Голубой кит.

Ржавый клоун.

Исчезающий шпиль.

Воспоминания.

Ее, а не мои. Она сейчас рядом со мной, будто расколотая надвое: одна часть яркая и живая, другая – серая и безжизненная. Я уношу ее с собой в потоке воспоминаний. Мы путешествуем вместе. Бежим. Мужчины из разрушенной, полной жестокости жизни преследуют ее, а я должен защитить. Вытащить из глубокого ущелья и увести в безопасное место.

Когда первые лучи солнца начинают проникать в каньон, прилив уносит меня под воду. Словно холодная костлявая рука вцепилась в мое тело и тащит вниз. Я брыкаюсь, стремясь выбраться на поверхность, но она гораздо сильнее меня.

Парю где-то между мелководьем и глубиной, легкие на пределе…

Задыхаясь и жадно хватая воздух, я просыпаюсь. Дрожу так сильно, что скрипит койка. Моя кожа бледна, словно кость, и покрыта мурашками, как будто я плавал в ледяной воде. Сон кометой проносится в памяти, и я успеваю ухватиться лишь за несколько обрывков. Ничего не помню, кроме слов, которые непроизвольно срываются с моих губ.

– Север, – произношу я вслух, все еще пытаясь отдышаться и стуча зубами, – центр.

Уж не знаю, что все это значит, но понимаю одно: Джо нуждается во мне. Она в опасности. Или страдает от боли. Погибает, выцветает. и я должен ее найти, пока не стало слишком поздно.

Глава 19

Джо

Долорес, штат Луизиана

Четыре года спустя


День тянулся невыносимо медленно. К двум часам дня закусочная «У Ли» почти опустела. Лишь несколько человек сгорбились у стойки, попивая кофе и поедая жирные картофельные оладьи. Я сдала смену и отправилась в подсобку, чтобы снять фартук и подсчитать чаевые.

Двадцать семь долларов.

– Черт, – вздохнула я.

Возникшая в дверях женщина смерила меня суровым взглядом серых глаз. Как будто я рано ушла из зала. Пэтти Стивенсон всегда напоминала мне горгону Медузу. Казалось, змеи на ее голове с подозрением наблюдают за всеми вокруг.

– Куда ты собираешься? – осведомилась она.

«Не твое собачье дело».

Я заставила себя улыбнуться и посмотрела на мать своего парня, стараясь не встречаться с ней глазами, иначе чего доброго превращусь в камень.

– У меня дела. Нужно купить кое-что для сегодняшнего ужина. Всякую ерунду. Ты ведь придешь, да?

Издав какой-то невнятный хрип, она пригладила свои вьющиеся платиновые пряди. В моем чересчур живом воображении тут же послышалось шипение змей. Пэтти покосилась на мои распущенные после работы и прикрывающие шрам волосы. И тут же прищурилась, заметив у меня на нижней губе порез с запекшейся кровью.

– Тебе нужно лучше заботиться о Ли, слышишь? – заявила она, вздернув подбородок. – Если бы ты не разозлила его, он бы не поднял на тебя руку, и тебе не пришлось бы появляться на работе в таком виде. Я не могу допустить, чтобы мои сотрудники выглядели как отбросы.

– Я знаю, Пэтти.

Она фыркнула.

– Увидимся у вас дома за ужином. Помни, что Ли любит жареную курицу с хрустящей корочкой.

Такое точно не забудется. В последний раз, когда я приготовила Ли жареную курицу, он орал, что это «недоделанное месиво». Я едва успела увернуться от сковородки с горячим маслом, которую он швырнул в меня, а оставшуюся часть ночи потратила на оттирание жира от кухонной стены.

Пэтти оставила меня в покое, и я пересчитала чаевые. Немного поразмыслив, я сунула двадцать баксов в бумажник, а остальные в карман джинсов. Не имело смысла ехать к Дэл с семью долларами и пятнадцатью, отложенными ранее. Только вот если Пэтти вместе с кучей придурковатых друзей Ли придет на ужин, то мне потребуется мысленная поддержка Дэл.

Я зашагала через кухню, чтобы заодно попрощаться с ребятами.

– Хорошего вечера, мальчики.

– И тебе, красавица, – ответил орудующий у гриля Гектор.

– Береги себя, Жо-Жо, – прокричал Иеремия от посудомоечной машины.

Я поймала их жизнерадостные улыбки и спрятала в карман рядом с семью долларами.

Едва вышла наружу, лицо тут же обдала сырость луизианского июля, словно я вытерла его горячим полотенцем. Направляясь к своей машине, я заметила припаркованный неподалеку «Авалон» Пэтти. И пусть говорят, что это машина для старух, но я бы с радостью поменяла на нее дерьмовый «Форд Малибу», купленный мною три года назад. Уродливый фиолетовый цвет, отсутствие кондиционера и пробег в сто пятьдесят тысяч миль – единственный вариант, который я могла себе позволить.

Хотя после стольких лет вместе я все же испытываю некоторую симпатию к этой старой колымаге, в которой не раз оставалась на ночевку. Садясь в обшарпанный салон, я частенько вспоминала наполненные страхом ночи, многочисленные попытки устроиться поудобнее на заднем сиденье, тени снаружи, в которые вглядывалась до рези в глазах, стук в стекло или то, как рвались открыть запертые двери.

Клянусь, я дрожала всякий раз, как садилась за руль.

Выехав на Двадцатое западное шоссе в сторону Чаудранта, я чуть больше четверти часа двигалась в одиночестве. Компанию мне составляли только колышущиеся в летнем зное высокие деревья по обе стороны дороги, чем-то напоминая зеленый огонь. Лето превратило Луизиану в тропический лес. Когда я оказалась здесь впервые, даже начала писать об этом. На тот момент я встречалась с милым парнем и согласилась к нему переехать, но вскоре выяснилось, что он социопат, монстр и наркоман. Стихотворение о местной флоре сразу же показалось мне чертовски глупым.

Я писала стихи, пока была бездомной, но перестала сразу же, стоило Ли Стивенсону поднять на меня руку. Внутри словно перекрыли кран или залили его грязью. С тех пор я не сочинила ни строчки.

Я свернула к убогому рыночку рядом с заправкой и мини-маркетом. Над небольшой забегаловкой блеклым красным неоном горела вывеска «Рио», в лучах послеполуденного солнца выглядев еще более тусклой.

Пока я парковала свою маленькую паршивенькую машинку на полупустую стоянку позади «Рио», гравий резво отскакивал от лысой резины. И хоть в помещении оказалось ненамного прохладнее, чем на улице, но неоновые огоньки смотрелись привлекательно. Даже радужно. Яркие цвета и две мультяшные фигурки: одна во весь рост, а другая на коленях перед ней. При этом голова второй игриво гасла и снова загоралась. Мне здесь нравилось. Цвет, свет и ощущение безопасности, которое я испытывала, приезжая сюда.

Сидящие в баре завсегдатаи посмотрели на меня со смесью страха и подозрительности. Казалось бы, этим парням уже давно пора прекратить беспокоиться о том, что их здесь кто-то увидит. Я всегда удивлялась, почему Дэллисон Джонс (Дэл Дэльрио) решила открыть свое заведение на пустынном участке одинокого шоссе, а не в шумном городе.

– Это оазис, дорогая, – объясняла Дэл. – Видишь ли, не у каждого гея найдутся время и деньги тащить свою задницу в Новый Орлеан, если ему нужна компания.

Тогда я подумала, что это чертовски храбро, а теперь «Рио» стал и для меня оазисом. Местом, где я чувствую себя в безопасности.

Дэл возилась за стойкой при полном параде: пышный платиновый парик, свисающие из ушей огромные золотые кольца, блестящий комбинезон в стиле диско семидесятых и безупречно нанесенный, хоть и слишком яркий макияж. Она могла бы стать новым Ру Полом [18], если бы пустила корни где угодно, только не в этом захолустье.

Дэл полировала бокалы, а в перерывах между болтовней с клиентами одними губами напевала «I Will Survive» Глории Гейнор. Увидев, как я подтаскиваю к стойке табурет, она восторженно взвизгнула.

– Ну посмотри на себя! – сверкнув белыми зубами на фоне смуглой кожи, прокричала она. – Разве ты не услада для глаз? Как поживаешь, сладкая? – Она потянулась над стойкой бара, чтобы меня обнять, но остановилась, заметив рану с запекшейся кровью на моей губе. – О, я знаю, как ты поживаешь. – Ее улыбка погасла, а глаза вспыхнули гневом. – Этот мудак снова под кайфом?

– Да, – пробормотала я. – Он нашел какую-то дрянь у нового дилера и пытается приготовить ее сам. Всю прошлую неделю накуривался.

Мне в хорошем смысле этого слова странно было общаться с Дэл. Честно, открыто и нормальным тоном говорить о Ли. Находиться рядом с ней – это как снять с себя оковы тяжелого, удушающего доспеха. Ее клиентам не стоило меня бояться. Я пришла сюда с миром в поисках того же, что и они – убежища.

Дэл осмотрела свой маникюр.

– Значит, ты не собираешься уезжать из города?

Я наклонила голову, бросив на нее хмурый взгляд.

– По-твоему, я совсем дура? Слаба – да, опустошена – да, может, еще грустная, но не…

– Ой, сделай лицо попроще. Ты не похожа на них.

– Это спорный вопрос. В любом случае, я приехала, чтобы внести депозит на свой сберегательный счет в банке Дэл.

– Ну конечно, – протянула она с невеселой усмешкой, глядя на стойку, где лежали мои двадцать два доллара.

А потом цокнула и покачала головой.

– Да знаю я, что это ерунда, – попробовала оправдаться я. – Но если взять больше, Ли заметит. Ты же понимаешь.

– Да, я понимаю, детка, – вздохнула Дэл, постучав акриловым ноготком по своей губе там, где располагался мой порез.

Она вытащила из-под кассового аппарата небольшую бухгалтерскую книгу. Именно в ней Дэл хранила мои сбережения отдельно от бухгалтерии «Рио».

– На сегодняшний день у тебя четыреста тридцать три доллара. Неплохо для трех месяцев.

– Этого недостаточно. – Я провела руками по волосам, положив локти на стойку. – Боже. Четыреста баксов. Жалкие гроши.

Она положила теплую ладонь на мою тощую и бледную.

– Ты поступаешь правильно, принося сюда деньги, дорогая. И у меня был хороший месяц…

– Нет, Дэл, – резко сказала я, отдергивая руку.

– Да, дорогая, – ответила она. – У меня есть немного лишних денег, и все они пойдут в фонд помощи Джозефине Кларк. Каждый чертов пенни.

– Проклятье, Дэл, мы уже это обсуждали. Ты не должна этого делать, я не позволю.