– Рад видеть тебя, сын.

– Я тоже рад тебя видеть, папа.

И я не пытался пустить дым ему в задницу, это была истинная правда. Так как мои родители были богаты, я рос не так как другие дети в моей школе. И пусть моей маме помогала няня, но именно она вырастила нас. Если отец станет президентом, то мама станет кем-то средним между Джеки Кеннеди и Лорой Буш. У нее голубая кровь, но сама она очень приземленный человек.

Что же до отца, то он такой папочка из сериала. Он никогда не был одним из тех политиков, которые просто сдавали сперму для того, чтобы иметь удобную семью, которой можно было бы покрасоваться на избирательных постерах. Я, черт возьми, восхищался им.

Однажды, я надеялся стать хотя бы вполовину таким, как он. Сейчас это было не так, и в свои двадцать семь лет не мог представить, когда же начнется эта метаморфоза. В конце концов, папа стал отцом только в тридцать, так что у меня еще было время подурачиться... во всех смыслах.

Коротко обнявшись, он указал мне на место рядом с ним. Я сел, кивнув остальным сотрудникам. Единственным, кого я знал в лицо, был управляющий кампанией отца, Берни Джордж.

– Добрый день, джентльмены.

– Добрый день, Баррет. Рад, что ты смог приехать, – сказал Берни.

– Держишь его в узде? – я ткнул пальцем в отца.

– Это тяжелая работа, но кто-то должен ее делать, – Берни усмехнулся.

– Не стоит нагнетать атмосферу, – после небольшой паузы я сказал. – Что произошло настолько важное, что ты развернул самолет?

– Насколько ты знаешь, мои победы в Нью-Гемпшире и Айове не были такими единодушными, как нам бы хотелось.

– Эй, ты же выиграл, верно? Это же самое главное, особенно, если учесть исторически признанный факт, что победитель в Нью-Гемпшире, как правило, получает избрание от партии.

– Да, это важно, но это так же значит, что Супервторник (примеч. – вторник в начале февраля или марта в год президентских выборов, когда в большинстве штатов проходят предварительные выборы) через две недели, и нам нужно найти способ обогнать оппонентов, если я хочу быть выбранным от партии, – расстегнув пиджак, отец откинулся в кресле. – Мы решили, что лучшим способом будет нанять консалтинговую фирму, чтобы помочь нам с имиджем.

– Но пока ты был в Сенате, ты всегда поднимал их на смех.

Мрачное выражение на его лице подсказало мне, насколько отец серьезен.

– Так как я никогда не сталкивался с победой с таким маленьким преимуществом, то решил пересмотреть свое мнение.

– Говоришь как настоящий политик.

– После небольшого исследования они выделили одну область в моей личной жизни, которая отчаянно нуждается в переменах.

– И что же это?

– Ты.

– Я?! – мои брови взлетели вверх. – Что, черт возьми, они нашли такого ужасного?

– Твой разгульный образ жизни.

– Ой, да ладно! Я не какой-то раздолбай.

Взгляд отца скользнул с меня на его лучшего политического друга Томаса Дженкинса. Получив кивок от отца, Томас открыл бумажный конверт, лежащий перед ним.

– Имиджевые консультанты провели опрос среди избирателей в штатах с наибольшим количеством голосов коллегии выборщиков. Они нашли тот факт, что ты не женат и не состоишь в отношениях с женщиной или с мужчиной, нежелательным. Добавь к этому то, что ты общаешься с группой молодых людей, которых считают испорченными детками с трастовыми фондами, что заставляет тебя и твоего отца терять связь с основными голосами.

Я выскочил из кресла, как черт из табакерки, и ткнул пальцем в сторону Томаса.

– Я не какой-то там обеспеченный недоумок, порхающий от вечеринки к вечеринке! Я пашу по пятьдесят часов в неделю, если не больше! Я все отдаю компании, – я в гневе вскинул руки. – А они сказали этим голосам, что у меня степень по бизнесу?

Томас покачал головой.

– Они не ассоциируют себя с твоими профессиональными достижениями, Баррет. Для них ты – все, что они могут прочитать в разделе сплетен, но больше всего, все, что они могут увидеть в интернете.

Я мысленно застонал. Я прекрасно представлял, что там можно увидеть, и конечно это не шло на пользу кампании отца. С 2013 года СМИ пришлось по душе называть меня «Голым Каллаганом» после того, как меня опознали на некоторых фотографиях, сделанных во время скандальной поездки принца Гарри в Вегас. В то время казалось совершенно нормальным играть в бильярд на раздевание со стайкой красоток и парнем, который был пятым в очереди на британский престол. Конечно, щедрые потоки алкоголя спровоцировали на выходки, замутили суждения и заставили нас забыть о такой возможности, что какой-то придурок сделает фотографии на свой телефон и выложит их в сеть.

Принцу, конечно, хватило мозгов прикрыть свои королевские «регалии» на фотографиях, в то время как мое «хозяйство» развевалось по ветру. Что собственно и дало прессе возможность придумать еще одно прозвище на мой счет. Я стал «Голым Каллаганом» или «Голым Медведем», очевидно потому, что член у меня был размером с медвежий. Хотя, если честно, «Голый Каллаган» мне понравилось больше.

Когда речь шла о семье моего отца, Торн представал в рассказах героем войны, Кэролайн – будущей дебютанткой с безупречной репутацией, а я – бездушным потаскуном. И хотя мне неприятно было это признавать, я понимал правила большой игры и потому осознавал свою ответственность перед кампанией. Мне чертовски не хотелось быть вечной проблемой отца. У меня был маленький пунктик, что я должен всем нравится, отчасти поэтому я всегда был готов двинуть на вечеринку и отключить голову. Людям обычно нравился беспечный подвыпивший Баррет. Ну, возможно, он нравился только людям моего круга, но точно не отцовскому окружению и американцам в целом.

– Ладно, – раздраженно зарычав, я откинулся в своем кресле. – Что бы там не нужно было сделать для улучшения моего имиджа, я это сделаю.

– Сделаешь? – спросил отец.

– Я обещал тебе, когда ты впервые рассказал нам о своих планах, что сделаю все, чтобы тебя избрали. Возможно, это значит не так много, но я человек слова.

– Я рад слышать это, сын, потому что то, о чем я собираюсь попросить тебя – довольно необычно.

– Дай угадаю, ты хочешь, чтобы я пошел волонтером в лепрозорий? – шутливо предположил я.

– Я хочу, чтобы ты объявил о помолвке.

– Хорошая попытка, папа, – хрюкнул я. – Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Я хочу, чтобы ты объявил о помолвке, – медленно выговаривая, отец осторожно повторил.

– Да, я и в первый раз услышал.

– Тогда, почему ты переспрашиваешь?

– Прости за очевидность, но сама идея о том, что ты просишь меня объявить о помолвке ради твоей кампании, немного абсурдна, чтобы в нее поверить.

– Нет, Баррет, я еще никогда не был так серьезен.

– Боже, – пробормотал я, закрывая лицо руками.

– Я знаю, это звучит слишком...

На моих губах застыла маниакальная улыбка.

– Слишком? Я бы сказал, что это сраное преуменьшение года.

– Я никогда не говорил, что то, о чем я собираюсь просить тебя, будет легким.

– Неужели нельзя просто вплотную заняться волонтерскими обязанностями, чтобы изменить мой имидж? Например, благотворительность или что-нибудь такое?

– Восприятие тебя могут изменить только принятые обязательства, – мой отец скупо улыбнулся. – Пришло время вырасти в их глазах. И это можно сделать, показав им, что ты повзрослел и оставил позади свое фривольное прошлое. Брак – это естественный этап.

– Ты прекрасно знаешь, что я не из тех, кто женится.

– Да, я знаю это лучше прочих, но люди могут меняться и меняются. После того, как потерял Силию, я поклялся, что никогда больше не отдам свое сердце другой женщине. И многие годы я держал это обещание, а потом появилась твоя мама... – на его лице появился влюбленное выражение, которое бесило меня, когда я был подростком, но сейчас завораживало больше, чем что-либо другое.

Я не мог представить такое выражение на своем лице, никогда. Не мог представить, что когда-нибудь действительно появится женщина, которой мне будет достаточно. Родственные души, половинки и прочее дерьмо. Вряд ли есть женщина, которая будет смотреть на меня так же, как мама смотрела на отца. То, что было между ними, встречалось очень редко, и я не видел таким себя. Никогда.

Берни, сидевший напротив, откашлялся.

– Баррет, думаю, важно напомнить тебе, что твой отец не просит тебя жениться по-настоящему. Это просто прикрытие. После выборов, ты можешь вернуться к своему образу жизни, или еще раньше, если его не изберут на предварительных выборах.

– Даже если так, это чертовски долго для того, чтобы быть связанным с кем-то, кого я даже не знаю, – упорствовал я.

– Обратись к голосу разума, Баррет, – наклонившись ближе, отец сжал мою руку. – Если дела пойдут хуже, и я не пройду праймериз или не выиграю выборы, ты правда хочешь потом гадать, было ли что-то, что ты мог бы изменить?

Я присвистнул.

– Играешь на чувстве вины, папа.

– Я бизнесмен и использую все средства, – улыбнулся отец.

– Что ж, а что если я проигнорирую голос совести, который говорит, что нужно согласиться, и откажусь участвовать в этом маскараде?

– Тогда ты не оставишь мне другого выбора, кроме как принять жесткие меры.

– Могу ли я предположить, что твои жесткие меры будут хуже, чем игра на совести?

– Боюсь, что так.

– Окей, давай. Что же это будет?

– Ты потеряешь свое место в «Каллаган Корпорейшн».

Я прохрипел от ужаса. Твою мать! Он не шутил, когда сказал про жесткие меры. Хотя я работал полный день лишь два года, на самом деле я работал в компании каждое лето с тех пор, как мне исполнилось пятнадцать. Сначала отец отправил меня в отдел рассылки, и мне пришлось пройти весь путь наверх самому, чтобы я представлял себе внутреннюю деятельность компании. «Каллаган Корпорейшн» была моей жизнью.