Леонид Бляхер - Кадиш по Розочке

– Вы же обещали, что мы сразу уедем в Бобруйск и там поженимся, – послышался почти плачущий голос Мирры.

– Потерпи, девка, вот немного поутихнет, тогда и уедем – отвечал мужчина – Сейчас легавые на всех дорогах, на всех вокзалах. Рыжье не вывезти. Не ной.

– А Ефим Исаакович! Вы говорили, что ему ничего не будет.

– Вот дура! Он тебе кто? Отец? Сват? Он буржуй. Таких и нужно грабить, чтобы не жировали на нашей крови.

– Он хороший. В праздники всегда подарки дарил. Шутки шутил.

– Вот только он в машинах ездил, сладко ел и спал. А ты за ним и его дочкой грязь убирала. Нравится тебе такое?

– Не нравится, – угрюмо согласилась Мирра.

– Сама же говорила, что устала за его гостями грязь выносить, его дочке прислуживать. Чем ты – трудовой человек – хуже этой фифы? Ничем. Пусть теперь они покрутятся, помучаются. Узнают, каково жить простым людям. Так?

– Так – согласилась Мирра.

– Всеблагой! – ужаснулся Давид – Неужели все эти годы Мирра так на них смотрела. А они считали, что она почти член семьи. Хотя… Ведь и правда – обращались с ней, как с младшей, несмышленышем. Можно сказать, что и не видели ее. Наверное, было обидно.

Тем временем мужской голос продолжал.

– Вот и слушай, что я тебе сказал. Сейчас пару дней перекантуемся здесь. А потом двинем куда-нибудь в теплые страны. Ты на море была?

– Я только в Гомеле была и дома, в Рогачеве. Только там совсем голодно. Просто боюсь я очень.

– Не бойся. Со мной будешь, как сыр в масле кататься. Купим домик в Крыму. Будем на пляжах загорать.

– Ой, как мне хочется море увидеть.

– Увидишь. Давай спать ложись. Мне еще с Алешей переговорить надо. Дела у нас.

– А ты ко мне придешь? – в голосе страх и надежда. Давид даже пожалел девушку, ставшую причиной стольких страданий для его семьи.

– Приду. Только попозже. Жди.

Хлопнула дверь. Через несколько минут свет погас. Видимо Мирра решила выполнять поручение – ждать. Давид перескочил ко второму окну и заглянул в комнату. Там, на столе стояла початая бутылка водки, на газете лежал хлеб, порезанный крупными кусками, круг колбасы, еще какая-то снедь. За столом сидел мужчина лет сорока в майке и что-то выстукивал вилкой по столу. Подняв взгляд на вошедшего «морячка», он недовольно проговорил:

– И долго ты с этой куклой возиться будешь? Она расколется рано или поздно.

– Да, знаю я. Вот переночуем и решим.

– Не торопись. Ишь, торопыга. Завтра утречком пойдем на речку искупаться. Ты свою матрешку возьмешь. Там ее и оставим. Речка унесет ее верст на двадцать. Пусть потом легавые допытываются, кто тут у нас от несчастной любви удавился.

– Толково. А сами как?

– Каком кверху. Матрешку сплавим и в бега. Не тащить же ее с собой. Рыжье делим поровну. Там штук по двадцать пять на брата выйдет. И все червонцами. Там и разбежимся.

– А может, вместе?

– Не, паря. Тут нам вышка светит. Одному проще затеряться. И не в Крым нужно ехать, а куда-нибудь в Ташкент или Иркутск. Хотя, как сам знаешь. Можешь и в Крым или в Одессу-маму. Там фарт больше. Ну, давай, за фарт.

Раздалось звяканье стаканов. После паузы разговор возобновился.

– Вот что, Тимоха. Давай сегодня расслабляться не будем. Итак, в ресторане ты набедокурил.

– Да, ладно тебе. Ну, дал бабе по хавальнику. Дел-то.

– Ты дал, а кто-то, может, и приметил. Давай спать. А завтра все делаем и рвем когти. Идет?

– Да, идет, Алеша, идет. Нормально все.

– Да, погоняла нам надо будет сменить. Ксива когда будет готова?

– Завтра к вечеру и обещали.

– Вот-вот. Все одно к одному. Ксива будет готова, матрешку сплавим…

– А может, продать ее кому-нибудь. Пусть живет.

– Ты, Тимоха, брось дурью маяться. Будет живая, может и начать болтать. А оно надо? Делаем, как договорились.

– Да, я так, подумал просто.

– Вот и думай перед тем, как сказать. Все. Пошли спать.

Давид так же тихонько отполз от окна, выскользнул в лаз и остановился. Одному двух бандитов ему не одолеть. Куда бежать, в военкомат или домой к Ершову? Решил – к Ершову. Первые метров тридцать шел тихо. Потом побежал. Так, бегом он добрался до проспекта Ленина, где жил Ершов. Тот жил один. Давид пришлось долго давить на кнопку звонка, пока, наконец, дверь не отворилась, и не показался всклокоченный и ничего не понимающий, что происходит.

– Додик? Ты чего сюда пришел. Ты хоть знаешь, сколько времени? – полусонным голосом проговорил приятель – Что-то случилось?

– Да! – едва не выкрикнул Давид – Коля, я нашел его!

– Кого ты нашел? – все еще стоя в дверях, спросил Ершов.

– Ну, морячка нашего.

– Постой! Проходи в комнату.

Давид прошел в маленькую прихожую, где у двери на полочке стоял старый телефон, а на вбитых в стенку крючках висело какое-то барахло.

– Ты нашел вора?! – все еще сонным, но гораздо более заинтересованным голосом проговорил Ершов. Следователь просыпался быстрее, чем человек.

– Нашел. Только они завтра собираются бежать из города. Нужно торопиться.

– Так, подожди меня в прихожей. Я сейчас. Оденусь.

Давид только сейчас сообразил, что Ершов стоит в тапочках, трусах и в майке.

– Хорошо. Только вот сяду. Ладно. – проговорил Давид устраиваясь на табурете у вешалки.

– Садись, конечно.

Уже минут через десять проснувшийся и относительно бодрый Ершов расспрашивал Давида о том, как он нашел бандитов. Давид как мог коротко рассказал обо всех событиях вечера.

– Так, братишка, давай-ка я дежурную смену подниму – проговорил Ершов после того, как Давид закончил рассказ. Ты пока подожди внизу. Ладно?

Не прошло и двух минут, когда Ершов спустился к Давиду.

– Так, договорились встретиться на Свечной улице, чтобы меньше времени тратить. Ты же адрес не запомнил.

– Извини. Как-то не подумал, что нужно. Да и темно было.

– Ладно. Побежали.

По пустым улицам, времени было уже далеко за полночь бежали не долго. Подобрав по дороге трех милиционеров, они быстрым шагом устремились по переулку к кладбищу. Метров за тридцать до знакомого забора разделились. Давид с Ершовым пошли к обнаруженному Давидом в первый визит лазу, один из милиционеров встал у калитки, а два других обошли дом с другой стороны. Когда перебирались через забор, в соседних домах принялись лаять собаки. Давид и милиционеры затаились. Совсем не сразу, но бдительные стражи успокоились. Так же негромко они окружили дом. Давид и Ершов подошли к двери.

– Так, братишка – прошептал Ершов – Теперь ты не светись. Я сам. Стань возле того окошка, чтобы… на всякий случай.

Давид не стал спорить. А Ершов саданул крепким плечом в дверь. Та не поддалась. Саданул еще разок. Старый запор распахнулся и сопровождаемый милиционером, следователь влетел в дом. Оттуда донеслись крики, женский визг, выстрелы, возня.

Минут через пятнадцать на крыльцо вышел довольный донельзя, хоть и с наливающимся синяком на скуле Ершов.

– Взяли голубчиков. Как есть – спеленали. Удружил, брат.

– А деньги?

– Фу, ты. Я за всей этой сутолокой про них и забыл. Давай посмотрим.

Они обошли весь дом, перерыли сундуки, комод, но портфеля не обнаружили. Связанные бандиты и рыдающая девушка сидели в большой комнате. Бандит, которого звали Алешей со злорадством и ненавистью смотрел на старания Давида и Ершова. Портфель выдать отказались. Дескать, знать не знаем.

Давид думал. Так, понятно, что на виду портфель держать бы не стали. Спрятали. Куда? Самое естественное место – подпол. Где он тут? Он еще раз внимательно осмотрел плохо пригнанные доски пола. Быть не может, чтобы не было. Постой.

– Ершов, а скажи-ка этим молодцам, чтобы от стола на кровать пересели.

– А ну, выполнять – прикрикнул Ершов.

Бандит с ненавистью посмотрел на Давида.

Под ковром обнаружился подпол, точнее, небольшой схрон. Там и лежал портфель. Большой портфель из рыжей кожи с медными застежками. Тот самый. Молодой человек бросился к нему, как к старому знакомому. Дрожащими руками расстегнул клапаны и увидел пачки червонцев. Привычно пересчитав, обнаружил небольшую, в несколько сотен недостачу, видимо, подельники успели «погулять», и торжественно закрыл его снова. Взглянул на Ершова.

– Извини, братишка! Это пока вещдок. А потом, не переживай, все деньги вернем фабрике. Давай я его сейчас опечатаю. Не дергайся.

Они вышли длинной чередой из дверей. Первым, Ершов с Давидом. За ними бандиты и Мирра, так и не переставшая плакать и причитать, призывая божьи кары на головы подельников, не забывая при этом и прежних хозяев. Ершов вместе с милиционерами повел задержанных к себе, а Давида отправил Домой. Дома уже спали. Давид побоялся разбудить Розочку и собрался лечь на кухне. Благо в прихожей висела шинель. Но Розочка услышала его.

– Как ты?

– Нашли. Все в порядке.

Он обнял Розочку, теплую, любимую, ту, ради кого все это. Весь этот мир.

Беды в семье Алекснянских, да и на фабрике, на этом не закончились. Ефим Исаакович так и не оправился от удара. Через месяц его разрешили перенести домой. Давид и санитары с трудом спустили по лестнице носилки, на которых лежал тесть, казалось, полностью утративший интерес к происходящему.

Все это время Давид пытался не дать рухнуть делу, на которое они с тестем положили столько сил. Что-то выходило, что-то не очень. Все же он не особенно понимал в пошиве. Но особенно мешали бесчисленные проверки, обрушившиеся на фабрику со всех сторон. Вместо того, чтобы как-то решать проблемы ежесекундно возникающие в учреждении, Давиду приходилось общаться со всякими важными и грозными контролерами, растолковывать им каждую запятую на каждой накладной. И хотя накопать хоть что-то на директора проверяющим не удалось, но сил и нервов они отнимали массу.