— Не хочу, — отвечал я, — ни его денег, ни его самого, и запрещаю тебе говорить о нем.

— Берегись, — сказала она, — когда мне запрещают что-нибудь делать, я тотчас это делаю.

К счастию, пикадор отправился в Малагу, а я занялся тайным провозом бумажных материй жида Бен-Жозефа. Много хлопот было и мне и Кармен в этой экспедиции, я забыл про пикадора; может быть, и она тоже забыла его, по крайней мере на ту пору. Около этого времени, сударь, встретил я вас, сначала близь Монтильи, потом в Кордове. Не буду говорить вам о последнем нашем свидании. Вы, может быть, знаете его подробнее меня. Кармен украла у вас часы; она хотела обобрать у вас и деньги, особенно хотелось ей украсть этот перстень, который я вижу на вашем пальце, она говорила, что это волшебное кольцо и что оно ей непременно нужно. Мы поссорились, и я ударил ее. Она побледнела и заплакала. В первый раз видел я, что она плачет, и это страшно на меня подействовало. Я просил у ней прощения, но она сердилась на меня целый день, и когда я отправлялся назад в Монтилью, не хотела обнять меня. Мне было очень прискорбно, но дня через три она явилась ко мне с смеющимся лицом, веселая, как зяблик. Все было забыто, и дня два провели мы как нежные любовники. На прощанье она сказала мне: «В Кордове праздник, хочу посмотреть его; кстати узнаю, кто поедет из города с деньгами, и скажу тебе». Я отпустил ее. Оставшись один, я начал думать об этом празднике и об этой внезапной перемене в Кармен. Верно, уж она отмстила за себя, рассуждал я, иначе не пришла бы ко мне первая. Какой-то добрый человек сказал мне, что в Кордове бой быков. Кровь во мне закипела, и как безумный поскакал я в Кордову. Прихожу на площадь. Мне указали Лукаса, и на скамье, против барьера, узнал я Кармен. Стоило мне посмотреть на нее только минуту, чтоб убедиться в верности моих подозрений. Лукас был точно ловок — он сорвал с быка бант[21] и поднес его Кармен, которая тотчас украсила им свою голову. Бык отмстил за меня. Пикадор от толчка его полетел на арену вместе с лошадью. Я взглянул на Кармен; ее уже не было на месте. Мне нельзя было выбраться из той части цирка, где я сидел, и надо было дождаться конца зрелища. Тогда я пошел в дом, который вы знаете, и пробыл там вечер и часть ночи. Около двух часов утра пришла Кармев и несколько изумилась, увидев меня.

— Едем, — сказал я.

— Едем, — отвечала она. Мы сели на лошадь — она сзади меня — и ехали остальную часть ночи, не говоря ни слова. Днем остановились мы в уединенной гостинице, недалеко от монашеской обители. Там я сказал Кармен:

— Послушай, я забываю все. Не буду ни в чем упрекать тебя; только поклянись мне, что поедешь со мной в Америку и будешь жить там спокойно.

— Нет, — отвечала она сердито, — не хочу ехать в Америку; мне и здесь хорошо.

— Потому что здесь твой пикадор? Но не забудь, если он и выздоровеет, ему несдобровать от меня. Впрочем, виноват ли он? Мне надоело убивать твоих любовников; я убью тебя.

Она пристально посмотрела на меня и сказала:

— Я всегда так и думала, что ты убьешь меня. В первый раз, как я увидела тебя, встретился поп у ворот дома. И в эту ночь, выезжая из Кордовы, разве ты не видал? заяц пробежал через дорогу под ногами твоей лошади. Видно, так суждено!

— Карменсита, — спросил я, — неужели ты перестала любить меня?

Кармен не отвечала. Она сидела на циновке, поджав ноги, и чертила что-то пальцем на земле.

— Переменим образ жизни, Кармен! — говорил я умоляющим голосом. — Уедем в чужую сторону, где никогда не будем разлучаться. Ты знаешь, недалеко отсюда, под дубом, зарыты у нас сто двадцать унций золота… Кроме того, есть наши деньги у жида Бен-Жозефа…

Она улыбнулась и сказала:

— Сначала я, потом ты. Я знаю, что это так должно быть.

— Подумай! — продолжал я. — Терпение мое истощается; решайся, или я решусь.

Я покинул ее и пошел гулять в ту сторону, где была обитель. Монах молился на коленях. Я дождался, как кончилась его молитва; мне бы самому хотелось помолиться, но я не мог. Когда он встал, я подошел к нему:

— Святой отец, помолитесь за человека, который стоит на краю гибели.

— Я молюсь за всех страждущих, — отвечал старец.

— Не можете ли вы отслужить обедню за спасение души, которая, может быть, предстанет скоро пред своего Создателя?

— Да, — отвечал он, пристально смотря на меня. И так как в лице моем, вероятно, было какое-нибудь странное выражение, то он хотел, чтоб я поразговорился.

— Мне кажется, я вас где-то видал, — сказал он.

Я положил на скамью его пиастр.

— Когда же отслужите вы обедню? — спросил я.

— Через полчаса. Скажите мне, молодой человек, не лежит ли у вас что-нибудь на совести? Хотите ли вы выслушать советы христианина?

Мне хотелось плакать. Я сказал, что зайду через полчаса, и ушел. Я пролежал на траве, пока не зазвонил колокол. Тогда я пошел опять к обители, но не входил в церковь. По окончании обедни воротился я в гостиницу. Я надеялся, что Кармен убежала… но она была тут. Ей не хотелось показать, что я испугал ее. Сидя у стола, она выливала растопленное олово в деревянную чашу, наполненную водою, и рассматривала формы, какие принимало оно. До такой степени занимало ее это гаданье, что она не заметила моего прихода. То вынимала она из воды кусок олова и задумчиво поворачивала его на все стороны, то напевала магические песни, в которых цыганки призывают Марию-Падилью, любовницу дона-Педро, бывшую, говорят, Bari Crallisa, великою королевой цыган[22].

— Кармен! — сказал я ей, — хочешь ли ехать со мной?

Она встала, оттолкнула деревянную чашку и, накинув на голову мантилью, собралась ехать. Подвели мою лошадь, она села позади меня, и мы поехали.

— Итак, моя Кармен, — сказал я ей, — ты хочешь ехать со мной, не так ли?

— Да, еду с тобой на смерть, но жить с тобой не стану.

Приехали в уединенное ущелье; я остановил лошадь. «Так здесь?» — сказала Кармен и спрыгнула наземь. Она сняла с себя мантилью, бросила ее к ногам своим и стояла неподвижно, пристально смотря на меня.

— Ты намерен убить меня, я это вижу, — сказала она, — убей, если хочешь, но я не уступлю тебе.

— Прошу тебя, будь рассудительна. Послушайся меня! Все прошлое забыто. Ведь ты погубила меня; для тебя сделался я разбойником, убийцей. Кармен! Кармен! дай же мне спасти тебя и самому спастись с тобою!

— Хозе, — отвечала она, — ты требуешь невозможного. Я уже не люблю тебя, а ты еще любишь и потому-то хочешь убить меня. Я могла бы сказать тебе какую-нибудь ложь, но не хочу напрасно ломать голову. Все кончено между нами. Как мой рома, ты имеешь право убить свою роми; но Кармен всегда останется свободною. Цыганкой родилась она, цыганкой и умрет.

— Так ты любишь пикадора? — просил я.

— Да, я любила его, как тебя, одну минуту, может быть, меньше, чем тебя. Теперь я никого не люблю и ненавижу себя за то, что любила тебя.

Я бросился к ногам ее, взял ее руки, орошал их слезами, я напоминал ей о прежних минутах счастия… предлагал ей остаться разбойником, чтоб угодить ей; все, сударь, все предлагал я ей, чтоб только она не переставала любить меня.

— Любить тебя не могу, — сказала она, — жить с тобой не хочу.

Ярость овладела мной. Я вынул нож. Я хотел, чтоб она испугалась и просила о пощаде; но эта женщина была — демон.

— В последний раз, — вскричал я, — хочешь ли остаться со мной?

— Нет! нет! нет! — сказала она, топая ногой, и, сняв с пальца перстень, подаренный мною, бросила его в кусты.

Два раза ударил я ее ножом. То был нож Кривого, взятый мною, когда мой изломался в его горле. При втором ударе Кармен упала не вскрикнув. Еще и теперь я как будто вижу большой, черный глаз ее, пристально смотрящий на меня; мало-помалу он стал мутен и закрылся.

Целый час без чувств, без мысли, сидел я перед ее трупом. Потом вспомнил, что Кармен часто высказывала желание быть похороненной в лесу. Я вырыл ножом могилу и положил туда труп ее. Долго искал я свой перстень в кустах и наконец нашел. Я положил его в могилу, а с ним положил и крестик. Потом сел на коня, прискакал к Кордову и в первой караульне объявил свое имя. Я сказал, что убил Кармен, но не решился сказать, где похоронил ее тело. Монах был святой человек. Он молился за нее! он отслужил обедню за спасение души ее… Бедная Кармен! Не она виновата; виноваты цыганки, что воспитали ее таким образом!..

(1845)