– Зачем?!

– Да чтобы хоть чуть-чуть помучился, почувствовал, как людям бывает больно! – воскликнула Лана и вскочила со стула. – Ему же наплевать на других, понимаешь? Он эгоист! И сволочь! Для него только Машка и существует, а остальные, весь мир – не люди! Ну что ты так на меня смотришь? Скажешь, он на работе лапочка? Не поверю! Вы ведь вместе работаете? Так что, скажешь?!

Я вздохнула:

– Не скажу, он жёсткий начальник.

– Вот видишь! – торжествующе заявила Лана, нервно начиная натирать и без того отполированную столешницу. – Ему всё как с гуся вода! И мне правда тебя жаль, если ты на него запала, ты ведь нормальный человек. А его не жалко! Ни капли! Пусть посходит с ума, ему полезно!

– Но Свет, а как же Машенька?

– Знаешь, – громко выдохнула Лана и снова села напротив меня, – я на самом деле и не хочу Машку забирать, меня отец заставил. Руки выкрутил. Типа так не бывает в приличных семьях, дочь должна жить с матерью. А нужна ему внучка? Он хоть раз приехал в Ростов повидаться?! Подарки только присылает на праздники, и то потому, что так прилично. Ему и дочь не особо нужна. Если хочешь знать, он со мной перестал разговаривать и матери запретил, когда я подписала Андрею соглашение по опеке. Представь, отец целый год со мной не разговаривал! Да он такой же, как Андрей! Они оба всю жизнь мне «дура» и «дура»! Думаешь, не обидно?! Да, может, я не Эйнштейн, я и так знаю! Только мне от этого счастливее не живётся… И я скажу тебе, хоть никому не говорила: я не хотела рожать Машку! Сразу не хотела! Но родители: рожай, он – хорошая партия, богатый, из Оксфорда, и Андрей со своим воспитанием домостроевским: рожай! И я послушалась, я любила его, между прочим! И вовсе не из-за денег. Только он женился не на мне, а на беременности! – Лана всплеснула руками: – Ребёнку нужно дышать, гуляй. Ребёнку надо витаминов, ешь долбанную клубнику! На меня вообще ноль внимания! Я будто контейнер с ребёнком! Может, конечно, я и нервничала чересчур, наезжала много. Но ты скажи, как не наезжать, если он такой весь из себя, мачо, все бабы липнут, некоторые прямо при мне заигрывают, а я раздуваюсь в шарик щекастый и его в принципе не интересую?! Как мне при этом радоваться?!

– Может, тебе показалось? – тихо спросила я. – При гормональном взрыве во время беременности всякое бывает.

– Да где там «показалось»?! После того, как я родила, я вообще перестала для него существовать. Он с работы к ребёнку, ночью – к ребёнку, в выходные – к ребёнку! А меня будто нет!

– Признаюсь честно, не знаю, что сказать…

В душе скребнулось обвинение в эгоизме, но глупо было обвинять её – она уже сама сделала себя несчастной. Зачем добавлять чужое осуждение к страданию в глазах напротив? Эгоизм никому не приносит счастья: ни тем, кто рядом, ни тем более себе внутри. Ведь ничто так сильно не болит, как ущемлённое эго…

Лана снова хлебнула шампанского.

– Да я сама себя ущербной чувствую! Не знаю, куда деваться, чем заглушить! – с надрывом в голосе призналась она. – Все говорят, «как можно не хотеть ребёнка», «как можно не любить»?! А, может, я просто была не готова?! А тут этот залёт. Да, я совершенно была не готова была стать матерью! Я на Машку смотрю, и знаешь, как стрёмно? Отстой вообще! Сижу и думаю, что я – абсолютная сволочь. Беру её на руки и ничего не чувствую. Сопли эти, слюни раздражают. Памперсы, фу! А она, видимо, улавливала и прям выгибалась вся, орала, когда я с ней одна оставалась. Это был ад настоящий! А потом Андрей орал на меня, что не могу ребёнка ни накормить, не успокоить. Да! Не могу я, не могу! Вот такая я ужасная, монстр, смотри!!!

Она дошла до крика, и на глазах её выступили слёзы. А мне стало Лану жалко. Даже остатки осуждения смыло этим криком отчаяния. Мне не понять её состояния, но было очевидно, что она страдает. По-настоящему, без фальши. Видимо, так тоже бывает…

– Ты не ужасная, – тихо сказала я.

– А какая?!

– Просто какая есть.

Она усмехнулась горько.

– А какая есть, никому не нравлюсь. Себе тоже. Сходила на тренинг, не на первый, кстати, только всё это фигня! Знаешь, как я устала? Устала понимать, что я недостаточно хороша, устала видеть, что Андрею на меня плевать! Устала видеть его с другими! Устала брать у него деньги, устала его любить… Уеду в Москву, разберусь с судом по Машке и всё!

– Лана, Светочка, – взмолилась я, холодея, даже руки на груди сложила. – Я понимаю тебя, правда! Я знаю, как больно, когда тебя не любят. На себе испытала! Но зачем тебе Маша, ей ведь тоже плохо будет! И тебе не очень, ты ведь сейчас искренне говоришь, я вижу… Зачем малышку забирать от такого любящего отца?

– Вряд ли он её отдаст.

– Да, он будет бороться, но зачем начинать очередную войну, Свет, скажи? – спросила я.

– А на что я буду жить, если перестану брать деньги у Андрея? А я перестану, мне обрыдло перед ним унижаться. Отец сказал, что не даст ни копейки, если я не буду судиться за дочь, – с гримасой отчаяния сказала Лана.

– Но ты ведь можешь ни у кого не просить, – заметила я, ошарашенная существованием совершенно нового для меня взгляда на жизнь. – Я, к примеру, сама всегда зарабатывала. Ещё со школы…

– То ты. Я работать не умею. Универ и тот не закончила, потому что Машку родила.

Между нами повисла пауза. Вот как, оказывается, бывает. Кому-то с детства говорят, что «глаза проститутские», и человек боится быть собой, сталкивается об отношения с мужчинами, словно корабль о риф, а потом прячется от жизни, как краб. Кого-то называют дурой, и человек верит. И думать боится. Кому-то дают денег, предполагая, что так решатся все проблемы воспитания, и взрослый, красивый человек становится беспомощным… Почти инвалидом. Моё сердце сжалось. Сквозняком с коридора по потолку принесло надувных слона и жирафа. Они зашуршали с живописно свисающими к полу красными ленточками. Лана всхлипнула.

Да, мне было жаль её! Но позволить разбить судьбу Андрея и Машеньки я не могла. Отчего-то они стали меня важны, слишком важны! Может, потому что рядом с ними я вновь почувствовала себя живой? Сердце открылось им навстречу, и там оказалось так много всего! Что будет со мной дальше я не подумала, я думала о них. Наверное, любовь – это не расчёт, это шаг в пропасть. Шаг доверия. Потому я покопалась в сумочке и достала ключи от квартиры. Положила на стол.

– Вот.

– Зачем мне твои ключи? – вытерла нос салфеткой Лана.

Я облизнула сухие губы и сказала:

– Я хочу отдать тебе мою квартиру, Свет. Она в ипотеке, но документы можно будет переоформить. Я уже много выплатила. Продай, и у тебя будут деньги. Только не забирай, пожалуйста, Машеньку!

Лана широко раскрыла глаза, а потом закашлялась, произнесла подхриповато:

– Нет, ты и правда ненормальная. Гринальди на тебе жениться обещал?

– Нет.

– Офигеть. И ты готова вот так из-за чужого ребёнка остаться без ничего?.. В парке на лавочке жить?!

Перспектива так себе. Но я вспомнила Машеньку, счастье от её детской радости, её картавое «плинц и плинцесса», несравнимую искренность и тепло, и внутри всё возмутилось слову «чужой». И я сказала:

– Я не пропаду, что бы ни случилось, я уже точно знаю. Всегда можно выжить и заработать. И пропитаться хотя бы гречкой.

– Завидую, – выдохнула Лана. – Как меня достало от всех вечно зависеть!

– Но ведь ты тоже можешь быть самостоятельной! – ответила я. – Возможно, если начнёшь жить по-новому, всё изменится. Может, тебе именно взрослости не хватает, чтобы стать счастливой? Доказать себе и другим, что ты достойна счастья? Поверить в это! Я сама недавно не верила, а теперь вот…

– Но я ничего не умею.

– Все что-то умеют! Ты, к примеру, умеешь красиво одеваться и ухаживать за собой. И в вещах разбираешься! – нашлась я. Не знаю, откуда пришло, словно в голову сверху капнуло. Вообще удивительное чувство нарастающего потока, впервые посетившего меня у ВГ, снова повторилось. Будто бы говорю я, и не я, слова сами текут через сердце – такие, какие нужно. И это было хорошо – приятно и даже немного сладко – не запинаться, быть собой и оттого чувствовать себя сильной.

– Красиво одеваться? Тоже мне достоинство! – фыркнула Лана, правда не агрессивно, а немного растерянно.

– Ещё какое! А знаешь, сколько женщин при деньгах понятия не имеют, что купить, что надеть?! У меня самой с этим большие проблемы! Есть даже такая профессия, закупщик, точнее байер. Наши девочки на работе обсуждали недавно. Некоторые байеры покупают для магазинов, некоторые для частных лиц.

– И правда, есть, – хлопнула ресницами Лана, – я тоже слышала.

– Ну вот. А наши девочки в отделе говорили, что у тебя столько нарядов, что даже журналы, типа «Я покупаю» у тебя интервью берут…

– Есть что-то, что не обсуждают ваши девочки? – усмехнулась Лана, дрожащими руками зажигая тонкую сигарету.

– Есть, но мало, – призналась я. – Я ни разу не слышала, чтобы наши обсуждали ядерные реакторы.

Лана поперхнулась дымом, и нервно рассмеялась:

– Успокоила…

Я придвинула к ней ключи.

– Я знаю, что у тебя совсем не такие же запросы, как у меня, но на первое время тебе наверняка хватит.

– Хочешь, чтобы я продала Машу? – поджала губы Лана. – А вдруг я сейчас не особая мать, а потом полюблю её? Вдруг я хочу этого?

– Мать есть мать, – вздохнула я. – У меня была только бабушка. А я бы и маму хотела, но я её не помню. И знаешь, любви лишней не бывает. Поэтому если полюбишь, будет только здорово. Я не знаю, сложится ли у меня что-то с Андреем… но если сложится, я никогда не буду препятствовать тому, чтобы ты общалась с Машей. И Андрею не позволю.

– Будто он кого-то слушает!

– Ты знаешь, в нём много благородства. Просто оно скрыто за внешним сарказмом.

Лана покачала головой.

– Ты ненормальная, Катька! Даже удивляюсь, как можно увидеть в Гринальди благородство? Может, ты его ещё и уважаешь?!

И я удивилась: