По моему телу прошла дрожь, и сердце болезненно сжалось, но я так и не повернулась к отцу.

— Нет, я просто спросила, как надолго он здесь, вот и все. Мы же хотели уехать вечером домой.

Мне казалось, что я не смогу здесь пробыть и дня. Вдали от него будет лучше… я просто боялась. Слишком близко — это слишком опасно. Он умеет, если задастся целью, сломать и сломает. Я не хотела давать этому ни малейшего шанса. И не дам.

— Маняша, я понимаю, что сейчас не время для тяжелых разговоров, но объясни мне, неужели его присутствие для тебя настолько невыносимо? Неужели то, что сегодня ты могла потерять его навсегда, ничего не изменило?

— Ничего не изменится, пап. Все кончено. Я не желаю ему зла, я все еще люблю его, но я к нему не вернусь.

— Милая моя, когда-то услышать от тебя эти слова были моей заветной мечтой. И каждый раз, когда вы проходили свой ад, я был уверен, что она осуществится. Ты смогла принять то, чего никогда не приняла бы другая женщина. А сейчас добровольно оказываешься от всего, за что боролась все эти годы?

Я подняла голову и посмотрела на отца:

— Потому что ему наплевать на меня, папа. Ему наплевать на мою боль, на меня, как на личность. Я часть его, собственность, любимая вещь, мое тело нужно беречь для него, вот и все, а моя душа? Мое сердце? Их можно драть в клочья, можно топтать, можно убивать снова и снова, да? Это должно прекратиться, иначе я не вынесу, я просто больше не вынесу. Я нужна моим детям, и я хочу жить. С ним я не живу, а выживаю.

Меня снова начало трясти. Когда я говорила это вслух, становилось не просто больно, я задыхалась от осознания своей ничтожности.

— Я понимаю твою боль. Понимаю, что ты не можешь в очередной раз принять то, что он все решил вместо тебя. Я и сам готов разорвать его на части. Только это ничего не решит. И ты сама прекрасно понимаешь, то, что творится у тебя внутри, не зависит от того, разделяет вас лишь стена, или тысячи километров… Марианна, мне больно смотреть, как ты страдаешь, и сейчас я не хочу мучить тебя. Пожалуйста, отдохни, восстанови силы. И только после этого принимай решения. Порой взгляд на вещи способен меняться, но бывает слишком поздно…

— Мой взгляд на это не изменится, папа. Здесь не мои взгляды меняться должны. Мои неизменны были всегда. Я любила его любым, я принимала его любым, а он любит свое эго, не меня. Я не единственная и никогда ею не стану, я любимая игрушка, ценная, нужная, но, все же, игрушка. Иногда он, как ребенок, играет с другими, а потом снова возвращается ко мне, а я живая, папа. Я верности хочу, я уверенности в завтрашнем дне хочу, я устала плакать, я устала ненавидеть свое отражение в зеркале, я устала стоять на коленях.

— Я согласен с каждым твоим словом. Но я не мог не попытаться… Услышать… Именно услышать и принять правду… И, если быть искренним, очень рад, что ты нашла в себе силы прийти к этому. Я всегда поддержу тебя, приму любое решение, потому что в этой жизни осталось очень мало вещей, которые я ценю. И одной из них является твоя улыбка.

Отец ушел, а я уронила голову на подушку и закрыла глаза. Нет слез. Ни одной слезинки, глаза сухие и болезненные. Я достаточно плакала, в океанах моих слез можно утопить вселенную. Я больше не пролью ни одной по нему. Ни одной слезинки. Единственные мужчины достойные, моих слез — это мой сын, мой отец и мой брат. Если завтра Ник все еще будет оставаться здесь, я уеду сама или с Фей. Пока что это самое действенное лекарство. Не видеть. Потом я научусь справляться и с этим искушением. Сейчас я буду думать лишь о том, как вернуть детей.

Глава 16

С трудом удалось приоткрыть тяжелые веки. И тут же зажмурился — яркий свет не только ослеплял, но и причинял практически физические страдания… Сделал вздох, мысленно подготовившись к новой порции адской боли… которой не последовало. Дышать было легко. Настолько свободно, что я даже засомневался в том, что в меня стреляли в действительности. А, может, это и правда был мой очередной пьяный бред сознания после встречи с прошлым? И была ли вообще эта самая встреча? Или мне все это привиделось, и сейчас я дома, лежу в обнимку с преданной мне бутылкой? Только обшарпанные стены и убогая обстановка вокруг наводили на мысль, что я все же в Асфентусе. И, судя по тому, что меня не растерзали как предателя, или же, наоборот, Черного льва, я находился в гостях у полукровки.

Мгновением позже мерзко заскрипела дверь, в комнату зашли Влад и Рино.

— Сам… — прокашлялся, так как говорить пока было трудно. — Сам благородный Влад Воронов собственной персоной пришел проверить, как подыхает его брат-предатель?

Влад скривился, остановившись возле постели:

— Не паясничай, Мокану. Если ты в состоянии шутить, значит, не собираешься подыхать.

Полукровка развернул стул спинкой от себя и сел на него, подперев подбородок и сложив руки.

— Вы продолжайте, продолжайте, — махнул он рукой, — я вам не помешаю. Всегда интересовался психологией родственных отношений.

Отвернулся к окну. День… В Асфентусе даже дни унылые и мрачные. Разговаривать не хотелось. Вернее, той единственной, с кем я хотел бы поговорить, здесь не было. В комнате воцарилась гнетущая тишина. Воздух накалился до такой степени, что становилось трудно дышать. Хотя, это могло быть связано и с ранением. Мы с Зоричем практически дошли до покошенного здания, гордо именуемого местной гостиницей, когда я почувствовал резкую боль в груди. А потом еще дважды. Последнее, что видел, был ошарашенный взгляд Серафима, подхватившего меня под руки. И кто говорил, что перед глазами в момент смерти калейдоскопом пробегает вся жизнь? Нагло врут. Ничего подобного не происходит. В голове проносится одна-единственная мысль. У каждого она своя. Моя была о том, что я успел сделать то, что должен был.

Голос Влада раздался неожиданно близко.

— Мы не смогли найти снайпера.

Пожал плечами, я знал, чей заказ выполняли. Эйбель, сука, не простил бы так просто убийства своей сестры. Но ему не повезло, меня основательно подлатали, а это означает, что жить ему осталось считанные дни.

Повернулся к Владу, отмечая и напряженные скулы, и цепкий взгляд, внимательно исследующий меня.

— Это ведь она? Она меня вылечила, Влад? — Влад замолчал, не отрывая взгляда, и едва заметно покачал головой.

— Думаю, что ответ тебе не нужен. У тебя самый преданный ангел-хранитель за всю историю этого мира.

Дыхание перехватило от услышанных слов. Марианна… И снова вернулась острая боль в районе сердца, кромсая его на мелкие кусочки, каждый их которых исступленно агонизировал, сбивая дыхание и заставляя вскипать кровь. Я до боли хотел ее увидеть. Сейчас. Немедленно. Просто увидеть.

Закрыл глаза, прислушиваясь к внутренним ощущениям, и вдруг ясно понял, что ее здесь нет. Марианны не было в доме. Но куда она могла уйти из Асфентуса, если даже Влад пока находился здесь?

— Мой ангел-хранитель… Самый преданный… Вылечить меня она смогла, нашла в себе силы, а увидеться не захотела. Где она?

Краем глаза заметил, как напрягся полукровка, резко выпрямившись на стуле. Стало понятно, почему он упорно продолжал сидеть в комнате.

Влад спокойно посмотрел мне в глаза и твердо отчеканил:

— В этот раз за "победу" ты заплатил слишком высокую цену…

Проклятье. Эту тему обсуждать с Владом я точно не хотел. Поэтому принял скучающий вид и повернулся в его сторону.

— За какую победу, Влад? О чем ты?

— Ник, я знаю ВСЕ. О твоем "сотрудничестве" с Эйбелем, о браке и разводе с моей дочерью. Я знаю, что сейчас я должен благодарить тебя и признать, что ты своего рода мой спаситель. Но только слова застревают у меня в горле. Потому что сейчас ты больше потерял, чем достиг.

— Твой спаситель??? — я засмеялся. — Твою мать, Воронов. Сколько пафоса. Ну давай тогда все-таки выдашь мне грамоту за спасение расы вампирской… Буду хранить ее на полочке..

Я резко сел на кровати:

— Влад, все это сделано не ради твоих слов благодарности. Твоих или чужих, без разницы. Не забывай, ты разговариваешь с самым большим эгоистом на свете. Я это сделал только для себя. Для моей семьи. И я понимаю, что это неприятный сюрприз для Вас, но Вы тоже ее неотъемлемая часть, Ваше Величество.

— Как обычно, дерзишь. Прикрывая свои чувства сарказмом. Может, хватит уже? Если бы ты не действовал, как всегда, в одиночку, никому не объясняя своих безумных планов, сейчас Марианна не бежала бы от тебя, как от прокаженного. Ник, ты на самом деле потерял ее…

Не совсем понял, что именно услышал в его голосе — сожаление? Или тщательно скрытый триумф?

Я схватил его за затылок и приблизил к себе:

— Черта с два я потерял, Влад. Если Марианне было наплевать на меня — она бы не стала вытаскивать с того света. Зачем ей это, брат, если только она все еще не любит меня? Зачем, ответь? Ведь намного проще ей было бы оставить меня дохнуть, корчась в дикой агонии.

— Я не говорю тебе о ее любви. Моя дочь будет любить тебе всегда, где бы ни находилась, и какие бы удары ты ей не наносил. Только любви стало мало. Наконец-то пришло время, когда она поняла, что жизнь с тобой похожа на чертову пороховую бочку. И жить в ожидании очередной искры больше ей не под силу.

Он схватил меня за запястья и оскалился, и… в этот момент меня отдернул от него долбаный полукровка.

— Черта с два, Мокану, вы разнесете мой дом, — Повернулся к Владу и сказал. — Твою мать, Воронов. Вы же братья. Что мешает вам просто сесть и поговорить. За бутылкой виски?

Влад отошел к шкафу и скрестил руки на груди:

— Ты сам все поймешь, но позже… Ты никогда не изменишься. Ты всегда останешься одиночкой. Не способным довериться. Никому. И останешься наедине со своей правотой.