Для меня быть любовницей начальника, тем более бывшей – ужасно унизительно. Я хочу конфет и букетов, страстной любви и признаний, всего такого немодного и чего, наверное, в реальной жизни не существует. Но я на меньшее не согласна – как бы ни пульсировало в животе! Ведь недаром Омар Хайям сказал: «Уж лучше быть одной, чем вместе с кем попало», и я привыкла жить сама – так безопаснее. Остальное – переживу! Потому я набрала в грудь смелости и заявила:

– Нет.

– Что «нет»? – ухмыльнулся он.

– Андрей Викторович, я не стану с вами… спать.

Вот что смешного я опять сказала?! Он притормозил. За окном сверкнул огнями торговый центр, последний перед моей глушью в центре города. Царевич развернулся ко мне вполоборота и спросил:

– А есть?

– Что есть? – не поняла я.

– Есть будешь? Я ужасно голодный.

– Дома только гречка, – пробормотала я и, накручивая себя, возмутилась тому, что он мне тыкает – поцелуй ещё не повод для панибратства. – И позвольте, но я вас не приглашала…

– Да. Это в основном я делаю, – подмигнул царевич. Такой красивый, что захотелось губами и пальцами изучить всё его лицо, ямочку на подбородке и на щеках, нос английского лорда и скулы. Но его голубые глаза скользнули скептически по моей юбке, измятой и навеки испорченной чёрным порошком тонера, и сказал: – Но сегодня, пожалуй, никуда не приглашу. Подожди немного, я скоро.

Андрей вышел из автомобиля и направился в торговый центр, оставив меня в растерянности и недоумении. Он скрылся за раздвижными дверьми. Сумятица в моей голове нарастала. Перед машиной прошла юная парочка и остановилась. Парень натянул девушке спереди на лоб свою ветровку с капюшоном. Она фыркнула и сняла. Он рассмеялся и надел снова. Она отвернулась, так и не снимая с головы напяленной, как мешок, одежды. Он ржал, она дулась. Куртка свисала с головы, как шоры на глазах лошади. Глупые подростки. Даже смотреть неприятно.

И вдруг я поняла, что сама такая же! Царевич ведёт себя бесцеремонно, а я покорно стою с «мешком» на голове. Ну, уж нет! Тем более я знаю, к чему приводит заглядывание мужчине в рот, восхищение и молчаливое согласие! К ипотеке и одиночеству. Я разгладила юбку и вышла из внедорожника: не буду его слушаться! Не хочу! И даже не могу…

Я захлопнула дверцу и пошла прочь. Там после парковки налево, всего две улицы пройти и мой дом.

* * *

Я сгрёб всё, что было вкусного в кулинарии на первом этаже, потому что живот уже к спине прилип. Гречкой не отлепишь. Вернулся обратно. Ну, как я и думал! Этой смехотуры в машине не было. С Маруськой трех лет от роду и то проще!

Можно было психануть и развернуться, но не в моём случае. Меня разбирал азарт. И, уж если совсем честно, желание играть дальше – приз глаз радовал. Она была сладкой. И отчего-то я чувствовал себя рядом с ней пацаном, бесшабашным и весёлым. Мне нравилось нырять в её глубокие глаза и обнаруживать неожиданности. Она – как тёплый океан, по которому плавают айсберги. Но я же не Титаник, прорвёмся!

Я сел за руль. Откусил кусок батона и поехал дальше, выбрав по навигатору самую короткую дорогу.

Ага. Вот она, топает. Очень приличная девушка во вздыбленной юбке. Самое место ей тут – ходить мимо толпы гопников одной в темноте. Я сбавил скорость, опустил стекло на двери и остановился рядом.

– Садись. Не так уж долго и ждать бы пришлось. Или в подъезд по времени запускают?

Катерина отскочила от проезжей части и уставилась на меня.

– Андрей Викторович, спасибо. Но нет. Не нужно. Тут близко, я сама дойду.

Я вздохнул.

– На вид и не скажешь, что ты такая норовистая.

– Извините, сравнение с лошадью мне кажется оскорбительным.

– Кто говорил о лошади? – усмехнулся я. – Садись.

– Поезжайте домой, – выпалила она и зашагала дальше.

Я медленно поехал за ней.

– Тут такая дыра, что одной ходить небезопасно, – сказал я.

– Я хожу здесь два года, и всё хорошо.

Впереди загоготали подростки. Я начал злиться.

– Садись уже! Катерина! А то премии лишу!

Она мотнула головой и потопала гордо, словно юбка не набекрень и мозги тоже.

От толпы отделился долговязый хмырь в трениках и направился в сторону Катерины. Я напрягся. Остановил тачку и выскочил к ней. Хмырь, побивая кулаком о ладонь, спросил у Катерины:

– Эй, чика? Проблемы? Тебя достал этот урод на Ровере?

Ромашка забормотала и замотала головой:

– Нет-нет, что вы! Всё в порядке…

– Он тебя ещё и запугал! – Хмырь подхватил мою Ромашку под локоть: – Пойдём тогда.

– Не надо…

– Да чо ты! Пошли.

– Руки от неё убрал! – рявкнул я, подбегая.

– Да тут кто-то нарывается! – хмырь выпустил Катю и замахнулся.

Я отбил удар, вмазал хмырю под глаз и, развернувшись, оттолкнул Ромашку поближе к машине:

– Идём.

Вдруг в голове заплясали звёздочки и загудело, словно она была пустым жбаном, по которому жахнули кувалдой. В следующую секунду я приземлился на копчик в кустах. Катя вскрикнула. Я встряхнул головой и поднялся. Жбан продолжал звенеть. Я зажал уши. Ещё один верзила шагнул ко мне, за ним двое других. Чёрт! Я же не Брюс Ли… Нащупал в кармане ключи. Если зажать в кулак и двинуть, получится эффект кастета. Начал подниматься, качнуло здорово.

– Эй, урод, сейчас мы тебя научим, – заявил переросль.

И тут моя Ромашка со вздыбленными волосами и юбкой кинулась им наперерез. Звонким, резким, почти басом, которого от неё ни я, ни вообще никто на свете ожидать не мог, она гаркнула:

– Прекратите! Сейчас же уйдите от него! Это мой парень! – встала передо мной, кулачки сжала и задрала вверх голову: мол, будете иметь дело со мной. Тонюсенькая. Но даже я силу почувствовал. Хотя откуда в ней сила-то? В Ромашке?..

Эффект неожиданности был впечатляющим – любой бы удивился, если б воробушек вдруг, как у Чуковского, замычал бычарой. Качок с друзьями притормозили, челюсти отвисли. Хмырь, потирая скулу, по которой я успел заехать, спросил недовольно:

– Если парень, чего ж ты выпендриваешься?

Строго и всё так же оглушительно громко, с безапелляционностью бывалого директора в школе для несовершеннолетних преступников, Катерина заявила:

– Милые бранятся, только тешатся. И будьте любезны, без фамильярностей, молодой человек. Ваше вмешательство похвально, но не в данном случае!

Откуда в ней столько звука? И такого? – кажется, думал не только я.

– Ну как знаешь, знаете… – пробормотал хмырь. – Как лучше ж хотели…

– Благодарю за неравнодушие! – скомандовала Катерина. – Вы свободны! Идите!

И, что самое странное, они пошли.

Я встал и отряхнулся, ошарашенный не меньше юных гопников. Дурацкое чувство, когда тебя спасает от сломанных рёбер и сотрясения мозга хрупкая девушка в балетной юбке. Катерина обернулась ко мне.

– Андрей Викторович, вы в порядке? – Голос стал обычным, разве чуть позвонче, чем в офисе. Она окинула меня взволнованным взглядом, стряхнула листики и травинки с моего рукава. – Мне так жаль…

Я потёр затылок, отряхнул пиджак и спросил:

– Катерина Валерьевна Кутейкина, с вами хоть что-то бывает просто?

Она виновато пожала плечами, вновь превращаясь в беззащитную ромашку.

– Не знаю… Ой, у вас кровь! – и коснулась пальчиками моей брови.

Я чуть скривился от боли, но накрыл её тонкую руку своей.

– Ерунда.

Она засмущалась, словно настоящая. А меня распирало любопытство:

– А ещё раз так гаркнуть можете?

Она моргнула невинно и прочирикала робкой синичкой, словно никогда на свете не оглушала окружающих, как гудок на барже:

– Это я просто на опоре. Так у меня меццо-сопрано, но вообще я могу взять четыре октавы… – и добавила в ответ на мои вытаращенные глаза: – Я вокалом занималась. Оперным. Но бросила.

– По-моему, зря, – сказал я.

– Я просто испугалась…

– Напомните мне больше вас не пугать, ладно? – я подумал, прищурился и хмыкнул: – Или, наоборот, пугать…

– Пойдёмте отсюда, – тихо, почти шёпотом сказала она.

И её глубокие глаза вновь оказались так близко, хоть разбегайся и прыгай в синеву, чтобы снова получить айсбергом в лоб. Больно рассекает, вон кровью пиджак закапало. Но блин, я прыгну. Просто чтобы узнать, сколько там ещё потайных пещер и лабиринтов – я ведь с детства увлекался спелеологией. И, чёрт побери, я найду, где там дно, даже если оно не двойное, а десятое. Потому что мне офигительно интересно!

Глава 22

Андрей даже не зашёл. Проводил до двери, проверил, не кидаются ли в драку лестничные перила, не кусаются ли замки. Лифт тоже вёл себя прилично.

– Ну вы их арией оглушите, если что, – подмигнул царевич. – Спокойной ночи!

– Спокойной ночи… – пробормотала я ему в пиджачную спину, а затем крикнула негромко вслед: – А кровь смыть?

Он только махнул рукой и сбежал вниз по лестнице.

Жаль… Я уже такого себе напредставляла.

Зашла в квартиру, оперлась о стену и коснулась пальцами губ. Они были горячими. Ум мой – враг мой. Отключить бы. Увы, не знаю, как. Живут же люди как-то без мозгов, и хорошо живут – не придумывают всякой ерунды; радуются инстинктам и не ночуют в одиночестве, не зная, куда приложить горячие губы. Мои придётся прикладывать только к гречке, когда сварю.

Интересно, когда Андрея ударили, я мгновенно забыла обо всём и включились именно инстинкты. До сих пор не выключились. Сейчас я бы впустила его к себе, даже несмотря на обвалившиеся на кухне обоины и хаос на кровати. Но он больше не спрашивал. Неужели испугался?!

Зато его не побили. Это главное! От вида разбитой брови и струйки крови по правой скуле красивого лица Андрея у меня сжималось сердце. И нельзя было забыть о вопиющем факте: он снова бросился мне на защиту! У меня внутри потеплело. В горле тоже было тепло и хорошо, словно трубе, в которую давным-давно не пускали огонь из очага и вдруг пустили. Труба ожила и обрадовалась. И очаг – мой живот – почувствовал жизнь и жар.