– Э-э, я только наощупь бёдра могу определить, – заявил я, вызвав у продавщиц неистовое хихиканье. Представил, как держу Катерину, снимая с пианино. Потом присмотрелся к продавщицам, обошёл со всех сторон. – Вот где-то как у вас и у вас, если вывести среднее арифметическое.

Девчонки снова захихикали, и только администратор, женщина постарше, резюмировала:

– Значит, в бёдрах 46. А грудь, талия, рост?

Я сосредоточился. Вспомнил, как она на меня снизу вверх смотрит, краснея, и показал на уровне своего носа:

– Макушка ориентировочно тут. И если я – метр восемьдесят два, то она где-то метр шестьдесят шесть получается, – посчитал я навскидку.

– А каблуки?

Вот почему у женщин вечно такие обезоруживающие вопросы? Я что, на Славу Зайцева похож или на этого гундосого с шарфиком в передаче по первому каналу?

– Разве вы не помните, какой высоты ваша девушка обычно носит каблуки, если носит? – продолжала пытать меня администратор.

– Ноги помню, – признался я честно. – Каблуки – нет. Стройные ноги, красивые. А грудь вот такая, – я показал на себе, собрав ладони лодочкой и представив, как в них помещается то, что почти не скрывалось под тонюсенькой маечкой и взволнованно вздымалось под дурацкими офисными шмотками Катерины, стоило мне сказать что-нибудь каверзное.

Я иногда даже забываю, зачем её вызвал. На ходу придумываю. Меня при ней начинает нести, как стэндаппера в камеди-клабе, просто язык становится без костей. Катерина краснеет, а меня несёт. Потому что хочется, чтобы она и дальше разрумянивалась, а то, что под блузкой, рубашкой, свитером или очередным лапсердаком, ещё активнее вздымалось. Причём как ни странно, чем больше одежды на ней, тем больше завожусь. Старею, что ли?

Хотя нет, просто она такая вся свеженькая, не придуманная, не фальшивая, как цветочек в чистом поле. Сразу хочется в собственную вазу поставить. И пусть бы стояла рядышком – глаз радовала. Может, истребовать у отца себе секретаря и Катерину к себе поближе перевести?

Я задумался, глядя в свои ладони. Кажется, в последнее время у Катерины глаза стали ярче. И вся она какая-то вообще… даже не знаю, как определить. Кудряшки эти невинные торчат, пальцы тонкие, фарфоровые, и офигительно женственная неуклюжесть! Я делаю вид, что мне пофиг, но во рту пересыхает…

– Хорошо, с размером приблизительно понятно, – спасла меня от дальнейших мук администратор, – а какое платье вы хотите?

– Синее.

– А именно? Вечернее, для клуба, для работы, повседневное?

– Для светского мероприятия, – с трудом нашёлся я. – Такое, скромное, но не чересчур. И очень красивое…

Через десять минут цирка я устал, а все женщины в магазине воодушевились, даже те, кто к продавцам никакого отношения не имел. Они начали мне подсовывать то одно, то другое и говорить-говорить-говорить. У меня аж в пояснице заломило от желания сбежать, но я выдержал. Я же решил Катерине платье купить! И купил. Выбрал такое, что все дамы восторженно заахали, говоря, как они завидуют моей девушке, какой я классный и щедрый, и внимательный, что их бы мужчины ни за что…

Но моя переводчица, видимо, таких слов не знает. За то, что я хотел преподнести подарок от всей души, в ответ получил отповедь и фырканье дикой кошки. Ещё и чуть не расплакалась. Она точно ненормальная. Вообще не понимаю себя! Другой бы босс уже давно бы уволил такую нахалку, а я с ней либеральничаю.

В висках продолжало тикать, возмущением черепушку сносить. Выруливая на проспект, я понял, что мне надо срочно проветрить мозги. А то до взрыва недалеко. Домой к Маруське такие психи приносить нельзя. К ребёнку только с хорошим – это золотое правило. Как и готовить надо только в хорошем настроении, а то гадость получится.

Я позвонил няне и предупредил, что задерживаюсь. Остановился у Ирландского паба. Вошёл в тёмное чрево, пахнущее пивом, футболом и развратом на одну ночь. Сел у барной стойки, облокотился о поверхность из морёного дуба. Не успел заказать пива, как справа послышался томно воркующий голос:

– Добрый вечер, Андрей Викторович! А я смотрю, вы не вы… Как раз хотела с вами поговорить, так удачно, что мы встретились!

Я обернулся, желая, чтобы меня все оставили в покое. Как бы послать вежливо? На меня смотрела глазами охотницы мадам из моего отдела, Анжела. Одета весьма призывно. Бокал пенного пива в пальцах с когтистым маникюром. Из губ вот-вот вырвется: «Кошелёк или секс». Типа Ланы, только пониже полётом. Что ещё ей от меня надо?

– Добрый, – буркнул я. – О работе говорить будем на работе.

– Так я же не о работе, – кокетливо прочирикала наша ивент-менеджер. – Вы случайно не знаете, где билеты на Чемпионат мира по футболу купить? У нас же в Ростове тоже будут матчи…

Я выдохнул и кивнул: знаю. Заказал пива и, слушая монолог Анжелы о чудесно грядущем чемпионате, подумал: а почему это Катерина сказала, что я обещания не выполняю? Разве я ей обещал что-то? И тут меня торкнуло: бонус! За ночь с Маруськой. Надо же, какая корыстная! Даже намекнула, сказав про якобы отсутствующие деньги на проезд. Она же не пять копеек получает! Я в курсе. На этом я окончательно рассердился, но отправил смску бухгалтеру. Хочет бонус? Пусть получает свой бонус, хотя надо бы расчет…

– Вы, кажется, за Манчестер Юнайтед болеете? – продолжала ворковать Анжела. – Так тут только матч начался, вы удачно пришли…

Я сдержанно улыбнулся. Не люблю таких. Но уж лучше пить пиво и болтать о футболе, чем думать о платьях из долбанного шёлка и мышках, которые на самом деле кошки! Видимо, я не только в платьях ничего не понимаю.

Глава 13

«На лабутенах….ах, и в офигительных штанах»[3] – крутилось в моей голове. Хотелось где-то там, в мозгах электричество отключить, чтобы шарманка работать перестала. Но тумблер вкл./выкл. за ушами не предусмотрен разработчиком. Я с укором посмотрела вверх. Увы, жалобная книга свыше тоже не предлагалась. И я перевела взгляд обратно на отражение в зеркале.

Мда… Лохматая девица в умопомрачительном платье переминалась в ношенных тапочках, смущаясь и млея от одного прикосновения натурального шёлка, словно это была не струящаяся, нежная ткань, а чьи-то пальцы. Я в очередной раз покрылась мурашками и позавидовала Золушке. К той в нужный момент явилась крёстная. У меня крёстной не было – я сама сходила покреститься в двадцать один год, так что хрустальные туфельки, укладку и самоходную тыкву ждать не стоило.

Пересмотренные в собственном арсенале туфли подходили под это платье, как гусеничный трактор к белоснежной яхте. Агнесса? О, нет! Моя любимая почти-тётушка предложит мне что-нибудь в духе Болливуда. Представилось, как я выскакиваю перед царевичем с красным бинди на лбу, с тяжёлыми серьгами в виде усыпанных самоцветами слоников, и в сандалиях на босу ногу под весёленькое: «Джимми-Джимми, ача-ача…»

Нет! Требовалось что-нибудь эдакое! Чтобы этот гад рухнул у моих ног, ну или хотя бы удивился…

Я глянула на вешалку из Икеи, заменяющую мне шкаф. Уныло, как всё уныло! И почему сейчас не жаркий май, а прохладный апрель? Поверх платья тоже что-то требовалось. Мой плащ можно было надеть лишь для эффекта «вау, не ожидали»: явиться серенько так, потом распахнуть резко – а там не голое тело, а платье ценой в мою зарплату: та-дам!

Вот так я стояла и мучилась, пока не услышала странное кап-кап на кухне. Капли ускорились, я бросилась к мойке и перед моим обалдевшим взором по стенке потёк водопад. Мамочки! Заливают!

Забыв обо всём, я кинулась на третий этаж, подобрав шёлковый подол, и затарабанила в дверь. Деспозито, которое от частоты повторения соседями у меня уже на подкорке прописалось, притихло. Дверь распахнула платиновая блондинка почти моего возраста, ярко накрашенная, в золотом платье с диким декольте до пупа и шнуровкой по бокам, почти как в клипе. Окинула взглядом мой наряд, и на лице мгновенно отобразилось одобрение.

– Привет! Тебе чего?

– Заливаете! Вы нас заливаете! – воскликнула я, запыхавшись, перевела взгляд на ноги блондинки. И прилипла. К туфлям. Золотым, кожаным, ультрамодным, на высоченном каблуке, с изящными носами и тонюсенькой перепонкой, обвивающей щиколотку. Не пошлым, а будто только что материализовавшимся из журнала Вог. О Боже!

– ***! Ванная! – криком ответили мне.

И золотые туфли быстро удалились вглубь квартиры, стуча каблучками. Я, как привязанная, последовала за ними. Дурацкие мысли наводнили мою голову. А что? Она, кажется, у меня соль просила месяц назад… И в моей квартире, наверное, обои уже отклеились. Хотя над мойкой я как раз их и не наклеила. Что за чёрт, я даже на приличный шантаж не способна!

Планировка квартиры сверху была совсем не такой, как у меня. Блондинка распахнула дверь в ванную, смачно выругалась и, скинув явно дорогую обувь, босиком пошлёпала по залитому водой кафелю. Я подошла, подняла вожделенную туфельку и поднесла к глазам. Божественна! И, кажется, мой любимый размер…

Блондинка возилась с тряпкой и ругалась так, что пришлось обратить и на неё внимание – чтобы так материться, кажется, надо особые курсы проходить, ибо девяносто процентов её фраз были изощрённее китайского, и тем не менее, интуитивно понятны.

– У тебя там, наверное, вообще трындец? – виновато подняла глаза соседка.

Я пожала плечами: мол, да, что-то в этом роде…

– Зашибись, расслабилась! Потанцевала под *** Деспозито! – продолжила блондинка, а я заметила на краях широкой угловой ванны ароматические свечи, розовые лепестки и пену на кафеле. Блондинка принялась выжимать тряпку в ведро и выдохнула: – Да ты не бойся, я всё возмещу! В зарплату!

Мне стало неловко причинять человеку неудобства и вообще высказывать какие-либо претензии. Но вдруг в голове звякнул колокольчик, как на наших уроках китайского, и голосом учителя прозвучало: «Всё, что случается, случается вовремя[4]». И я решилась на то, на что никогда бы не решилась, если бы не обстоятельства.