Маргарита Ардо - Как до Жирафа…

– Мне нравится хорошая музыка, – сказала Катя.

– Классика? – спросил я. Какую ещё музыку могут любить правильные девочки?

– Не угадали, – улыбнулась она. – Хэви-металл.

– Что?!

Она рассмеялась. Мило так. И снова разрозовелась.

– Я пошутила. Хотя… есть, конечно, отдельные композиции у Металлики или у группы Найтвиш. Под настроение.

– Надо же, какое у вас бывает настроение!

– А так и не скажешь, – игриво кивнула она. – Но вообще я предпочитаю лаундж-джаз. Красивую электронную, типа дип-хауз. И люблю выискивать сочные новинки на радио. Новая музыка приносит свежесть.

– Какие, например? – я изогнул бровь, размышляя, сколько у неё ещё забавных ключиков. Я уже десяток насчитал.

– Zayn и Sia «Dusk till down». Я едва услышала эту песню, сразу была покорена, и мелодикой, и глубиной, ритмом. Она будто пробивающееся сквозь утренний туман солнце. Сначала так хрипло, тихо, едва касаясь, а потом по нарастающей. Как чувства, хлынувшие наружу. И всё очень сочно, красиво, чувственно… – призналась она.

– Так и знал, что вы поклонница всего чувственного! – воскликнул я, ловя на язык сладость её эмоций со смущением в апогее, словно вишенку на торте.

– А вы любите музыку? – поторопилась она перевести стрелки.

– Ну так, слушаю иногда под настроение.

– Хэви-металл? – засмеялась Катя.

– Нет, – хохотнул я. – Я люблю Майкла Джексона. И вообще, как говорит моя Маруся, всякое старьё. Она-то любит танцевать под пресловутое Деспозито. Приходится терпеть.

– У вас чудесная дочка. Если уж говорить о том, что мне нравится, то мне она понравилась. Очень.

– Она чемпион по обаянию, – ответил я с улыбкой, польщённый. – И ей очень ваши подарки понравились. Я уже Конька-горбунка наизусть выучил, читаю каждый вечер, а она «исё и исё». – Но про Маруську не хотелось. Она, как запрещённый приём, делает меня сразу мягким, как масло, и мажь меня потом на хлеб, как хочешь. Потому я спросил: – А фильмы? Что вы смотрите?

– Ужасно давно не была в кино, – сказала Катя. – Но я люблю скорее банальное: не лауреатов всяких премий и не душераздирающе серьёзное и философское, а приятное и романтичное. И сказки.

Ути… Предсказуемо и по-девочковому.

Настала моя очередь. Тут я, конечно, поумничал. Вспомнил «Семь самураев», «Начало», «Области тьмы» и «Девушку с татуировкой дракона».

Удивительно, но ей тоже всё это нравилось. И она тоже смотрела. А слова типа «когнитивный диссонанс», «концептуальность подачи» или «глубина восприятия» её не пугали, как Чебурашек. Плюс в карму!

– А книги? – Мне чертовски хотелось знать о ней всё.

Вопрос о книгах обычно Чебурашек ставил в тупик. Последняя из них сказала, что любит «Незнайку на Луне», другая заявила, что в «Космо» очень умные статьи. Я даже внутренне напрягся, надеясь, что Катерина всё-таки читает. Мне почему-то это важно было. Достала уже повсеместная чебурашковость.

– Трудно назвать какую-то одну. Я читаю много и запойно.

Интересно, что Катерина так и не пригубила шампанского.

– Вы не пьёте, – заметил я.

– Я, если честно, вообще не пью спиртного, – сказала Катя. – Запойная я только в книгах.

– Первый раз вижу девушку, которая не пьёт, – признался я и хитро прищурился. – А почему?

– А зачем? Мне и так хорошо, – пожала плечами Катя, и я понял, что она сказала это, не чтобы как-то выпендриться, а правда не пьёт. Удивительный пушистый зверёк из Красной Книги, эта моя ромашка.

– Ну тогда вернёмся к литературе, – подмигнул я ей. – Итак, книга, которая произвела на вас самое большое впечатление.

– «Воспламеняющая взглядом» Стивена Кинга и «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдберри. Причём последняя просто снесла с ног. Самое начало произвело наибольшее впечатление. Вы читали?

Я изумлённо кивнул – девушки, читающие Брэдберри и Кинга, оказывается, водятся на этом свете. Быть такого не может!

– Там в начале повествования мальчик, главный герой, описывает лес, – засияли восторженно Катины глаза. – Я вообще-то существо городское, но мне случилось несколько лет назад очутиться в лесу. И знаете, у Рэя Брэдбери было описано именно моё ощущение – живое, почти дословное, удивительное! Хоть я и не американский мальчик…

– Однозначно. – Я снова глянул на её грудь под синим шёлком. Шёлк мешал. – А ещё?

– Ещё мне нравится Фаулз.

Я попросил рассказать. На сцене вещал товарищ из Бауффа, звенели регалиями друг перед другом бизнесмены, поблёскивали бриллиантами и просто стекляшками Сваровски разряженные дамы и не очень дамы, периодически играла музыка, вручали награды-статуэтки чёрт знает за что, фоном менялся за спиной свет. А мне всё стало безразлично. Даже забыл про Лану, сверлящую мне спину через несколько столиков. И про Сибирскую нефть с лицом гамадрила.

Передо мной был спектакль получше: Катерина говорила о книгах, о сюжетах, о героях, словно они были её соседями и гораздо более живыми, чем все вокруг. Её глаза блестели, ресницы вспархивали, как две бархатные бабочки, губы… Чёрт, я сегодня же попробую эти губы! И хотелось прямо сейчас!

– Что же вы ничего не едите? – спросил я. – Попробуйте эти канапе. Мелочь, а приятно.

– Спасибо. Но мы же вроде на работе, – сказала Катя. – Сейчас набью рот, появятся ваши партнёры, и как я буду переводить?

Я махнул рукой:

– Да наплюйте вы на этих партнёров! Уже не появятся. Прокатили, мерзавцы…

– Жаль.

– А мне нет. Пойдёмте лучше танцевать? А потом разыграется аппетит, мы съедим всё и ещё закажем. Кстати, ваш любимый «Dusk Till Dawn» играет, грех пропустить. – Я встал и подал ей руку.

– Но никто же не танцует, – растерялась она.

– Вот и чудно! Люблю быть во всём первым, – широко улыбнулся я.

Мне наградой было прикосновение пальцев к ладони, нежное замешательство и обволакивающая женственность так близко, что у меня закружилась голова. Кажется, нет ничего чудесней, чем щекотание сердца при взгляде, скрытая, но такая явственная дрожь предвкушения и лёгкий аромат духов, обещающий… Чёрт, пока лучше не думать, что обещающий, и так голову сносит!

Я провёл Катерину к свободной площадке у бассейна, аккуратно прижал её к себе, обхватив за талию и закружил. И пофиг, что танцевать я особо не умею!

Играла моя любимая песня. Андрей был настолько близко, что я могла ощущать его парфюм, смешанный с естественным запахом. И он мне так нравился, что я была чуть пьяной без шампанского, несмотря на данное себе обещание быть строгой и противной. Может, всё оттого, что он внимательно меня слушал? Извинился за жену. К счастью, бывшую. Или потому, что я ощущала себя красивой и видела отблеск восхищения в его глазах?

Тепло его крепких ладоней совсем не сдерживал тонкий шёлк, и мне казалось, что я ощущаю его пальцы на моей коже. Это пьянило ещё больше. И я улыбалась в ответ на его улыбку. Один раз можно…

Вдруг захотелось сказки, любой на выбор. Но чтобы как в кино! С музыкой, поцелуями и благородством! Впрочем, я уже чувствовала себя Золушкой. Не в хрустальных, а в золотых туфельках. Все смотрели на нас!

Если бы не Андрей, я бы ни за что не решилась танцевать там, где никто не танцует. Но царевичу было плевать, глаза его блестели игривым задором, и я заразилась смелостью. А с ней в бёдрах появилась раскованность, а в движениях – ритм. Я ведь люблю танцевать, только обычно негде…

Сейчас мы просто переступали по кругу – его руки на моей талии, мои – на его плечах, а у меня было полное впечатление, что мы кружимся, как диснеевские герои, мои волосы развеваются, и если скосить глаза, можно увидеть, как за столиками с важными людьми, в самом углу, умиляется нашему танцу говорящий канделябр и весело подскакивает и машет кисточкой, словно хвостом, глазастый пуфик, как в «Красавице и чудовище».

Хотя, признаюсь, чудовище само по себе было красивым – куда уже превращаться?! С этим прямым носом, синими пытливыми глазами под чёрными, вразлёт бровями, с этими высокими, слишком правильными скулами, с этими губами, так легко складывающимися в ухмылку уверенного в себе мачо или в улыбку мальчишки-хулигана. Хотелось смотреть на него, не отрываясь: на крошечную родинку у левого крыла носа, на линию чисто выбритого, упрямого подбородка с намёком на ямочку.

Но я отводила глаза от Андрея и утыкалась взглядом то в добротную ткань пиджака, то за его широкое плечо, на столики, лица за которыми смешались. Односложно отвечала на его реплики. Иначе было нельзя! Иначе я бы уже точно влюбилась!

Песня закончилась, и мы остановились. Я с сожалением. Люди в зале нам захлопали. Я смутилась, а Андрей улыбнулся и по гусарски склонил голову, словно овации были для него делом привычным и ожидаемым. Затем он галантно проводил меня к столику.

Несмотря на то, что внутренний голос с бабушкиными интонациями бурчал: «Осторожно, красивые мужчины – зло, не обольщайся, вчера прямо после тебя он веселился с Анжелой, не стань очередной игрушкой, ты же знаешь, как это больно…», мне было хорошо! Будто это было не со мной. Может, просто он так на меня действовал? Или обстановка? Или слишком хотелось помечтать?

Андрей подозвал официанта и потребовал «что-нибудь умопомрачительно вкусное и безалкогольное для леди», а сам пригубил шампанского. С заговорщическим видом наклонился ко мне через столик и прошептал:

– Вы прекрасно двигаетесь! А я вообще-то совсем не умею танцевать! Не знаю, каким чудом не оттоптал вам ноги! – и засиял, как нашкодивший второклассник.

– Значит, вы, как Ричард Гир, – рассмеялась я и позволила себе взять канапэшку с красной икрой.

– Красавец-мужчина и звезда? – подмигнул мне царевич.

– Нет, – мотнула я головой, – хороший притворщик. Но вы молодец, по вам и не скажешь, что вы – плохой танцор! Держитесь очень уверенно.

– А чего смущаться? – ещё пригубил шампанского Андрей. – Знаете, как сказал Конфуций? «Не тот велик, кто никогда не падал, а тот велик – кто падал и вставал». Поэтому я всё пробую и всё делаю, даже если набью шишку.