Эмма Скотт - Как спасти жизнь

Уоллес снова позвал нас, и его голос эхом отразился от кирпичных стен.

«К черту его».

– Идем, – согласилась я, крепко сжав руку Эвана.

Мы побежали в сторону парковки к красному «Шевроле» Эвана. И пусть его машина снаружи смотрелась развалюхой с потрескавшейся краской и помятым крылом, зато внутри все выглядело безупречно: чистые, без потертостей кожаные сиденья, отполированная приборная панель с блестящими переключателями. Парень явно заботился о своем автомо- биле.

В салоне пахло Эваном – смесью ароматов машинного масла, хлорки, его кожи и одежды. Когда он потянулся и пристегнул меня ремнем безопасности, меня охватили умиротворение и чувство защищенности. А стоило ему сесть за руль и завести двигатель, как я совсем успокоилась. По коже пробежало легкое покалывание. Определенно есть что-то возбуждающее в том, чтобы сидеть в пикапе парня и наблюдать за тем, как он уверенно ведет машину.

Кровь прилила к моему лицу, и я отвернулась, чтобы Эван не заметил этого. Мы ехали минут двадцать на восток мимо бескрайних полей с кукурузой. Океан зеленых стеблей простирался на многие мили вперед. Мы повернули на север и двинулись вдоль реки Миссисипи, там, где она граничит с Висконсином. Густой зеленый лес сменил кукурузные поля.

С моей стороны мелькнул указатель «Национальный памятник Эффиджи-Маундз».

– Мы едем туда? – спросила я. – К фигурным курганам? [16]

– Ага. Ты была там когда-нибудь?

– Никогда. Что это? Кладбище?

– Вроде того. Место древнее. Старее, чем эта страна. До того как в Планервилле появился аквапарк, я иногда приезжал сюда. Здесь спокойно. Думаю, тебе понравится.

Эван припарковался напротив кирпичного здания, в котором располагался туристический центр, и мы пошли внутрь. Здесь царила библиотечная тишина, раздавались лишь тихие шаги и приглушенные голоса других посетителей. За стеклом на стенах висели артефакты, оставшиеся от коренных жителей Америки. В центре главного зала стоял стол с огромной трехмерной картой парка с выделенными разными цветами пешеходными тропинками.

Я указала на странную группу объектов, отмеченных среди искусственных деревьев, и похожую на рудиментарные очертания живот- ных.

В основном это были медведи и птицы.

– Это фигурные курганы, – объяснил Эван. – В некоторых местах они могут достигать сорока футов в ширину.

– Кто их создал?

– Коренные племена Айовы, Висконсина и Огайо. Сотни лет назад.

Посетителям не разрешалось взбираться на курганы, но пешеходные маршруты вели прямо к древним могилам. Мы вышли из центра и наугад выбрали тропинку, которая вела в прохладу леса.

Эван не обманул, здесь и в самом деле царило спокойствие. Воздух в этом месте казался плотным, а атмосфера – пропитанной вековой историей и легендами.

Мы поднялись на холм и подошли к одному из курганов в форме медведя, заросшему травой и с приплюснутой верхушкой.

– Я понимаю, почему тебе здесь нравилось, – произнесла я. – Так спокойно.

– Да, но это не единственная причина. – Пока мы огибали курган, низкий голос Эвана эхом разносился среди деревьев. Он держал меня за руку, но не сводил глаз с фигуры из земли. – В младшей школе на уроке истории Америки мы проходили коренных жителей. Меня это заинтересовало. Нам рассказали о племени оджибва [17], их верованиях и традициях. О курганах. И это просто… имело смысл. Все то, что я прочитал, узнал… заставило меня осознать.

– Думаешь, твои родители – коренные жители Америки? – спросила я, рассматривая его вполне европеоидную внешность: светлые волосы и голубые глаза.

– Не знаю. И не думаю, что когда-нибудь узнаю. – Он крепче сжал мою руку. – Меня все устраивает. Я просто хочу, чтобы у меня все было хорошо. Пребывать в мире со своими знаниями.

Мы прошли вдоль тропы и спиной к спине, чтобы не упасть, уселись на поваленное бревно. Эван рассказал мне о пребывании в психиатрической лечебнице. Поведал обо всем. Я ощущала его доверие, словно оно было чем-то осязаемым, и в то же время парень будто вложил мне в руку что-то хрупкое и драгоценное.

– Мне было пятнадцать, и чернила лишь только успели засохнуть на моем свидетельстве об усыновлении. Я носил имя Сэлинджеров примерно месяц. И вот однажды утром я проснулся, чувствуя гармонию со своей новой семьей. Я ощутил некий… гул, проносящийся по дому, словно над нами находится линия электропередачи. Я решил, что у меня от счастья разыгралось воображение. Приятное чувство. Естественное. А потом я подумал, что, может, дело не только во мне. Возможно, и остальные члены семьи испытывают то же самое. Все мы, находящиеся в разных комнатах, чувствуем… это.

В голосе Эвана явственно слышалось желание, чтобы его предположения оказались правдой. И от осознания, что этому желанию не суждено было сбыться, у меня защемило сердце.

– Что случилось потом? – подтолкнула я, сжимая его пальцы.

– Это чувство длилось недолго, однако когда я находился в школе, ощущение гармонии со всеми становилось сильнее. Шел урок алгебры. Я был влюблен в Бекки Ульридж, она обернулась и улыбнулась мне через плечо. Вот тогда все и случилось. В тот момент стрелок вошел на фабрику в округе Джефферсон. В комнату отдыха для сотрудников. Он принес с собой огнестрельное оружие и тут же открыл огонь.

– Как ты узнал об этом? – поинтересовалась я.

– Мне пришло видение, – ответил Эван, и его спина напряглась в ожидании моей реакции.

До меня, конечно, доходили слухи, но сейчас я слушала историю из первых уст. …От сплетен можно отмахнуться, решив, что это вымысел. Только вот парень рядом со мной хотел, чтобы ему верили. Я замерла, не зная, как себя повести. Я уже дала слово, что не буду такой, как те, кто никогда не уделял Эвану времени. По крайней мере, нужно сдержать обещание и выслушать его.

– Продолжай, – медленно выдохнула я и тут же уловила облегченный вздох. А потом буквально почувствовала его легкую улыбку. Он благодарно сжал мою руку.

– Мужчина в Джефферсоне выстрелил в первый раз, и я вскрикнул. Прямо на уроке алгебры. Я дернулся, и вещи полетели со стола. Учебник попал в сидящего передо мной ученика. Что бы ни происходило на фабрике… я чувствовал. Слышал и видел. Жил в тот момент вместе с ними. Я упал со стула, словно в меня попала пуля. Никто не знал, что делать, даже учитель. Все пялились на меня, пока я с криками умолял, чтобы это прекратилось. Господи, кто-нибудь должен остановить это. Бекки тоже наблюдала, но подошла чуть ближе. Я взглянул на нее и… понял.

– Что? – тихо спросила я.

– Ее отец работал на фабрике, он находился в комнате отдыха.

Ощущая бешеное сердцебиение, я глубоко вдохнула.

– Господи, Эван…

– Стоило мне посмотреть в глаза Бекки, и в тот же миг я понял, что он там. Я бормотал, как мне жаль…

– Ты… видел, как все произошло?

– Да, – со вздохом ответил он. – Я упал на колени. Наверное, у меня случилось психическое расстройство. Это не то, о чем болтают, не нервный срыв. Я сломался, потому что ощущал ужас и боль, все, что происходило на фабрике. Накануне этого мне снился сон, но я не сумел вспомнить его утром. А потом все вернулось.

Я не находила слов. Понимала, что должна скептически отнестись к этому и сказать, что срыв Эвана и стрельба на фабрике просто совпадение. Безумное, конечно, но ничего более.

«Но ведь это не так, да?»

– Что дальше? – поинтересовалась я с небольшим придыханием. – Что случилось потом?

– Все закончилось, и меня, бьющегося в конвульсиях, кричащего и пинающегося, уволокли на глазах у всей школы.

– В Вудсайд.

– Да. Я провел там три недели. Первую неделю пытался убедить врачей, что не лгу и не сумасшедший. Мне и раньше приходили видения, но это не означает, что я психически болен и, тем более, опасен. Вторую я пытался все отрицать. Врачи считали, что я оторван от реальности. Мне никто не верил. На третьей я перестал спорить. Да, я все выдумал. У меня была депрессия, но сейчас все хорошо. Да, вы абсолютно правы в том, что усыновление спровоцировало срыв, потому что я сирота. Я соглашался со всем, лишь бы меня выпустили оттуда.

– И тебя отпустили.

– Да, но сделанного не воротишь. Я вернулся в школу, и за моей спиной стали шептаться. Репутация, которая благодаря Шейну и так была не очень, оказалось разрушена. Все называли меня Нострадамусом, просили погадать по руке или помочь выбрать лотерейный билет. Потом стали звать фриком, чокнутым, психом. Шейн всем рассказал про ЭСТ, о том, что я слышу голоса, которые нашептывают мне будущее. С каждым разом становилось все труднее и продолжается до сих пор. Гребаный кошмар, от которого я не могу проснуться.

– А как же Бекки? – шепотом спросила я. – Где она была, когда тебя выпустили?

– Она исчезла, – быстро пробормотал он.

– О чем ты?

«Вот оно. Вот где собака зарыта…»

– Она переехала из Планервилла.

– Почему?..

– Потому что ее отец погиб. Пуля попала ему в голову. Именно так, как я и видел.

– О боже…

– Я ничего не мог поделать. Я не мог помочь ни ее отцу, вообще никому на той фабрике. Не мог остановить стрелка. Как уже упоминал, меня дразнили тем, что я вижу будущее… могу вытянуть счастливый лотерейный билет и прочее дерьмо, но это работает не так. Нет никаких предчувствий. Видения приходят ко мне одновременно с происходящим. Я не просыпаюсь, зная о том, что вскоре произойдет. Они парят рядом, где-то в поле зрения до тех пор, пока не приходит время. – Эван подвинулся на бревне так, чтобы посмотреть на меня. – Но я уверен, что у этого есть какая-то цель. Просто пока не понимаю, в чем именно. Я устал от ощущения неестественности, искаженности. Устал от звания фрика. В Вудсайде я сказал докторам правду, Джо. У меня было видение. Или предвидение. Я не знаю, как и почему. Перестал задавать вопросы. Я просто хочу жить. – С мольбой в глазах он обхватил мое лицо руками. – Можно, Джо? Могу я быть с тобой? Или я прошу слишком многого?