Беатрис фыркнула, таким образом показывая, что его слышала. Еще она очень по-женски тряхнула головой и начала легко, почти незаметно покачивать бедрами, словно осознавая, что он рассматривает ее зад.

Грей чувствовал удовлетворение. Определенно день с Беатрис получался гораздо более интересным, чем мог бы быть день в кабинете с Шериданом и документами. Они и так вчера весь вечер после похорон пытались разобраться с делами поместья.

И кто знает? Может, ему еще и представится возможность взглянуть на тот злосчастный мост, где умер Морис, чтобы отчитаться перед Шериданом и по этому вопросу. Ему только нужно уговорить Беатрис показать ему дом, предназначенный для вдовствующей герцогини, в котором сейчас она живет с братом.

Грей начал думать, что это окажется не так сложно, как он предполагал вначале.

Глава 7

Беатрис шла по тропе, чувствуя за спиной дыхание его светлости. Вероятно, он смеялся про себя, вспоминая свои остроты и меткие фразы. Несомненно, он сам считал себя обаятельным и мог бы перечислить множество своих привлекательных черт – например, умение ладить с собаками.

Чертовы предатели! Конечно, он им понравился. Такой же подлец, как и они. «Как можно сделать женщину милой, доброй и приятной» – это ж надо такое придумать! Он считает, что сможет обвести ее вокруг пальца, если очарует ее пойнтеров? Не получится.

Но Беатрис была вынуждена с неохотой признать, что мало кто из герцогов позволит собаке себя облизать и при этом не моргнет глазом. Ну, за исключением Шеридана, который совсем недавно стал герцогом и еще не освоил все правила, которые должна соблюдать титулованная особа.

Она сомневалась, что Торнсток стал носить бы вкусняшки для собак в кармане пальто. И он также не стал бы тратить время на «последний проект» своей матери, даже если бы хотел помочь в этом деле, а он не хотел. Торнсток вчера вечером это четко показал.

Заинтересованность Грея в ней как «проекте», казалось, не имела смысла, хотя Беатрис наконец начала понимать, почему о Грее ходит столько сплетен, почему люди в Лондоне о нем судачат. Одни его похотливые взгляды могли служить темой для слухов. Заметит кто-то, как этот обольститель взглянул на женщину, – и все, пошли разговоры.

Внезапно Беатрис поняла, что у нее тихо за спиной. Она повернулась и увидела, что герцог отстал, стоит и терпеливо ждет, пока Герой делает свои дела на листья.

А если говорить об обольщении женщин… Ей очень понравилась предложенная Грейкуртом сделка! Сама мысль о том, что всегда можно говорить то, что она думает, и не извиняться, бодрила и воодушевляла. Никаких правил, пока она рядом с ним. Никаких упреков, укоризненных взглядов. Беатрис почувствовала, как по спине у нее пробежало приятное возбуждение от… просто от того, что она может быть самой собой с этим мужчиной. Она ведь не была самой собой даже с его матерью или Шериданом.

Грей заметил, что она смотрит на него, и улыбнулся. Боже, как он был красив в этом своем пальто с капюшоном, которое он небрежно оставил расстегнутым. Под ним можно было рассмотреть черный траурный костюм, белоснежную рубашку и черный галстук. Еще на нем была шляпа, украшенная лентой гро-гро[10], и блестящие высокие черные сапоги. Все это говорило о том, что Грейкурт одевается по последней моде, а в Сэнфорте это особенно впечатляло. Почему он такой привлекательный? Это было просто несправедливо.

– А куда ведет эта лесная тропа? – спросил Грей.

– К реке, которая огибает поместье.

– А, да. – Грейкурт перевел взгляд на собак. – Той реке, в которой утонул Морис.

Вот оно, снова. Ей казалось странным, что он называет отчима по имени.

– А почему вы не называете дядю Мориса отцом, как все остальные? – спросила Беатрис.

Грей сжал челюсти, даже кожа на них натянулась.

– Потому что он не мой отец.

– Он близнецам тоже не отец, но они называют его папой.

– Он их не отсылал в другую страну в возрасте десяти лет, – резко ответил Грей, потом выругался себе под нос. – Простите, я не собирался опорочивать память…

– Мне казалось, что мы договорись не извиняться, если скажем то, что думаем.

Грей легко улыбнулся:

– Все правильно. Я забыл.

– И еще одно предложенное вами правило гласит, что мы не станем передавать никому другому то, о чем говорим между собой. Так что вы можете порочить память моего дяди, если вам от этого станет легче.

И в особенности если это поможет ей понять все подводные течения, которые бурлили в отношениях Грея с его родственниками.

– От этого мне никогда не станет легче. Я восхищался своим отчимом. – Грей опять перевел взгляд на собак. – Но я был с ним знаком всего несколько лет. Мне было пять, когда он женился на моей матери, и десять, когда я уехал из дома.

– Мне казалось, что в Итонский колледж берут с тринадцати лет.

– Я… э-э-э… не прямо отправился в Итонский колледж. Вначале я жил со своими тетей и дядей.

– Почему?

Грей передернул плечами, словно это не имело для него значения. Но судя по тому, как его рука сжала поводки, Беатрис поняла, что имело, и немалое.

– Значит, будем играть в отгадайку? – шутливо спросила она, вспоминая их первую встречу.

Грей бросил на нее мрачный взгляд.

– Это скучная история, – сказал он.

– Почему вы не позволите мне самой об этом судить? Вы же говорили, что хотите, чтобы мы получше узнали друг друга.

Он посмотрел на нее так, что Беатрис поняла: он просчитывает варианты.

– Хорошо. Я вам расскажу. Если вы покажете мне мост, у которого утонул мой отчим.

Беатрис мягко улыбнулась ему:

– Я понимаю вас. Кладбища для меня ничего не значат. Мне самой хотелось побывать на том месте, где мой отец сделал свои последние шаги по земле. Конечно, у меня ничего не получилось, потому что никто мне так и не сказал, где он дрался на дуэли. Но я все равно думала, что если бы мне удалось туда попасть, то я могла бы встретить там его дух, который меня ждал и хотел передать какое-то важное сообщение.

Беатрис посмотрела на свои руки и молчала какое-то время.

– Я знаю, что это было глупо, – добавила она.

– Нет, ни в коей мере. – Грей подошел к ней, собаки наконец закончили делать свои дела у кустов. – «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

Они пошли по тропе рядом друг с другом.

– Вы любите Шекспира? – спросила она. – Хорошо знаете его произведения?

– На любительском уровне. Мне нравятся самые известные его работы, а в них – лучшие строки. – Грей легко улыбнулся ей. – Я не мог их не узнать, у меня даже выбора не было. Помните, что нас всех назвали в честь драматургов? Мама обожает пьесы. В годы моего детства мы даже разыгрывали сценки из них. – Сказав это, Грей вопросительно посмотрел на Беатрис: – Вы ни разу не упомянули свою мать. А раз мы говорим о матерях, могу ли я спросить почему?

– Моя мать умерла, когда рожала меня.

В его глазах промелькнула жалость:

– Простите.

– Не извиняйтесь. Я никогда ее не знала, так что и не понимала, чего мне не хватает. У меня была бабушка, которая обо мне заботилась, пока Джошуа не вернулся с войны.

– И тогда уже вы стали заботиться о нем.

– Да, я… – Внезапно до Беатрис дошло, что делает Грей. Она гневно посмотрела на него: – У вас, сэр, прекрасно получается уводить разговор от темы, которую вы не желаете обсуждать. Просто мастерски! Предполагалось, что мы будет говорить о вас и о том, почему вы вернулись в Англию в возрасте десяти лет.

Он печально посмотрел на нее:

– Вы это заметили?

– Мой брат – мастер в таких делах и раньше постоянно уходил от тем, на которые не желал разговаривать. Теперь он даже не удосуживается использовать эту стратегию – просто недовольно ворчит и ждет, когда я от него отстану. Вы ведете себя более вежливо, хотя по сути делаете то же самое. Так что давайте вернемся к теме вашего возвращения в Англию в таком юном возрасте.

Грей сжал поводок Гектора, который хотел рвануть за зайцем, и с трудом удерживал пойнтера. Когда пес успокоился, Грей выдохнул.

– Мой отец умер, когда я был совсем маленьким. Он оставил завещание, в котором назначил моим опекуном своего единственного брата Юстаса. К счастью для меня, дядя предпочел оставить меня с матерью. По крайней мере, временно.

– И что случилось потом? Что изменилось?

У Грея так явно испортилось настроение, что это заметили даже собаки и стали тыкаться носами ему в руку. Он в задумчивости почесал им за ушами, перед тем как продолжить свой рассказ:

– После рождения моей кузины Ванессы врачи сказали моей тете, что у нее больше не будет детей. Это означало, что у моего дяди не будет наследника. Некому наследовать его поместье и даже мое, если что-то со мной случится. Поэтому он использовал свое право опекуна – отправился в Берлин, забрал меня и привез назад в Англию, чтобы учить управлению поместьем и всему остальному, что должен знать герцог.

При упоминании дяди Грейкурт всегда говорил резким тоном, и в голосе всегда звучали жесткие нотки, и это подсказывало Беатрис, что рассказывает он далеко не все. Она решила проверить эту теорию:

– Как это было благородно со стороны вашего дяди! Взять на себя такую обузу, если он с этого ничего не получал. Наверное, он был самоотверженным и бескорыстным человеком.

– Самоотверженным и бескорыстным? – повторил Грей ядовитым тоном.

– Вы его таким не считали?

Грейкурт холодно посмотрел на нее:

– Я ответил на ваш вопрос, Беатрис. Этого достаточно.

Едва ли. Но пока Беатрис решила не развивать эту тему, а сосредоточиться на другом аспекте его рассказа.

– Вы когда-нибудь ездили в Берлин, чтобы навестить свою семью? – спросила она.

– Нет. Вначале я был слишком молод, чтобы путешествовать в одиночестве, потом я учился, потом во Франции грянула революция[11], а ехать-то надо было через Францию… Всегда находилась какая-то причина, не позволявшая мне поехать к ним или не позволявшая им приехать сюда.