни единого слова. – Что за неуемная страсть к препарированию? Весь мир должен быть разрезан, взвешен, обмерен и растолкован. Причем немедленно, в рамках одной беседы. Так не бывает, реальность сложнее нашего представления о ней.

– А как иначе? – недоумевающе спросил Нисим. – Зачем тогда все истории? Приводим примеры, чтоб через них понять правило.

– Я не об этом, – поморщился Акива. – Понимать тоже можно по-разному. Ты пытаешься из любой капли вытянуть всемирный закон. Я же предпочитаю разложить примеры на столе, словно детский паззл, и пристально рассматривать их. Не спеша, не торопясь с объяснениями. И тогда вдруг картинка сама собой сложится в мозгу. Но ярче и красочней, чем поспешная зарисовка.

– Есть и такой способ, – согласился Нисим. – Но иногда он ни к чему. Смотри, сейчас я расскажу историю, которая не требует долгого разглядывания. Закон сам выпрыгивает из нее, как Ренессанс из средневековья.