– Мне так жаль, – прошептал он, – я все испортил. Разрушил все и тебя тоже… боже, ты такая красивая.

– Эван, что случилось? – Из-за его неестественно спокойного вида меня охватила паника. Он выглядел побежденным. Я схватила его за руки. – Что произошло? Расскажи мне, что все это значит. Я видела «скорую» у вашего дома, они сказали…

– Гаррет. Я причинил ему сильную боль. Несчастный случай, но это все равно моя вина. – Эван посмотрел через мое плечо, а затем его взгляд вновь вернулся ко мне. Он взял мое лицо в ладони и нежно погладил. – Мне пора идти. – Мое сердце раскололось на части, потому что позади послышались лязг ворот и топот шагов. – Джо, я должен пойти с ними. Но я найду тебя. Обещаю. Я обязательно вернусь.

Я покачала головой, ничего не понимая. Не желала ни осознавать, ни слышать. Нас окружила полиция. Эвана оторвали от меня и повалили на землю. Один из копов надавил коленом между его лопаток и защелкнул наручники.

Осознание ударило наотмашь: его уводят от меня.

– Оставьте его в покое! – закричала я.

Я бросилась на удерживающих Эвана офицеров. Грубые руки схватили меня и потащили назад. А дождь тем временем шел сплошной стеной.

Когда Эвана уводили, он обернулся и посмотрел на меня через плечо. Несмотря на скорбное выражение лица, он улыбнулся с невероятной печалью, любовью и сожалением о нашем несбывшемся будущем.

А потом он исчез.

Полицейские окружили меня, выкрикивая вопросы, пока не осознали, что я всего лишь случайный прохожий.

Та, с кем он собирался пойти на выпускной. Его истеричная девушка.

– Эван никогда бы нарочно не причинил ему вреда! Это ошибка! Ложь! Пожалуйста… – Но они не слышали. Слушали, но не обращали внимания. – Они издевались над ним годами, – говорила я, заливаясь слезами. – Я могу дать показания… видела его синяки… я могу рассказать вам правду.

В ответ все лишь жалостливо улыбались. Один полицейский предложил мне одеяло. Другой хотел подвезти меня домой. Я просто смотрела на него, не в силах вымолвить и слова. В итоге побрела домой пешком, забыв о велосипеде. Дождь не утихал. Мое разорванное платье и растрепанные косы трепал ветер. В небе сверкнула молния.

– Да! – закричала я в ответ.

Буря бушевала для меня, раскалывая небо и оплакивая Эвана.

Промокшая и дрожащая, я вошла в дом и поднялась в свою комнату. На столе лежало задание для мисс Политано. Любовное послание.

Я пробежалась глазами по странице и наугад выбрала строчку.

Он прикасается ко мне, и кажется,

что вот она, надежда.

С волос скатилась капля дождя, размывая синие чернила. Я разорвала стихотворение пополам. Затем еще раз. И еще. Разорванные клочья выбросила прочь. Достав новый лист, я начала писать.

* * *

В первые дни после ареста Эвана я сражалась за него изо всех сил. Сделала заявление, поговорила с его общественным защитником. Но время оказалось упущенным, а я слишком слабой.

У обвинения имелась выписка из Вудсайда, показания братьев Эвана и горе матери, которая видела лишь разбитое лицо своего сына. А маленький мальчик ничего не мог сообщить следствию, потому что находился в коме.

Харрис Сэлинджер утверждал, что последние несколько недель Эван вел себя крайне сдержанно и холодно по отношению к Гаррету, что было для него нехарактерно. Шейн очень подробно рассказал о том, как Эван пытался задушить его. Ему, хрупкому парню-инвалиду, Эван все время угрожал, обещал убить. Еще и семья Джареда Пилтчера подала иск из-за нападения.

Обвинение за обвинением сыпались на Эвана, и я ничего не могла сделать, чтобы это остановить.

Он ожидал суда в окружной тюрьме. Мне не разрешали ни видеться с ним, ни звонить. Я бродила призраком по коридорам школы. Ни с кем не общалась и со мной тоже. Даже Марни и Адам. Перешептывания, безобидные и слабые, следовали за мной по пятам, но все равно пронизывали до костей.

Планервилл не проявлял такой тактичности. Жители до хрипоты обсуждали произошедшее. Население вздохнуло с облегчением, когда Эвану вынесли приговор: пять лет в исправительной колонии строгого режима Северного Центрального округа. Вердикт, навсегда разрушивший его шансы стать пожарным. Разбивший его мечты и превративший их в прах. Я даже не успела попрощаться.

* * *

Я сдала Мисс Политано окончательный вариант моего любовного послания.

Подождав, пока класс уйдет, я подошла к ее столу. Мое лицо обрамляли пряди немытых волос. Я круглосуточно носила черно-синюю клетчатую рубашку Эвана, поэтому манжеты выглядели грязными. А листок, который я положила учительнице на стол, весь был закапан моими слезами.

– Джо, – произнесла она низким от сочувствия голосом, – я желаю поговорить с тобой об Эване. Я просто хотела сказать…

– Вот мое задание, – проговорила я, придвигая к ней лист. – Так я смогу закончить школу.

Она взяла мою работу и заскользила взглядом по неровным каракулям, ползущим вниз по странице.

– Здесь полный хаос, – спокойно сообщила я, – нет ни формы, ни структуры. Но все написанное правда. Это ведь должно что-то значить?

Не сводя с меня глаз, она медленно подвинула листок к себе.

– Да, ты права, Джозефина.

Я крепко обхватила себя руками и кивнула, стараясь не сломаться, но слезы все равно выступили на глазах. Я услышала скрип ножек стула, а в следующее мгновение мисс Политано обняла меня. Я вцепилась в нее, разрываясь на части от громких рыданий.

Так и не перестав плакать, я выбралась из объятий учительницы и молча вышла из класса. Прошагала по коридору и покинула школу.

Теперь, когда я потеряла Эвана, меня ничего не держало ни в Планервилле, ни в Айове. Мы с ним стояли на пороге чего-то прекрасного. Необыкновенного. Теперь все оказалось разрушено с такой силой, что даже спустя годы я едва узнавала себя. Я лишилась Эвана и потеряла себя. Исчезла, как фотография, слишком долго пролежавшая на солнце.

Говорят, блуждающие не затерялись. Но не все из нас такие. Мы действительно чертовски запутались и бродим до тех пор, пока ноги не начнут кровоточить, и, мне кажется, мы никогда не найдем дорогу домой.

Я никогда не говорила тебе

Ты можешь заполнить книгу словами,

что не высказаны вслух,

Строками поэмы,

Пустым бассейном,

Комнатой, где погасли все свечи.

Я никогда не говорила тебе,

Что в твоих глазах вижу свое отражение.

Это единственное зеркало, в которое

я могу смотреть.

О своей ежедневной борьбе,

О сравнении девушки, которую я вижу там,

с той, которой являюсь.

О том, как пытаюсь вдохнуть жизнь

в твои слова:

Красивая,

Хорошая,

Храбрая.

О том, как я старалась следовать им ради тебя,

Даже когда это казалось невозможным.

Я никогда не говорила тебе

О страхе, что ты не сможешь вынести

мое прошлое.

О том, как я ежедневно боролась с ним,

Чтобы сломать эти стены,

Чтобы впустить тебя, не причинив боли,

Ведь я не смогу пережить ее, как смогли другие.

Каждый день мне хочется кричать от гордости,

Ведь мне удалось узнать правду

И увидеть твое сияние,

Купаться в лучах и чувствовать себя особенной.

И если бы не боль твоего одиночества,

Я была бы счастлива стать для тебя

единственной.

Я никогда не говорила тебе,

Что от твоих прикосновений мне хотелось

смеяться, плакать и петь.

Когда ты проводишь рукой по моей

обезображенной коже,

Которая еще не очистилась и хранит

самые худшие воспоминания,

Словно прилив омывает багровый песок,

Делает цельным и гладким.

Ты заставляешь мою кожу забыть,

Даря ей новые воспоминания об удовольствиях,

Не омраченных прошлым.

В твоих руках я начинаю заново жить.

И нет большего счастья во всем мире,

Чем ты для такого осколка, как я…

Я никогда не говорила тебе,

Как поцелуями хотелось стереть твои синяки,

Пока они не сойдут,

Не оставив даже призраков страданий.

Собрать все части воедино,

Запечатать трещины,

Убрать, словно их и не было.

Оставить шрам.

Я никогда не говорила тебе,

Что если бы смогла забрать твою боль,

То выпила бы ее,

Нашла бы утешение, ослабляя твои страдания.

Смогла бы я?

Я никогда не узнаю этого,

Потому что никогда не говорила тебе,

что полюбила.

Я люблю тебя,

Я люблю тебя,

Я люблю тебя.

Стало слишком поздно говорить об этом.

Прошло время для слов.

Как они будут жалки, нелепы и слабы,

Став обрывками телефонных разговоров,

Писем.

Без жизненной силы,

Без моего голоса,

Без моего дыхания,

Без моей крови, которая для тебя текла

по венам,

Давая им силу.

Теперь они потеряны.

Я люблю тебя.

Слишком поздно, но я люблю тебя.

И мне очень жаль,

Что я никогда не говорила тебе.

Часть 2

Ночной странник

«Все забытое молит о помощи во сне».

Элиас Канетти

Снится, будто меня уносит стремительное течение. Не имея ни лодки, ни плота, я уже по грудь погружен в холодную темную воду. Эта река протекает через каньон, поэтому вокруг нависают высокие стены скал. Где-то на краю сознания мелькают люди, места, события. Они скользят вдоль камней, но стоит только посмотреть в упор, как тут же исчезают. Мимолетные видения. Жалкие обрывки.