— Так! — неожиданно громко раздался теткин голос. — Сил моих нету это все терпеть. Вот ей-богу, сейчас запру вас вдвоём на засов! И не отопру, пока…

— Пока дым белый из трубы не пойдет? — хмыкнул Ярослав.

— Пока вы промеж собой не договоритесь! — рявкнула тетя. А потом подсела ко мне. — Ну не убивайся ты из-за этой чашки, бог с ней. Тонь… — подняла мне лицо за подбородок и посмотрела в глаза. Лицо тетки тоже расплывалось — Ну скажи ты ему. Скажи первая. Сама. Он же не в жисть первый не сообразит. Ну сколько ж можно друг друга мучать?

— Про что сказать-то… — начал Ярослав и замолчал.

А я вдруг поняла. Что права тётя. И надо сказать. И будь что будет.

Я медленно оттерла слеза. Посмотрела на стол, потом повела взглядом дальше, в сторону Ярослава. Пока не увидела его руку, лежащую на скатерти. У него красивая рука. Крупная ладонь, длинные сильные пальцы. На безымянном будет очень красиво смотреться обручальное кольцо.

А дальше я действовала в каком-то помрачнении рассудка. Наверное, во мне снова кто-то проснулся — только я не знаю, кто. Потому что наклонилась и поцеловала Ярославу руку. А потом легла на нее щекой и тихо сказала.

— Я тебя люблю

Повисла тишина. Такая… тихая тишина. Абсолютная. Даже никакая муха не жужжала. Ни крика петуха с улицы. Ни-че-го.

А потом раздался голос Ярослава

— Антонина Петровна, что вы там давеча говорили про «запереть на засов»? Нам… поговорить надо с Тоней надо.

— Запереть, что ли? — послышался чуть сипловатый голос тети. Я лежала щекой на руке Ярослава и ни о чем не думала. Я, кажется, отупела окончательно.

— Заприте.

- Ладно, — скрипнул табурет по полу — видно, тетя встала. — Я запру и к Вале пойду. А ты вот что уразумей, Славка. Девка у нас в положении, поэтому как… разговаривать станешь — ты своим челноком там аккуратнее шуруй, понял?

— Ааа…эээ… понял, — не очень уверенно ответил Ярослав.

— Ну все тогда. Дело за тобой.

Хлопнула дверь. Потом послышался звук запираемого замка. Потом — лязгнул с улицы засов. И снова тишина, но недолгая. Я услышала, как скрипнул табурет под Ярославом. Но руки из-под моей щеки он не убрал, так и обходил стол, наверно, скорчившись в три погибели, пока не добрался до меня. А уж потом ладонь из-под моей щеки вытащил, чтобы подхватить меня на руки.

Табурет под нами жалобно скрипнул, но добротная деревенская деревянная мебель устояла. А Ярослав прижал меня к себе плотнее, отвел волосы от уха и туда, в ухо, меня уведомил.

- Ну, все, краса моя ненаглядная, отбегалась.

Я молчала. И снова тишина. Но не тихая — со звуками. Я слышала, как громко и часто стучит сердце Ярослава прямо под моей щекой. А где-то за окном лаяла соседская собака.

Мы сидели и молчали. Под моей щекой стучало Огаревское сердце, а его рука гладила меня по голове. Но потом молчать мне надоело.

— А ты?

— А что — я?

— Любишь?

— Как дурак.

Вот это заявленьице! Я подняла голову от клетчатой рубашки и посмотрела Ярославу в лицо. Странное у него было лицо. Какое-то… беззащитное. И совсем неузнаваемые глаза.

— Почему как дурак? — тихо спросила я.

— А потому что дурак, — так же тихо ответил он. — Ни делать ничего не могу, ни думать, все кувырком, все как попало. И только про тебя и думаю. Ну разве не дурак?

— Дурак, — согласилась я. — А по-человечески сказать можешь?

— Что сказать?

— Любишь — или нет?!

И он, наконец, улыбнулся и стал немного похож на себя. Зарылся лицом в волосы и едва слышно на ухо сказал. По слогам.

— Лю-блю.

И мне стало так хорошо, что я снова окончательно — но, главное, чтобы не бесповоротно — отупела. Снова легла щекой на клетчатую рубашку и принялась быть счастливой. А, впрочем…

— А замуж еще раз позовешь?

— Нет.

— Как — нет?! — только-только, понимаете ли, счастье ощутила… Пришлось снова поднимать голову.

— Из-за побега ты лишена права голоса, — Яр поцеловал меня в нос. — Все, командовать парадом буду я.

— Всю жизнь меня этим теперь попрекать будешь?! — возмутилась я.

— Попрекать не буду, — ухмыльнулся Огарёв. — Спрашивать согласия — тоже. Буду ставить перед фактом.

— Значит, тебе можно было сбегать со свадьбы, а мне — нет?!

— Ты разницу не улавливаешь, — он приблизил свое лицо совсем к моему. — Я сбегал к тебе. А ты — от меня!

Возразить было нечего. А лицо Ярослава стало вдруг серьезным.

— Тонь… — он погладил меня по щеке. — Пообещай мне.

— Что? — я успела позабыть, какое гипнотическое действие оказывают на меня его глаза.

— Как бы мы ни ссорились… а ссориться мы все равно будем… не уходи от меня. Так, будто я не заслуживаю твоего доверия. Можешь наорать, психануть, закрыться в ванной. Но не уходи.

Верите — нет, но мне стало стыдно. Ужасно просто стыдно. Я уже начала думать, как бы мне поубедительней раскаяться — и тут зазвонил телефон. Телефон Ярослава. Мы даже вздрогнули от неожиданности этого звука.

— Ну выходной же, какая гадина… — начал Ярослав, а потом взглянул на экран — и вздохнул. Обнял меня покрепче и со словами: «Сейчас меня убивать будут» двинул пальцем по экрану и поднес телефон к уху. — Да, мам. Я помню, какой сегодня день. Нет, не приду. Не кричи. Не кричи на меня! Мама, хоть раз в жизни выслушай меня спокойно. Пожалуйста! Слушаешь? Отлично, — Ярослав отнял телефон от уха, глотнул чаю и продолжил. — Помнишь, ты говорила, что мне непременно вернется кармический бумеранг за то, как я поступил с Виолеттой? Ну, что со свадьбы сбежал. Так вот, ты была права, мама. Он прилетел. Как кто? Ну не Карлсон же. Бумеранг! От меня невеста сбежала. При том беременная. Мама? Мама, алло?! Папа? Привет, а где мама? Вот черт… Ну она по крайней мере не на пол?.. Ты поймал и по стеночке на стул? Молодец! Глазами хлопает? Отлично! Ты ей капель накапал каких-нибудь? Армянских двадцатилетних? Норм капли, одобряю. Кстати, с днем рождения, пап. А, это снова ты, мам. Нет, не пошутил. Да, невеста. Да, беременная. Да, та самая, краса ненаглядная. Мам, я пол-области объехал, пока ее нашел. К тетке сбежала, представляешь? Почему Саратов? Нет, не Саратов, тут, у нас. А, пап, это снова ты? Ну, я рад, что тебе подарок понравился. Я старался, да. Мама? Слушайте, прекратите постоянно отбирать друг у друга телефон, я и так ни черта не соображаю. Почему? Ну сама подумай. Когда срок? Сейчас, погоди, дай сообразить и прикинуть. Слушай, получается, аккурат на твой день рождения. Мама, не кричи. Я понимаю, что ты от радости, но все равно не кричи. Мама, я тут как бы весь в процессе и в образе, коленопреклонённый, с кольцом и все дела, поэтому… О, погоди! — и мне, ничего не подозревающей, сунули в ухо телефон. А оттуда бодро гаркнуло:

— Соглашайся!

В общем, романтический момент был испорчен, но — странное дело — я не слишком этим огорчилась. Потому что закончив разговор с родственниками, Ярка мой наконец меня поцеловал.

Как-то странно поцеловал. Как ребенка. В нос, потом в лоб, расцеловал в щеки, еще раз в нос. А потом прижал к себе крепко и замер.

Вот я не поняла — это сейчас что было? Я извернулась и заглянула Ярославу в лицо. Он сидел с абсолютно счастливым и даже каким-то блаженным выражением лица. Так, кто мне мальчика подменил? Или, может, сглазили?!

В общем, я взяла дело в свои руки. Ну, точнее, пока это было делать неудобно — дело было надежно заблокировано моей попой, ибо я по-прежнему сидела у Ярослава на коленях. Но поцеловать как положено — это пожалуйста. Ярослав, кажется, такой подлости от меня не ожидал — и рот от удивления раскрыл. Грех было этим не воспользоваться.

Слава богу, целоваться не разучился! И целовался все так же сладко. И спохватился, только когда я уже расстегнула половину пуговиц на красно-чёрной клетчатой фланелевой рубашке.

— Тонечка… — он перехватил мю руку. Ну и пусть. Я была занята тем, что целовала его в шею. — Тонечка… — со странной смесью неуверенности и настойчивости.

Таки пришлось прерваться. А, посмотрев в его лицо я, кажется, поняла, откуда это все растет.

— Ты, что ли, тетины слова про челнок всерьёз принял?

— Если честно, вообще ничего не понял — какой челнок? При чем тут челнок? — слегка растерянно ответил Ярослав. Он вообще был ужасно милый сейчас, растерянный и… возбуждённый

— Ну тогда какого черта ты ведешь себя, как девственница? — спросила я в лоб. Мальчик мой округлел глазами.

— То-о-о-онь… — спросил он замогильным шепотом. — А тебе разве можно?

Я чуть не рявкнула — «Нужно!», — но решила не пугать. Он и так, похоже, все еще не отошел от разговора с родителями.

— А чего же нельзя-то, — вопросила я проникновенно, при том увлеченно наглаживая мохнатую шерстку в развале рубашки.

— Ну… это… вроде нельзя… мне Виолетта так говорила, кажется…

А потом вдруг ойкнул, зажал себе рот рукой и посмотрел поверх ладони испуганным и виноватыми глазами. Ну чисто кот из «Шрека».

— Прости, пожалуйста, больше не буду про нее говорить, честное слово! — неразборчиво промычал Яр в ладонь.

Все, пора прекращать этот детский сад!

— Значит, так, — я уперла руки в бедра. — Пока не будет секса — никакого ЗАГСа!

Ярка мой моргнул. Отнял ладонь от лица. И на его красивых крупных губах появилась такая знакомая мне ухмылка.

— А раньше наоборот было, — протянул он задумчиво. — Никакого секса до ЗАГСа.

— Времена поменялись, мой дорогой, — я откровенно наслаждалась разговором. И предвкушала, как скоро буду наслаждаться чем-то другим. — Не собираюсь брать кота в мешке.

— Кота в мешке? — Ярослав изогнул свою красивущую густую бровь. — Кот? В мешке? — и выразительно посмотрел на мой живот. Но я и не думала сдаваться.