Сердце остановилось, когда понял, что задел. Выскочил из тачки. Сгреб ее в руки свои, проверяя в пьяном угаре страха на повреждения. Когда убедился, что невредима, понял, что все это время и не дышал совсем.

Бл***во.

Адик. Адель… Золотая девочка. Не спроста это прозвище. Свет она. Когда ты валяешься в дерьме изо дня в день, ты учишься распознавать подобные вещи на раз.

Холли Шит! Я бы оды пел ее красоте, если бы мог, слов красивых не знаю. Один сленг и маты.

Ярость. Кровавая пелена перед глазами.

Нимфа, уснувшую на моей кровати, рядом со мной, принимавшая между розовых складочек мой член. Она кажется мне самым красивым, что случалось со мной во всей моей гребанной жизни.

Удивляюсь ее красоте и чистоте.

Руки ласкают нежную кожу. Даже во сне кажется, что ее мучает что-то. Щекочу немного, чтобы развеять тревогу и пухлые розовые губки приподнимаются в сладкой улыбке.

Почти улыбаюсь в ответ, но затем…

Чужое имя контрольным выстрелом слетает с сочных губ.

Ору во всю глотку. Палю, не переставая. Цель не выдерживает и ломается, а я все продолжаю стрелять.

Найду у*ка. На живую сердце тупым ножом вырежу.

Глаза закрываю. Выдыхаю со свистом.

И ничего не добьюсь…

Чужая она. Не моя. Верная. Хоть и не слезал с нее, имея без перерыва, но все равно не смог приручить.

Перезаряжаю оружие. Выбираю новую цель, зажимаю сигарету в зубах и пускаю очередь. Гильзы летят и ствол горит в руках.

Не чувствую боли. Я вообще, сука, выносливый.

И опять она перед глазами. Запах ее чувствую. От нее несет прохладой кристальных озер, на которых мечтал побывать.

Противоречие. Мое долбанное противоречие!

Перезаряжаю.

Опять польба.

Как не зашиб, как сдержался, когда чужое имя услышал, не знаю…

Все перед глазами полыхнуло.

Пальцы сами вокруг белоснежного горла сомкнулись. Одно молниеносное, отработанное движение по кадыку, и не стало бы золотой девочки.

Не смог.

Вся боль вылилась в жесткий трах, после которого она с трудом встала.

Сдержался, чтобы не покалечить.

Мне есть где выпускать пар.

Такие, как я долго не живут…

Кровавая пелена и воспоминание недавней разборки, превратившейся в настоящую бойню, где в живых остался только я.

И то, наверное не на долго.

Вспышка.

Крепкий мужик за сорок в своем белоснежном костюме так не вписывается в палитру бойни, которую сам развязал. Проходит вдоль растерзанных тел, покуривает дорогущую сигару, от которой пахнет невероятно. Этот запах перебивает даже вонь пальбы и смерти.

Запоминаю этот аромат амброзии и пепла.

Потом, когда поднимусь, буду курить только такие.

Наблюдаю заторможенно, как подходит мужик в белоснежном, мать его, без единой складочки, костюмчике ко мне, губы в омерзении сжимает.

Охреневаю, окидывая его взглядом, нигде не пятнышка, да еще и шляпа на башке белая. Останавливаю взгляд на блеклых глазах. Взгляд не прячу. Мне по хер. Умирать, так мужиком, а не сыклом дешевым.

К виску прикладывают разгоряченное дуло проработанного ствола, валят на колени перед старшим.

— Не за тех ты воевал пацан, знаешь меня? — говорит с акцентом, почесывая будто в раздумьях седую аккуратную бородку.

Киваю. Хана мне.

Смерти своей в глаза смотрю. Либо пепельный блондин, либо совсем седой не разобрать, и глаза светлые, безжизненные, выцветшие прям. Русская братва. Лютые.

Затягивается и дым в мою сторону пускает, а я принюхиваюсь, как обдолбанный к запаху курева.

— Звать как? — фокусирует взгляд на мне.

— Тандер. — отвечаю коротко.

Ухмыляется, весело ему, а здесь, на поле бойни, чуваки лежат с которыми путь прошли. Здесь Вар — приютский коришь мой лежит с пулей в башке. Крис умирал дольше, в живот словил огнестрел. Я тащил его в сторону, прикрывал, а как очухался от бойни этой, взгляд кинул и остекленелый взгляд меня встретил.

Мы с Крисом жизнь прошли, с самого приюта вместе. Помню, как пацанами булки в магазе своровали, жрать то хотелось, а нечего. Потом в карцере на бетонном полу отлеживались избитые, полуживые. С нами еще один пацан был хилый, плохо его помню, новенький был… Там и помер. Воспаление легких схватил.

В трущобах ад, а в приютах трущобных — беспредел…

Голос с акцентом отвлекает.

— Гром… Не подходит тебе кликуха твоя.

— Какая есть. — в ответ лыблюсь и в глаза смотрю, не отвожу своего взгляда, все равно помирать. Готов к этому. Привык уж по минному полю ходить, все равно знаю, однажды рванет.

Вот и пришло мое “однажды”, не дало себя долго ждать. Скоро слягу рядом с пацанами своими.

— Борзый. Наглый. Голодный. Страха в тебе не чую. Обычно от людей вонять начинает, как подхожу.

— Да мне насрать, будь ты хоть сам дьявол. — резво отвечаю и армейский ботинок держащего меня бугая всеми ребрами чувствую, заваливаюсь вперед мордой в кровавую грязь, за шкирку тянут и опять усаживают на колени.

Зря нарываюсь. Зря провоцирую, но по-иному вести себя не приучен.

Мужик затягивается и дымит, не переставая. Кажется, что обдумывает каким образом порешит меня. Про него слухи ходят. Людей потрошить перед смертью любит, не с проста-то прозвище Ваня Кровавый.

Улыбается. Странный тип. Вроде не совсем в адеквате.

— В бою тебя заметил, пацанчик. Молодость свою вспомнил. — взгляд бесцветных глаз, в меня упирается, — Такой больной и голодный до крови ублюдок может носить только одну кликуху. Джокер.

Резко выдает. Смеется своей шутке, но смех глухой, каркающий. Такие хохочут, а через секунду пулю в лоб хладнокровно пускают и то в лучшем случае, считай легкая смерть.

— В мою братву пойдешь! Мне злые нужны. Жестокие. Есть в тебе это. Вижу.

Звук выстрелов отвлекают. Братки проходят вдоль тел и пускают контрольные. Работают без осечек. Все быстро и профессионально.

Выключаю себя, чтобы в груди не жгло. Чтобы тела были лишь телами, а не друзьями, с которыми все муки ада прошли. Все мы знали на что идем и у каждого была своя причина стать тем, кем стали. Иногда просто выбора нет.

Смотрю в без эмоциональное, пустое лицо Вани, а он опять затягивается. И у меня прям чешется сигару его бл*скую выбить и самому затянуться один разок, напоследок. Понять, что такое тоже бывает в жизни.

Поднимает голову и на небо смотрит, пролетающих птичек рассматривает, затем опять взгляд ко мне, свысока.

— Сыкло всегда воняет. Я пацанов матерых чую. Вот и ты пока жив, Джокер, только благодаря тому, что я в тебе приметил.

Короче базар с тобой коротким будет. Выбор… — ржет над словом, ведь его у меня и нет. Сверкает крупными зубами, психопат явный, мясник.

— Так вот, пацанчик, выбор твой, — в мою бригаду идешь, отличаешься, поднимаешься, либо к собратьям — червей кормить.

Меня на смех прорывает от услышанного.

— Хрена се… С чего мне такая поблажка — то?! — борзею, конечно, но я не особо базар фильтрую, не приучен. Некому учить было грамоте особо.

В ответ удар ногой по челюсти. Сплевываю кровь и смотрю в белесые глаза, говорю уже серьезно.

— Подняться хочу. Власти. Денег. Жизни сытой. Все хочу.

Тот, кого Кровавым зовут, садиться на корточки и упирает в меня пустые глаза.

— Правильно базаришь, пацан. Взгляд у тебя ублюдочный, знакомый. Считай, что фартит тебе сегодня, Джокер. Ты в деле.

Вот оно предложение, от которого х*й откажешься.


Заканчиваю палить. Целей уже не осталось. Опять десять из десяти выбил.

Бросаю пистолет на стол и отхожу. Вытаскиваю очередную вонючую сигарету и курю. Пускаю зловонный дым. Ненавижу эту отраву с привкусом дерьма и запахом помоев. Курю редко. Только, чтобы отвлечь себя раздражителем.

Вспоминаю тупые мысли, которые вертелись в голове с месяцок назад.

Наивный баран хотел развязаться с делами, соскочить. Взять Адик и залечь на дно в каком-нибудь мелком городишке. Пойти работать на заводик и жить себе припеваючи обычной человеческой жизнью.

Трахаться со своей сукой с ночи до утра и балдеть от ее вкуса и запаха.

Может и дети бы пошли. Потом. Когда-нибудь. Я не знаю, что такое семья, но с ней хотелось дома, которого никогда не было… И озера вблизи от жилища, такого же чистого, как и ее глаза.

И слов других для нее, которых не знаю…

Смех ее звонкий слышу из далекого прошлого. Так она больше не смеется.

Татуху не спроста ведь забил ей.

“Hakuna Matata”, бл*ть. Нет проблем. Адик нужно именно это! Слова иногда не просто слова.

Гашу сигарету о ладонь и отбрасываю бычок.

Готов сам себе башку отстрелить за слабость. Размяк с ней слишком.

Идиот.

Оборванец. Детдомовец. Мне не светит.

Харе всем тупым мечтам.

У такого, как я не может быть привязанностей.

Закрываю себя.

Складываю оружие в сумку.

Единственное на что могу положится в этой сучьей жизни это холод стали в руках… И то, даже ствол может дать осечку в решающую секунду.

Глава 43


Застегиваю пуговки на коричневом форменном платье и ловлю свое отражение. Волосы сильно отрасли, отрезать бы это безобразие.

— Эйрин, я ушла в смену. — кричу с порога и выхожу. Сегодня Пышка выходная, а так, обычно вместе ходим на работу и обратно.

Всерьез задумываюсь о смене места работы. Просто здесь особо и выбора то нет… Разве что уехать, но куда?


— Соммерсье, тебя директор вызывает! — слышу над ухом рявкающий голос ответственного менеджера.

— Меня? Почему?

— Я откуда знаю! Накосячила значит! Просто так никого не зовут! Быстро наверх. Узнай в чем дело!