Других мнений не последовало. Додику этот вариант не слишком нравился, но лучшего он предложить не мог. Розочка с матерью занялись сборами. Собирали только самое необходимое – теплую одежду, остатки украшений. Все понимали, что в дороге будет не до роскоши и особых удобств. Чем меньше вещей, тем лучше. Давид и Мирон отправились на встречу.

Вернулись за полночь. Ни Розочка, ни Мария Яковлевна не спали. Долго открывали замок, отодвигали щеколду. Наконец, дверь открылась. Розочка кинулась к Давиду:

– Ну, что? Как?

– Сейчас, солнышко. Дай дух перевести.

Мужчины прошли в большую комнату, единственную, в которой могли собраться все четверо жителей домика, расселись за столом. Говорил Мирон.

– Вроде бы договорились. Послезавтра выезжаем. С нас харчи и немного денег. Довезут до Харькова. Нужно быть на старой Бахчисарайской дороге утром. Ну, «Студент» – обернулся он к Давиду – любит тебя Всеблагой.

Давид молча кивнул и взял Розочку за руку.

– Все будет хорошо, солнышко!

– Я знаю. Я верю. Мы обязательно выберемся.

Мирон и Мария Яковлевна неожиданно, но дружно рассмеялись.

– Ох, дети малые. Вам бы в куклы играть, а не через огонь ехать – заключила теща – Ладно, давайте сборы закончим и отдыхать. Устала я что-то.

Она и вправду выглядела хуже, чем прежде. Волнение последних дней сказалось на еще не полностью оправившемся после болезни человеке. Хотя, могло быть и хуже. Да и впереди всего и всякого много. Но это не помешало ей внимательно отобрать каждую мелочь, которая могла бы помочь в дороге, составить список покупок на завтра. Только после этого все уселись за чай.

После чаепития мать и Мирон ушли спать, а Давид с Розочкой еще долго сидели на постели, держась за руки. Строили планы, делились опасениями.

То, что бабушка с семьей уехала, Давид рассказал еще в первый день. Рассказал и о визите к отцу Розочки и его планах перебраться в Подмосковье. Долго и не очень внятно рассказывал он о тех чудовищных изменениях, которые на глазах превращали Россию в дикое поле, охотничьи угодья одних людей на других.

Теперь речь шла о том, как им жить дальше? Оставаться в Подмосковье с семьей Розочки или пробираться в Бобруйск? Попытаться затеряться, попытаться уехать за границу? Все может быть и правильно, и не правильно. Уехать за границу. Это правильно. Есть шанс пробраться в Лондон, к бабушке, к семье, которая обязательно выкарабкается на вершину. Но как пробраться через воюющие страны, через комиссаров в Петербурге, через не едущие поезда и не плывущие пароходы?

Затеряться? Возможно. Но нужно что-то делать, чем-то зарабатывать на жизнь. Те умения, которые у них были до сих пор, сегодня не особенно востребованы. Остаться в Подмосковье? Примут ли там Давида, как своего? Розочка уверена, что примут. Однако, в Подмосковье встает та же проблема: чем жить? Что делать? Вопросов много, а ответов пока нет. Да и рано, наверное, об этом думать.

– Давай, об этом потом подумаем – наконец проговорила Розочка, повернувшись к Давиду и придвинувшись совсем-совсем близко.

У Давида привычно перехватило дыхание, он обхватил голову Розочки, прижал к себе и утонул в густых волосах жены.

* * *

В условленное время все четверо, стараясь не нарваться ни на моряков, ни на защитников города, проскользнули вверх балки, на старую бахчисарайскую дорогу, широкую немощеную тропу, вившуюся между гор. Их ждали. Пять угрюмого вида мужчин на трех телегах и одной пролетке без радости, хотя и без злобы приветствовали беглецов. Дед Анастас тоже был там.

– Вот, что, Студент. Ты правильным людям помог, повел себя, как человек, а не как… Правильные люди тебе помогут. Эти ребята едут в Харьков. Там у нас свой интерес. Лишних вопросов не задавай. Понял?

– Я понял, дед Анастас.

– Вот и хорошо. Про ваших женщин я ребят предупредил. Они озоровать не будут. Только пусть и они ведут себя так, чтобы их было не видно и не слышно. Забрались в пролетку и молчок.

– Хорошо, дед Анастас.

– Старший в караване – Анвар – указал он на высокого седовласого татарина – Его слушайтесь все, как царя. Он такие караваны уже лет двадцать водит. Его и в Одессе, и в Харькове, и в Ростове знают.

– Понял я – уже устал соглашаться Давид.

– Да, вот еще что, не будьте для него обузой. Вы – два бойца. Это хорошо. Тогда и вам легче будет. А теперь прощай, Студент. И ты – Мирон-охранник. Помяните в молитвах деда Анастаса. Говорят, Бог вас слушает.

Кивнув на прощание, старик зашагал к городу, а караванщик бросил в их сторону:

– Женщины пусть садятся в пролетку. Туда и вещи положишь. Крышу поднимите, чтобы не видно было. Еду сами готовить будете. Кто будет лошадью править?

– Я – отвечал Мирон.

– Значит, ты поедешь с ними. Будешь править. А ты – он ткнул в Давида – Забирайся на ту телегу к Андронику. Будешь ему помогать. Только быстро.

Разместились почти бегом. Розочка с матерью и Мироном в относительно удобной пролетке с мягким ходом. Там же они разместили свой багаж. Правда, рядом лежали непонятные свертки и тюки, стеснявшие пассажиров. Но, помня наставления деда Анастаса, вопросов о них не задавали. Давид запрыгнул на телегу к молодому парню-греку, на пару лет старше него самого. Ну, наконец, тронулись. Опять дорога.

Пару часов караван ехал по дороге, петляющей среди гор. Порой дорога поднималась совсем высоко. Начинал дуть холодный ветер. Давид все время оглядывался на своих: не замерзнут ли? Но матушка Розочки предусмотрительно велела одеть на себя самые теплые вещи.

Во время очередного подъема ветер пробрал его особенно сильно. Зубы стучали. Тело била мелкая дрожь. Теплый шарф и шинель не спасали. Впрочем, его спутнику было не легче. Тут он вспомнил про флягу своего недавнего попутчика, которую успел наполнить в Ялте. Тут она. Достал. Отхлебнул. Полегчало. Все же коньяк – вещь полезная. Протянул флягу попутчику. Грек принял флягу и благодарно кивнул в ответ.

– Спасибо, Студент. Согревает. Ничего, скоро уже вниз начнем спускаться.

Действительно, через полчаса дорога стала ощутимо понижаться. Горы сменились холмами, отступили от тропы. Они уже не нависали над путниками, а высились там, на горизонте. Давид пытался понять маршрут. Сейчас едем до Бахчисарая. Там по степи до Симферополя? Или нет?

Но до Бахчисарая они не доехали. Как только горная гряда южного берега осталась позади, караван резко повернул на север. Дальше ехали не столько по дороге, сколько по едва заметной тропе. По расчетам Давида они уже давно должны были быть в Бахчисарае, а то и подъезжать к Симферополю. Но пейзаж был вполне безжизненный. Лишь редкие татарские деревни и хутора колонистов изредка попадались по дороге. Да и те старались объезжать неблизкой дугой. Остановки делали лишь пару раз в совсем пустынных местах и совсем не долго. Только к вечеру подъехали к небольшой татарской деревушке. Чуть более десятка домов вытянулись вдоль речки. Дома по-татарски основательные, с множеством хозяйственных пристроек.

Путников здесь ждали. Едва караван приблизился к крайнему дому, из ворот вышел степенный старик в теплом полушубке, перекинулся парой фраз на татарском с караванщиком и принялся отворять ворота во двор. Давид помог завести «свою» телегу и бросился помогать Мирону. Но там уже было все в порядке. К ним подошел Анвар.

– Мы здесь всегда ночуем. Вон в том сарае спим все вместе. Но женщинам там спать не годится. Заплати хозяину десять рублей, он даст вам отдельную комнату и протопит баню. Якши?

Слово «якши» Давид не понял, но предложение принял с удовольствием. Хотя сумма в десять рублей показалась ему чрезмерной. Уже через полчаса довольные и вымытые родственники расположились в небольшой комнате под самой крышей. Кровать в комнате отсутствовала. Зато в изобилии имелись одеяла, устилавшие почти все пространство жилища. Теплая жаровня создавала ощущение уюта. Мирон с Давидом, отужинав с дамами, проверили запоры на двери и на окне. Запоры были надежными. Пожелав дамам «доброй ночи», мужчины отправились на ночевку к попутчикам.

Там ужин тоже закончился. Пили чай, разговаривали. Говорили по-русски, иногда переходя на татарский. Хозяин, которого звали Хамза, жаловался на жизнь, на времена.

– Люди стали совсем злые. Неделю назад приехали на машине матросы. Человек шесть. Все с ружьями. Зачем? Аллах один знает. Приехали. Говорят, мы теперь новая власть. Хорошо, говорю. Мы всякую власть уважаем. Был царь – царя уважали. Был Керенский – уважали Керенского. Теперь, говорю, вас будем уважать. А они мне говорят: Ты, говорят, кулак, буржуазия. У тебя дом большой. Этот дом мой дед строил, мой отец достраивал, я обновлял. Все, что имею, своими руками заработал. Не знаю, говорю, никакой буржуазии. Я крестьянин. А они давай весь дом переворачивать. Что ищут, не говорят. Я их спрашиваю: Что ищите? Скажите, я сам покажу. Они только грубые слова говорят. Совсем стыд потеряли. На женскую половину пошли. Тогда я и мои дети и не стерпели. Лежит теперь новая власть в земле за деревней. А машину их мы в степь отогнали и в балке бросили. Вот такие времена пошли.

– Да, – вздохнул Анвар – Плохие времена. У нас тоже совсем плохо стало. Люди бедные, торговля плохая. Матросы тоже народ обижают. Если бы не турки и греки, совсем плохо было бы. Вот и везем их товар. У них там своя война. Тоже не сладко. Только, думаю, они люди мирные. Раньше опомнятся. Ладно, добрые люди. Пора и спать ложится. Завтра весь день опять ехать.

Встали рано, еще до света. В утренней серости выезжали из села. Опять ехали по проселочным дорогам, минуя города и большие деревни. Пустая зимняя степь выглядела совсем не дружелюбно, навевала грустные мысли. Но все понимали, что матросы выглядят намного менее приятно. Дорога вильнула в невысокие холмы. Едущий с Давидом молодой грек подобрался.