* * *

Добрыня очевидно расстроился, и я тоже немного – не люблю, когда хорошим людям не очень. Извинилась тысячу раз, чего явно не понял Андрей, его брови при моих телефонных расшаркиваниях изгибались и взлетали вверх. Ну что ж, кто на что учился. Интеллигентность – это в том числе привычка не причинять другому боль неловкостью в словах, поведении или просто медвежьей грацией. А если уж причинил, то обязательно скажи, что тебе жаль, – так говорила бабушка. Даже по отношению к алкоголику-соседу она всегда была предельно вежлива.

«Какая разница, что Иван Фёдорыч высказывается нецензурно, его не воспитывали, как нас, по канонам пансиона благородных девиц, пусть от самого пансиона ничего и не осталось с выстрелом Авроры», – заявляла она. И, кстати, Иван Фёдорыч при нас с бабушкой выражался крайне скудно, чего нельзя было сказать про его коммунальные битвы на кухне с другими соседями, которые послужили бы прекрасным образчиком для составителей словарей русского мата. Видела, недавно рекламировали такой по телевизору… Очень удивилась.

* * *

Как только вопрос был решён, Андрей расслабился, заодно и горячее принесли. Как удачно меня угощают все подряд в последние дни! Эдак я скоро шест в танцевальном зале повалю, элегантно на него взгромоздясь, как слон на березку в весенний гон.

Разговор тёк сам собой, еда была вкусной, и беспокоиться о пустяках было делом излишним.

Любимое место? У Андрея – Бали, у меня – наша набережная осенью, там так красиво желтеют клёны, катит волны Дон, романтика. О, чудо! Он не рассмеялся снисходительно при слове романтика, а нежно поцеловал мои пальцы!

Любимый спорт? Наверное, фигурное катание, – предположила я, а у него – точно большой теннис. Он играет сам, приплачивая профессионалам, ездит на соревнования. Я вслушивалась, как это здорово звучит из его уст: Роллан Гарос, Уимблдон и Монте-Карло Ролекс Мастерс! С ума сойти, он там был и не раз!

Любимая еда? У меня блины, и у Андрея тоже, только с мясом.

– Зачем мы тогда мучаем эскарго? Эти щипчики – настоящий ужас! – рассмеялась я.

Он тоже прыснул и заказал блинов Сюзеретт на десерт. С шоколадом и апельсиновым джемом.

– Мясо уже в меня не влезет, – признался он, – после каре с телёнком.

Любимый напиток? Его – виски, у меня – свежевыжатый апельсиновый сок… Царевич сразу заказал целый графин, но чуть попозже.

Боже, как это приятно, оказывается, – ходить на свидание! Я больше не чувствовала себя покрытым мхом, забытым всеми, грустным пнём в тени, который даже грибы обходят стороной. Я внутренне ожила! Чувствовала себя женщиной и видела в глазах моего собеседника интерес и восхищение, от которого весь мир вокруг тоже становился живым, ярким, красивым, сияющим! Неужели и правда то, что «красота в глазах смотрящего»?! Хотелось говорить и говорить, видеть всё, слушать, ловить похожести, поражаться разностям и бесконечно восхищаться. Я давно так себя не чувствовала!

Чай или кофе? Огурцы или помидоры? Арбуз или дыня? Вконтакте или Фейсбук? Море или горы? Всё было интересно! Любая мелочь.

– Кто ты по гороскопу? – спросила я.

– Не верю в эту ерунду, я прагматик, – хмыкнул царевич. – Но, говорят, Скорпион.

– А я Рак, тоже водный знак, – обрадовалась я, найдя в нас ещё одно общее. – У меня одиннадцатого июля день рождения. А у тебя?

– Двадцать шестого октября.

– А у Маши?

– Восьмого марта. Все запасаются подарками вдвойне на праздник.

У меня перехватило дух. Почти как у… Всего лишь день разницы… Я стиснула в пальцах салфетку, горло перехватило. Мир потускнел, сузившись до блеска в глазах Андрея. Нет, нет! Я не хочу всё испортить! Я хлебнула вина, чтобы не закашляться.

– Что такое? – забеспокоился Андрей.

Я отмахнулась.

– Всё нормально.

Было сложно. Но, в конце концов, Агнесса права, прошло три года. И пора жить, раз уж меня с того света вытащили. Я посмотрела в ясные глаза Андрея, запила волнение белым вином чего-то там Гран Крю, в общем, натуральной кислятиной, и заставила себя улыбнуться:

– В мире всё уравновешено, ты заметил? – отхлебнула ещё вина, чтобы уж наверняка не заплакать. – Я раньше не замечала. Знаешь, когда концентрируешься на себе, кажется: о-о-о, я самый несчастный человек на свете, я – самый больной в мире Карлсон, а ведь это не так…

– Карлсон?! – изумился Андрей.

– Это из мультика, – я ещё глотнула вина, волнение лезло без спроса. – Представь, французы понятия не имеют о Карлсоне, который живет на крыше! У них сплошные смурфики, Астериксы и Обеликсы. Тётя писала Агнессе, это моя почти тётя, роднее родной. Агнесса такая классная! А родная так, – я отмахнулась от воображаемой тёти, как от кентервильского привидения, только и умеющего, что трясти цепями и новостями о покупках, – одно название. Кажется, она не могла простить маме, что та была красивей её и безбашенней…

– А что с твоей мамой? – осторожно спросил Андрей.

– Разбилась на самолёте, когда мне было четыре! Зато летела из Дубая, – отчего-то мне стало не печально рассказывать это. Может, из-за вина…

Андрей отложил вилку с трюфелем и вставил:

– У папы друг со студенческих времён, лучший, тоже разбился на самолёте из Дубая.

– Жаль.

– Да, мне тоже жаль по поводу твоей мамы. Прости, что заставил тебя вспомнить!

– Это было давно! – воскликнула я.

– А твой отец? – спросил Андрей.

– Понятия не имею, кто он! – я пожала плечами. – Отчество у меня дедушкино. Зато говорят, у мамы была большая, вселенская любовь – просто ах, и всё, с ног сбивала! Бабушка всегда боялась, что я буду такой же…

Андрей улыбнулся, рассматривая меня с большим интересом:

– Ты забавная!

– Это всё вино, – хмыкнула я. – Я же лет пять спиртного в рот не брала, а тут кто-то меня искусил, – сделала ему глазки, – на самом деле я совершенно не собиралась даже и глоточка выпить! Поверь, мне не интересно, что оно французское – ужасная кислятина! Ты только не обижайся, я же знаю, ты хотел, как лучше!

– Хотел, – кивнул Андрей, забавляясь. – И обижаться не буду. Я вообще не обидчивый.

– А я ужасно, – призналась я. – Но я работаю над собой.

– Любопытно, как? – лукаво сощурился Андрей.

И вдруг над моей головой раздался противнейший голос:

– Эндрю! Не думала, что найду тебя здесь, когда наша дочь болеет! Хотя что от тебя вообще ждать?! Тоже мне, супер отец!

Я обернулась. Это была Лана. Да чтоб её! Она вечно будет ходить за нами по пятам?!

Андрей скривился и метнул взгляд на ту разряженную девицу, на которую обратил внимание, когда мы только пришли. И я поняла: тут натуральный заговор барби! Вино развязывает язык, но я не думала, что настолько, потому что я встала с бокалом в руках и сказала низко и громко:

– Я бы вас попросила! Андрей – прекрасный отец. И уж точно не вам его винить! Имейте в виду: премию «матери года» вам не получить даже во сне!

– Что?! Да кто это тут рот открыл?!

Лана попёрла на меня грудью, но толкнуть не успела, я сама чуть пошатнулась, и бокал дрогнул в моих руках. Вино жёлтым пятном растеклось по белой блузке скандалистки. Вышло, будто специально. Лана взвизгнула и отскочила. Упс… Мне понравилось! В следующий раз специально так сделаю!

Кажется, Андрею это тоже понравилось. Но, прежде чем я решила, что впервые в жизни за свой демарш извиняться я не буду, Андрей выложил купюры подоспевшему официанту, подхватил меня за руку и потащил к выходу. Лана чт визжала, подобно сирене, звуков не разобрать даже с моим абсолютным, но слегка пьяным слухом. Было что-то про месть… Страшную и скорую!

Я бежала за Андреем по лестнице помпезного заведения, затем на улицу и вниз по проспекту Буденновский к Дону. Мы промчались квартал и остановились на светофоре, запыхавшись.

– Почему мы бежим? – спросила я, переводя дух.

– Просто так, – весело ответил Андрей.

– Просто?! – поразилась я.

– Да, – кивнул он.

– Это на тебя не похоже! Ты же строгий начальник! – округлила я глаза. – Я от тебя такого не ожидала!

– О-о, ты ещё не знаешь, чего от меня ждать! – подмигнул мне он, и мы рассмеялись.

– Это так здорово! – хохотала я. – Как в детстве!

– Здорово, да, – ответил он. – А ты смелая! Не устаёшь меня удивлять!

Отсмеявшись, он обнял меня прямо посреди тротуара, не обращая внимания на спешащих рядом людей.

– Она собиралась мстить… – проговорила я.

– Давно собирается, но не хватает ума.

– Надеюсь… Нам нужно возвращаться на работу.

Андрей заглянул мне в глаза и сказал:

– Нет, Катя, не нужно. Ты нужна мне как женщина, прямо сейчас!

И я точно знала, что речь идёт не о пришивании пуговиц.

Глава 31

Как так получается, что живёшь себе – живёшь, как нормальный человек, разумный, взрослый и занятый делом, и вдруг начинаешь замечать каждую мелочь и радуешься ей, словно полоумный?

Намотанная на палец прядь волос, солнечный зайчик на щеке, ложбинка, прячущаяся в вырезе тонкого шёлка, родинка у виска… И от этого взрыв нежности. Катя опять хохочет и убегает, как девчонка. К Дону и сизым тучам на юге, предрекающим грозу, к новому стадиону, построенному к Чемпионату мира. Мимо сосредоточенных прохожих и деловых авто. Я догоняю. Срываю поцелуй. Голова кружится, уверен, что у нас обоих. А в паре метров от нас округлые тётки с кошёлками оборачиваются, таращат глаза с осуждением. Завидуют. Нам плевать на приличия, эйфория мешает.

Кто бы подумал, что под лепестками скромной Ромашки притаилась такая кокетливая хохотунья? Или всё дело в вине? Если так, я её буду подпаивать постоянно – у неё такая улыбка задорная! И смех звонкий. Нравится.

До жути интересно, сколько в ней ещё всего спрятано? Катя – как книга с секретом: кажется, уже всё понятно, перелистнёшь страницу, а там новенькое. Изучил, удивился, новая глава, и ты опять поражён. Просыпается азарт и хочется найти, что в финале, в чём секрет? Есть, конечно, лёгкое опасение, что там не только сладости припасены. После Ланы я уже не так просто принимаю людей. Обломался во мне оптимист. Ничто не предвещало, что обалденная девчонка с ногами от ушей, тонкой талией и грудью, какой пластические хирурги обзавидовались бы, смеющаяся над моими шутками, окажется такой стервью. Хотя что сейчас думать об этом? Надо наслаждаться, пока наслаждается.