Женщине в ней хотелось подойти поближе, попытаться усмирить грозного зверя.

– Я знаю, что существует опасность, – сказала она. – Поэтому я и пришла. – Ее ресницы затрепетали и опустились, скрывая глаза. – В последнее время я чувствую себя спокойной только рядом с тобой, – призналась она.

– Александра, – простонал он, нервно облизнув губы. – Ты сегодня могла пострадать, даже погибнуть. Мне никогда не приходило в голову, что нас ждет такая жизнь. Иначе я не сделал бы тебя своей герцогиней. Я редко пребываю в покое долго и никогда не путешествую по безопасным дорогам. У меня много врагов, и если ты останешься моей женой, они станут и твоими врагами.

– Не только у тебя есть враги, – проговорила она, не сразу осознав, что он сказал. И тут же встрепенулась. – Что ты имел в виду, сказав: «если ты останешься моей женой»?

– Мы еще не консумировали наш союз. – Создавалось впечатление, что он выговаривает слова с трудом. – У тебя есть выбор.

Он говорит об аннулировании брака?

– Ты хочешь, чтобы мы расстались? – ахнула она.

– Скажи мне, жена: те несколько дней, что мы жили вместе, ты видела лишь грязь, врагов, трудности. Из-за меня ты сегодня… Стоит ли игра свеч?

– Ни минуты в этом не сомневаюсь, – уверенно заявила она. – Знаю, мы вместе всего девять дней, но все это время я чувствовала себя более живой, чем все последние девять лет. Эта жизнь мне нравится, я ее всегда хотела, неужели ты меня не понимаешь? Раскопки, грязь, кости давно умерших людей. Я тоскую о путешествиях, новых знаниях, приключениях. Мне кажется, это нас объединяет, разве не так? Конечно, хотелось бы, чтобы на нашу жизнь покушались не так часто, но во всем остальном… К тому же это все… – Она сжала губы.

«Моя вина».

Не в силах продолжать, она несколько секунд молча смотрела на мужа. Он до сих пор ничего не знает. Он понятия не имеет, что всякий раз, когда он спасает ее от очередной опасности, им угрожает ее прошлое. Сегодня ее друзья и ее муж могли погибнуть в тоннеле.

А один из друзей, возможно, все подстроил.

«Моя вина».

Ставший уже привычным вердикт ударил по Александре с силой приливной волны.

В чем она может признаться? Что должна утаить? Ее муж мог погибнуть. Он имеет право знать почему. Она обязана сообщить ему хотя бы что-то, если не все.

Но ведь это была не только ее тайна. Жан-Ив впервые за многие годы находится на родной земле. Его немедленно арестуют, если станет известно о его участии в убийстве де Маршанда. Франческа и Сесилия… кто знает, где они? Она не сможет сообщить им, если дела пойдут вкривь и вкось.

Если она расскажет мужу правду, он защитит ее. Он, вероятно, знает, что делать.

Если она расскажет мужу правду, он отреагирует, как любой мужчина, – лишит ее контроля. Он разрушит хрупкое равновесие, которое она тщательно хранила все эти годы, обострит ситуацию, обречет ее друзей и погубит себя.

Не исключено, что все сложится еще хуже.

Если она расскажет мужу правду, он осудит ее, передаст властям и аннулирует их брак. После этого он быстро – в этом можно было не сомневаться – найдет новую жену, девственницу, которая родит ему сколько угодно наследников.

Александра всмотрелась в лицо мужа и увидела в его глазах надвигающуюся грозу – точно такую же, как та, что собиралась черными тучами в северной части неба.

Нет, он, конечно же, этого не сделает. Он не предаст ее после клятв, данных у алтаря, после наслаждения, которое он ей доставил.

Она чувствовала прочную нить, протянувшуюся между ними, и хотела верить, что он не захочет ее разорвать.

Завтра они поедут в Гавр, и она получит деньги. Александра надеялась, что сможет выторговать новые условия у своего мучителя. Она, наконец, узнает, кто ее шантажирует и какова его конечная цель.

Если потребуется, она была готова принести себя в жертву ради своих подруг. Ради мужа.

Он постоянно говорил о доверии. Возможно, она может выказать немного доверия ему?

Охваченная агонией нерешительности, Александра сильно прикусила нижнюю губу.

– Я… я хотела поговорить с тобой о раскопках…

– Я говорю не только о раскопках, Александра, – прорычал герцог и раскинул руки, демонстрируя ей свою массивную фигуру. Почти обнаженную. – Я требую честного ответа…

– Я как раз пытаюсь тебе сказать…

Но он ее не слышал.

– Я тебе нужен такой? – Он шлепнул ладонью по своей груди. – Без всего. Ты будешь моей женой, даже если не будешь герцогиней? Станешь ты откапывать меня голыми руками, если тебе не нужен будет наследник как условие доступа к моему состоянию? Ты останешься со мной, даже если те, кто хотят получить то, что принадлежит мне, решат использовать любые средства? Потому что, если ты пострадаешь, не думаю, что я смогу…

– Да, черт бы тебя побрал! – прошипела она, понимая, что они говорят о разных вещах, однако он должен успокоиться, чтобы выслушать ее. Если он хочет правды, пусть ее получит. – Ты большой, заносчивый, раздражительный и злой, а я… я больше всего на свете хочу провести рядом с тобой каждую секунду своей жизни. Так что умерь свою властность и, наконец, выслушай меня.

Но Редмейн схватил ее в объятия и заставил замолчать сильным, почти грубым поцелуем. Его поцелуй был жадным, требовательным и собственническим. Ее губы приоткрылись, и в рот вторгся его уверенный язык.

Сделав несколько шагов, Редмейн прижал ее к скале, одновременно стараясь защитить своими большими руками от контакта с твердой поверхностью.

Он сжигал ее своим чувственным жаром.

У Александры кружилась голова. Она чувствовала себя сбитой с толку и поцелуем, и резкой переменой, которую ощущала в мужчине. Редмейн больше не пытался соблазнить ее, проявляя безграничное терпение. Мужчина, прижимавший ее к своему очень сильному нагому телу, не собирался обращать внимание на правила и явно забыл о терпении.

Он стал воплощением первобытного животного желания.

И только когда он прижался к ней бедрами, Александра сообразила, что полотенце уже давно свалилось с него. Размеры его возбужденного мужского достоинства впечатляли. И устрашали.

Сильно устрашали.

Пирс прервал поцелуй.

– Боже мой, жена, – простонал он, покрывая ее лицо и шею легкими поцелуями. – Я больше не вынесу ни минуты ожидания. Знаешь, там, под завалом, я понял, что могу умереть, так и не познав тебя, и эта мысль показалась мне невыносимой. Невозможной.

Ошеломленная, Александра вцепилась в мужа, словно желая удержаться в этом мире… в этом времени.

Прошлому здесь нет места. В его объятиях она принадлежит только настоящему.

Она старалась унять отчаянно бьющееся сердце, заставить себя дышать. Он ее муж. Он добр и заботлив. Ей нечего бояться.

Она… не боится… его.

– Мы можем подождать, – тихо проговорила она. – Осталось три дня. Я не хочу, чтобы ты сожалел…

– Меня больше не волнуют эти мелочи. Я должен быть внутри тебя. Сейчас. Немедленно. – Одной рукой он сжал ее волосы, так что ее голова откинулась назад, давая ему доступ к нежной шее. Другой он приподнял ее, раздвинул ее ноги и стал поднимать юбки.

История повторяется.

Острые осколки льда уничтожили все тепло в ее теле и породили чистейший абсолютный ужас.

Она не могла говорить.

Не могла кричать.

Не могла дышать.

Она попыталась слабеющими руками оттолкнуть его, но тщетно. Паника украла ее силы и перехватила горло.

Ее пальцы превратились в когти и впились в его плоть. Редмейн зашипел от боли, но она, похоже, лишь воспламенила его еще сильнее, сделала его еще настойчивее.

К глазам Александры подступили слезы, но мужчина ничего не замечал. Собрав все силы, порожденные болью, она, наконец, сумела оттолкнуть его.

Он сделал шаг назад и удивленно выругался.

Александра отскочила в сторону.

– В чем дело?

Ожесточенно мотая головой, она некоторое время пятилась, не сводя с него глаз, потом повернулась и бросилась наутек.

Она бежала от его тела и неутоленного желания. Она бежала от его фаллоса, который он собирался внедрить в ее тело. Она бежала от звука своего имени, донесенного до нее ветром. Этот же ветер высушил ее слезы.

Она бежала так быстро, что почти не касалась ногами песка – парила над ним. Она бежала, пока не почувствовала, что легкие вот-вот разорвутся. Она взлетела по лестнице, не чувствуя боли в ногах.

Она бежала от десяти лет горя и боли, вины и страха. Она бежала от искреннего недоумения на лице мужа. Она бежала от постоянной тревоги за подруг и угрозы разоблачения, от смерти. От возмездия.

Александра бежала быстро и достаточно долго, чтобы физическая нагрузка ее убила, при этом понимая, что все зря.

Она не сможет убежать от того, что сделала, не сможет спастись от того, что сделали с ней.

Спасаясь от демонов, она не замечала, с каким изумлением глазеет на нее персонал отеля и гости. И лишь оказавшись в своих комнатах, отрезанной от внешнего мира, она сумела перевести дух.

У нее болело все тело – изнутри и снаружи.

Не желая даже приближаться к кровати, она забилась в уголок между гардеробом и стеной, села на пол, прижав колени к груди, и вся сжалась, отчаянно желая стать маленькой, незаметной, невидимой. Сотрясавшая ее дрожь постепенно перешла в конвульсии, и она ничего не могла с этим поделать.

Александра хотела остановиться. Снова начать дышать. Заплакать. Все ее надежды таяли, угасали. Зато появился страх, что такова ее новая реальность, она переступила грань, отделявшую здравый рассудок от безумия. Ее тело больше не принадлежало ей. И страхи никак и ничем не сдерживались.

Она стала собственным ночным кошмаром, самым страшным из всех возможных.

Она беспомощна, даже против самой себя.