Глава 9

– Милорды и миледи, имею честь представить вам будущую герцогиню Редмейн.

Пирс стоял на верхней площадке большой лестницы бального зала, точнее лестниц, поскольку примерно на уровне второго этажа она разветвлялась, превращаясь в две.

Он протянул руку к красным ковровым дорожкам, покрывавшим лестницу, у подножия которой стояли, держась за руки, графиня Мон-Клэр и леди Александра Лейн. Они определенно пришли к соглашению, но ни одна из них не ринулась по лестнице вверх.

Пирс позволил гостям решить, что пауза была специально задумана для усиления драматического эффекта. Там внизу стояло несколько сотен представителей высшего общества, которые, судя по всему, разом задержали дыхание, поскольку в зале воцарилась звенящая тишина. Создалось впечатление, что своим объявлением Пирс остановил время.

По залу прокатился какой-то звук. Коллективный вздох?

Кто-то начал подниматься по лестнице. Та, кто примет его руку и получит его свободу. Пирс боялся посмотреть вниз. Его сердце колотилось сильно и часто, словно грохот африканских барабанов. Оно билось прямо в ушах и заглушало удивленные шепотки – дамы начали наклонять головы и перешептываться за веерами из шелка и кружев, осуждая его выбор.

А он не смотрел вниз.

Проклятье! Он с трудом проглотил застрявший в горле комок. Галстук неожиданно показался тугим, словно петля висельника. Он должен был принять ее предложение раньше – там, в темноте.

Будь проклята благопристойность!

Он должен был схватить ее за руку и потащить за собой в бальный зал, и немедленно заявить на нее свои права.

После той крошечной вольности, которую она ему позволила, он никогда не сможет поцеловать другую женщину. Да и желания такого не может возникнуть.

После того как человек попробовал амброзию, он никогда не пожелает иную пищу.

Боже правый, как она прелестна! Ее глаза цвета темного янтаря – их глубину и выразительность подчеркивала белая маска – проникли в самые потайные глубины его души. Они были слегка затуманены неуверенностью, но разве можно было за ней не заметить горящего в них пламени, их яркости и изумительной красоты?

Рыжие волосы прекрасно дополняли скрытый огонь ее взгляда. Это был не свет сильного ума, как у мисс Тиг, или пожар неудержимой личности, как у леди Франчески.

Это было что-то более мягкое, теплое и бесконечно более желанное.

Ему отчаянно хотелось раздуть тлеющие угли, которые невозможно было не заметить, в пламя желания. Он желал пробудить в ней то, что долгое время спало, – он это чувствовал. Возможно, всю жизнь. То, что кроме него больше никто не заметил.

Или не искал? Не потрудился убрать слои острого интеллекта, немодной одежды и хмурого взгляда, чтобы отыскать чувственность в чопорной старой деве?

Очевидно, нет. Вся ее изысканная нежность, утонченная мягкость, осталась незамеченной.

Нетронутой. Нецелованной.

До него.

Он, человек, штурмовавший самые высокие горные вершины, чтобы первым установить там свой флаг, не мог припомнить, чтобы хотя бы одна из его экспедиций оканчивалась таким абсолютным полным наслаждением.

Так почему же он ушел?

Потому что нежное прикосновение ее губ к его уродливому шраму едва не лишило его самообладания. Потому что страсть победила осторожность, и ненасытный чувственный голод заставил его попробовать ее на вкус.

Он испугал ее, и она резко прервала поцелуй. Это напомнило Пирсу, что он не только герцог Редмейн, но и Ужас Торклифа.

Уродливый неуклюжий грубиян, у которого нет ничего, кроме высокого титула и состояния.

Она так и сказала, разве нет?

Роуз хотела получить титул, а Александре нужно было состояние.

По крайней мере, леди Александра достаточно честна, чтобы не лгать и не притворяться. Она ни слова не сказала о приязни и не пыталась его соблазнить. И все же Пирс чувствовал, что находится в большой опасности. Она уже его соблазнила.

Возможно, было бы лучше, если бы поднялась по лестнице и приняла его руку Франческа. Их союз стал бы для них обоих ничем не осложненным обоюдным несчастьем, но они были бы избавлены от опасностей желания.

Графиня Мон-Клэр никогда не смогла бы приобрести власть над ним. Потому что он никогда больше не позволит женщине получить над ним власть. Никогда.

Его ладони коснулась рука в шелковой перчатке, и Пирс сразу понял, что это она. Ему не надо было даже поворачиваться, чтобы убедиться в этом. Он уже целовал эти изящные пальчики и наслаждался их прикосновением к своей груди.

Его сердце пропустило один удар, после чего забилось уверенно и ровно.

Он скоро узнал ее запах. Аромат цветков апельсина с примесью чего-то более земного – свежескошенной травы или весеннего сада. Слабый. Тонкий, ненавязчивый.

Совсем как она.

Александра Лейн.

Пирс повернулся к ней, улыбнулся и гордо произнес, обращаясь к потрясенной аудитории.

– Позвольте вам представить леди Александру Лейн, будущую ее светлость Александру Атертон, герцогиню Редмейн.

Он снова склонился над ее рукой и прижался губами к костяшкам ее пальцев под шелковой перчаткой.

Послышались аплодисменты, и Александра с неожиданной силой сжала его руку, словно он один мог защитить ее от бурных восторгов толпы.

Оркестр заиграл русский вальс. Несмотря на громкую музыку, Пирс слышал ее частое дыхание. Тем не менее она улыбнулась толпе.

– Потанцуем? – спросил он.

Александра взглянула на него так, словно он предложил ей поджечь себя одной из сотен свечей, горящих повсюду.

– Р-разве м-мы должны?

Пирс засмеялся, понимая, что общество поймет его смех совершенно неправильно. Все решат, что невеста сказала жениху нечто чрезвычайно остроумное или кокетливое. Кое-кто даже подумает, что это брак по любви.

Иначе с какой стати герцог Редмейн выбрал никому не известную старую деву, дочь обнищавшего графа? Хотя вокруг полно блестящих, утонченных, молодых, украшенных кружевами и оборками, увешанных драгоценностями лучших представительниц высшего общества – только помани пальцем. Почему его выбор пал на ученую даму, одетую в простое серебристое платье?

Был ли у нее хотя бы один сезон? Об этом он забыл ее спросить. Впрочем, его это не слишком интересовало.

Почему она?

Если бы они только знали… Хотя… Возможно, кто-то из них знает. Не исключено, кто-то сумел разглядеть то, что покорило, заворожило, очаровало его. Только глупцы могли ничего не заметить.

Она – нежный луч лунного света в зале, заполненном сотнями мерцающих золотистых свечей. И все равно она затмила их всех.

Пирс наклонился к ней так, что его губы почти касались ее ушка, и тихо проговорил:

– Прости, дорогая, но, боюсь, этот вальс – в нашу честь.

– Я тоже этого боялась.

Ее странный ответ вызвал очередную улыбку. Он попытался вспомнить, когда в последний раз так часто улыбался – причем совершенно искренне, – и не смог. Быть может, никогда?

Он с удовольствием отметил, что Александра, спускаясь по лестнице, держится воистину по-королевски. Она изящна. Элегантна, но не надменна. Вероятно, она не прогуливала уроки хороших манер в школе. У подножия лестницы ее ждали подруги. Они взяли ее за руки, поздравляя с помолвкой. Или они тревожились за нее?

Похоже, да. Они держались друг за друга с отчаянием обреченных. В их взглядах было обещание, которого Пирс не понял и которое могло ему не понравиться.

Что связывает этих женщин? Что произошло между ними наверху? Что они делали в покоях его матери? Сначала он предположил, что подруги всего лишь изучают будущие владения герцогини.

Быть может, они задумали что-то другое? Какой-то обман? И поэтому Александра выглядела такой виноватой?

В конце концов, какая разница? Никакой. Через месяц у него будет жена, а у нее – деньги, и каждый из них будет удовлетворен.

Нет, понял Пирс. Он не будет удовлетворен, пока не уложит ее в свою постель. Он не будет удовлетворен, пока не заглянет под все слои и не разгадает тайну по имени Александра Лейн. Он самым тщательным образом исследует все ее нежное тело, каждый изгиб, каждую веснушку, каждое потайное местечко.

Он узнает экзотические ароматы, свойственные только ей.

И только когда он покажет ей, что это значит – принадлежать ему, когда она будет кричать и задыхаться от страсти в его объятиях, только тогда она станет его женой в самом полном смысле этого слова. Только тогда он установит на вершине свой флаг… если так можно выразиться.

Неожиданно месяц показался ему вечностью.

От Пирса не укрылось, как она напряглась, когда его рука скользнула по ее ребрам, и он привлек ее к себе, готовясь к их первому танцу.

Неожиданно он забеспокоился, что она не умеет танцевать. Но Александра быстро развеяла его опасения. Стоило ему сделать первый шаг, как она последовала за ним с легкостью и элегантностью.

Как и следовало ожидать, они двигались в едином ритме так, словно были созданы друг для друга. Пирс никогда не любил танцевать, но, когда-то научившись, умел это делать. Кстати, он нередко подбирал любовниц из своей танцевальной карточки. Он довольно рано заметил, что если женщина легко приспосабливается к его ритму в танце, то с ней будет легко и в постели.

При мысли об этом времяпрепровождении он пристально взглянул на женщину, которая, казалось, была создана для его объятий.

Как было принято, Александра откинула голову назад, и ее взгляд был устремлен куда-то в пространство.

На самом деле, она едва ли что-нибудь видела.

А Пирс, кружась по залу, иногда замечал знакомые лица в толпе. Несколько товарищей по Кембриджу. Один или двое искателей приключений, которые перестали сопровождать его, когда он захотел исследовать совсем уж дикие места, где не ходили караваны, не было слуг и комфортных условий.