Ей не верилось, что это она вызвала его желание. Она всем своим существом ощущала страсть и потребность, сдерживаемую только титаническим усилием воли.

Однако вероятно, так и есть.

Кроме того, он казался абсолютно уверенным в том, что сможет доставить ей наслаждение.

Впрочем, она уже испытала очень приятные моменты. Нежные поцелуи и терпеливые ласки уже растопили часть ледяной стены, которую она вокруг себя воздвигла. Он уже научил ее кое-чему, касающемуся потребности. И, возможно, желания.

Ей хочется, чтобы он снова поцеловал ее? Пожалуй.

– Да, муж мой, – сказала она.

Его первый поцелуй был слабым шепотком, намеком, целомудренным прикосновением его теплых сухих губ к ее губам. Это помогло Александре расслабиться, немного ослабить оборону. И только после того, как кровь перестала греметь в ее ушах, она сообразила, что его губы ведут себя удивительно скромно, в отличие от рук.

Ее ночная рубашка оказалась спущенной с одного плеча – как выяснилось, он как-то сумел расстегнуть почти все пуговицы, которых, она это точно знала, было немало.

– Мы можем погасить свет? – спросила она.

Его взгляд застыл на ее шее. Если бы выражение его лица было менее мужским, она бы сказала, что Редмейн надулся.

– Я хочу тебя видеть, – сказал он.

Александра прикусила губу. Она понимала, что должна пройти через это испытание, но понятия не имела, какова будет ее реакция. А что, если она запаникует? Разрыдается?

Что, если вид его мужского достоинства окажет на нее слишком сильное действие и она лишится чувств? Пожалуй, лучше действовать постепенно.

– Я… я не готова.

Лицо Редмейна на мгновение потемнело, однако он послушно отпустил ее и направился к лампе. И комната погрузилась в темноту.

Чтобы вознаградить его за терпение, Александра сама расстегнула оставшиеся пуговицы, и рубашка упала к ее ногам.

Странно, но она чувствовала себя вполне комфортно, стоя совершенно голой рядом с полностью одетым мужчиной.

«Вот и хорошо», – подумала она. Ей не терпелось начать. Пусть все поскорее окажется позади. К радости или горю.

Она потянулась к мужчине и на ощупь нашла отвороты его фрака. Он хотел обнять ее, но она спустила фрак с плеч, и его руки оказались скованными. Редмейн решительным движением стряхнул фрак и освободился. Потом он сам вытащил полы рубашки из панталон. Посыпавшиеся на пол пуговицы были очевидным доказательством его поспешности.

Дрожа от холода и возбуждения, Александра, глаза которой стали привыкать к темноте, принялась гладить его руки.

Так легче, подумала она, испытывая искреннюю признательность к мужу за терпение. Он не проявлял инициативу.

Дрожа всем телом, она взяла его руки и положила ладони на свою голую талию.

Он стал ласкать ее талию, бедра, живот, потом со стоном накрыл ладонями ее груди.

– Прятать такую красоту под повязкой – преступление, – тихо прошептал он.

– Я… извини.

– Тебе не за что извиняться, – сказал он. – Я просто сообщил о сделанном восхитительном открытии. – Он взял двумя пальцами сосок и чуть-чуть сдавил его.

Ощущение прикосновения его горячей ладони к ее прохладной груди было настолько сильным, что она отпрянула.

Никто никогда не прикасался к ее обнаженной груди. Но голодные взгляды мужчин, которые она иногда ловила, казались ей отвратительными. Поэтому она стала закрывать груди повязкой.

– Прости. – Пирс потянулся за бокалом, дав ей временную передышку.

Несколько минут они молчали. В конце концов Пирс спросил:

– Почему ты так старательно скрываешь свои формы?

Александра скрестила руки на груди, не слишком понимая, почему ощутила необходимость защищаться.

– Мне так удобно. Я привыкла к свободе движений. Не желаю, чтобы одежда стала клеткой. Меня невозможно поместить в мир шелка и муслина, где я не смогу свободно двигаться и дышать. И еще меня нельзя увешать золотом и драгоценными камнями. Это непрактично.

– А ты ценишь практичность превыше всего, не обращая внимания на то, что считает приемлемым общество? – В его голосе звучало любопытство, но не осуждение.

– Да, – согласилась она. – Всю жизнь нам говорят, что мы не должны, не можем или не имеем права делать. Мне это не нравится. И никогда не нравилось.

– Мне тоже. – Его голос звучал как-то странно, почтительно, что ли. Он поставил стакан на стол, но Александре не было видно, отпил он из него или нет.

– Отчасти поэтому я никогда не хотела иметь мужа. Я была уверена, что он будет использовать эти слова против меня. Но я… то есть я не думаю… я хотела сказать, я надеюсь, что ты не такой мужчина. Не такой муж.

– Не хочу, чтобы мы создавали препятствия друг другу, Александра. – Он снова потянулся к ней. От его тела исходили волны тепла. – Я не собираюсь становиться жестоким мужем, если, конечно, ты не будешь неверной женой.

Проглотив внезапно появившийся в горле комок, Александра уперлась ладонями ему в грудь.

– Я не умею быть изменчивой и коварной, – пробормотала она, – и даже представить себе не могу, что когда-нибудь захочу другого мужчину.

Она никогда не думала, что захочет пережить происходящее с ней сейчас и добровольно согласится на то, что когда-то причинило ей ужасные страдания. А теперь она не могла не признать, что его рельефная грудь, по которой путешествовали ее ладони, являет собой гармоничное сочетание гладкой кожи и жестких волосков. Ощущение их легкого покалывания оказалось довольно-таки приятным. Ее руки скользнули ниже к плоскому животу.

Пирс затаил дыхание, после чего выпалил:

– Ты все время на шаг опережаешь меня, женщина.

– Разве?

– Ну, это ненадолго. – Он с большей настойчивостью впился в ее рот, заставив раздвинуть губы. Их дыхания смешались.

Она приготовилась к прикосновению, полагая, что он будет касаться ее бедер, живота и… И когда он стал гладить ее грудь и ребра, напряглась.

– Ты хочешь, чтобы я легла? – спросила она.

– Со временем.

Александра понятия не имела, что он намерен сделать. Когда Пирс наклонился, взял в рот ее затвердевший сосок и резко всосал, она только ахнула.

– Так нельзя! – Она вцепилась обеими руками в его волосы, пытаясь отстранить от своей груди.

– Это еще почему? – Его голос был абсолютно невозмутимым. – Я не использовал язык.

Теперь Александра дрожала всем телом, потрясенная тем, что он делал, сраженная своими ощущениями.

Что это с ней?

Между ее плотно сжатыми бедрами что-то изменилось. Вроде бы появилась влага?

Пирс нежно привлек ее к себе.

– Все это ново для тебя, – тихо сказал он. – И непонятно. Женщин учат бояться собственных желаний, стыдиться их. Но это неправильно. Не позволяй тому, что ты чувствуешь и хочешь, пугать тебя.

Он же не мог знать, что страх и стыд контролировали ее всю жизнь.

Александра позволила мужчине подвести ее к кровати.

– Быть может, ты хочешь что-нибудь узнать? – спросил он. – О чем-то спросить меня?

– Я бы хотела… поскорее покончить с этим.

Она скорее почувствовала, чем увидела его усмешку.

– Ожидание может быть жестоким, – признал он.

Проявляя полную пассивность, Александра позволила уложить себя на шелковые простыни. Она дрожала всем телом, дыхание со свистом вырывалось из ее груди. Она ждала, что муж взгромоздится на нее, раздвинет ей ноги, войдет в ее тело.

Вместо этого он лег на кровать рядом с ней, и его панталоны оставались на нем. Приподнявшись на локте, он сообщил:

– Я должен подготовить тебя. Только тогда можно будет «покончить с этим». Должен признаться, я впервые слышу столь поэтическое название акта любви.

– Подготовить? – ошеломленно переспросила она. А Редмейн в это время стал ласкать ее груди и живот, одновременно слегка прикусив мочку ее уха.

Александра зажмурилась. В любой момент он может начать. Он заявит на нее свои права.

А она не готова. Она не может…

Пирс легонько потянул зубами нежную мочку ушка, и все мысли в одночасье покинули Александру, а странные непривычные ощущения появились там.

Она еще сильнее стиснула бедра, а ее интимные мышцы сомкнулись вокруг пустоты.

Сбитая с толку, пребывая в полном смятении, она потянулась к мужчине за утешением. И он приподнялся, позволяя ей обнять себя.

– Не знаю, смогу ли я, – пробормотала она, ненавидя свою беспомощность. – Что я должна делать?

Пирс помедлил и накрыл ладонью ее живот.

– Ничего, дорогая. Ничего не делай и не думай ни о чем. Отдайся на волю чувств. И позволь мне повести тебя к наслаждению. – И он снова принялся целовать ее, одновременно раздвигая рукой ее плотно сжатые ноги.

Александра не сопротивлялась. Боялась. Если она не станет ему противиться, у него не будет возможности ее заставить.

Раздвинув ее бедра, он просунул между ними одно колено.

Волоски на его теле были не такими уж жесткими. А на ногах они были даже мягче, чем на груди. Почему она обратила на это внимание, было неясно. Возможно, ей хотелось составить список всех приятных вещей в этом акте. Или потому что она старательно игнорировала то самое место, которое теперь было ничем не прикрыто, и его ласкал прохладный ночной воздух.

Это долго не продлилось.

Пальцы Пирса скользнули по треугольнику волос там, и он издал какой-то сдавленный животный звук, коснувшись гладкой и очень мягкой кожи между бедрами.

У Александры перехватило дыхание. Она зажмурилась, стиснула губы и зубы и прильнула к нему, сжав кулаки. Пирс не отстранился, только повернул голову, дав ей возможность уткнуться лицом ему в шею и так пережить происходящее.

Его пальцы не переставали поглаживать податливую шелковистую кожу, и постепенно Александра снова обрела способность дышать. Сердце билось с утроенной скоростью. Мышцы никак не желали расслабляться. Но… ей не было больно. И ей не пришлось бороться с отвратительной тошнотой, как она ожидала.