— Знаешь, — сказала я ему, — я тебя люблю.

— Это же прекрасно, почему такое страдальческое выражение лица? — он всё ещё смотрел на меня с опасением.

Я всхлипнула и бросилась ему на шею. Слов банально не было, я не могла ему ничего объяснить. Эмоции переполняли, и если «люблю» я озвучить смогла, то остальное, жаркая смесь изумления, благодарности, желания сделать для него что-то очень хорошее и очень ценное — вылилось в крепкие объятия. Вместо чётких фраз в голове плавали одни обрывки: «мой», «хочу», «прямо сейчас», «никогда не расставаться».

И нас действительно поженили. Дали расписаться на длинном бланке регистрации, прочитали напутствие, пожелали счастья. Я уже не удивилась, когда из ниоткуда появились кольца, и одно из них оказалось как раз впору на мой безымянный палец (потом выяснилось, что Марк снял мерку, пока я спала). Когда Марк надел кольцо и осторожно поцеловал меня в губы, от переполнивших чувств я чуть не расплакалась.

А потом был мост через городскую реку, снова фотографии, шампанское, неспешная поездка на мотоциклах, украшенных гроздьями белых воздушных шаров. Оказалось, что Макс тоже на моте, только в отличие от Марковского стрита он ездил на сверкающем хромированном чоппере. В костюме и с Екатериной за спиной, даже на мотоцикле ухитрявшейся держаться пряменько, как на приёме у английской королевы, он ловил все взгляды прохожих. Я представила, как он с боем выбивал у жены право поехать на моте, и тихо хихикнула под шлемом.

Мне всё ещё не верилось. Это произошло так быстро — и так поразительно буднично, что я ещё не успела свыкнуться с мыслью, что уже замужняя женщина.

Я — жена Марка.

Всё внутри содрогалось от сладкого ужаса. Что мы натворили? Теперь мы привязаны друг к другу. Наша связь описана, оформлена и проштампована, и нет дороги назад. Теперь не сделать вид, что мы никогда не были знакомы.

Нет, конечно, мы можем развестись (я не хотела даже и думать об этом). Но мне казалось, сегодня мы оба изменились так сильно, что никогда не сможем стать прежними. Я то и дело подносила к глазам руку, чтобы полюбоваться тоненьким колечком из красного золота. Марк, видимо, позаботился, чтобы оно не слишком явно выдавало свою принадлежность. Моё было очень девичьим, тоненьким, со сверкающей капелькой драгоценного камня. Я только надеялась, это не бриллиант, а что-то подешевле, потому что Марк вполне мог барским жестом отстегнуть сумму, равную моей зарплате за полгода.

А в ресторане, когда мы утолили первый голод, неожиданно начался очень серьёзный разговор.

— Ну всё, бумаги оформим к понедельнику, — сообщил Макс, откладывая вилку. — И ты станешь счастливым безработным. Поздравляю.

Марк только улыбнулся в ответ. Он выглядел совершенно безмятежным.

— То есть как это безработным? — не выдержав, я влезла в разговор.

— Макс купил у меня салон, — ответил Марк.

— Как это купил? Я думала, ты просто управляющий.

— Ну да, мы сказали так вам, чтобы не пугать сменой владельца. На самом деле я купил его у Зубченко. И теперь продал Максу.

— А я назначу его опять управляющим, — усмехнулся тот. — Главное, что по бумагам салон мой. А ещё у меня есть зубастый юрист и не менее зубастые знакомые в сфере строительства и не только. Не думаю, что отец теперь посмеет этот салон отобрать.

— И ещё я застраховал его, — добавил Марк. — Если спалят, деньги вернутся. Но я не думаю, что отец на это пойдёт, ниточки-то потянутся. Осталось найти управу на него самого. Чтобы отстал от нас на веки вечные.

На сердце стало легче. Ещё один шажочек к тому, чтобы обезопасить нас. Чтобы Марку не пришлось разводиться со мной и жениться на навязанной невесте. Он и впрямь думал об этом, это были не только слова. Не то чтобы я не поверила — но такое явное подтверждение меня успокоило и обрадовало.

Я прижалась к Марку и затихла. Макс о чём-то переговаривался с Екатериной.

От шампанского немного кружилась голова. Я украдкой отставила безымянный палец, любуясь колечком. Марк заметил мой жест, но, ничего не говоря, поцеловал меня в висок. От этого невинного поцелуя у меня захватило дух, как на аттракционах.

Какое счастье, что он у меня есть. Что бы я делала, если бы не встретилась с ним?

Наверняка так и блуждала бы по друзьям, ночевала бы по дачам и гаражам. И Ваня в один прекрасный день мог бы добиться своего. Особенно если бы взялся за дело не один, а сотоварищи.

Меня передёрнуло.

— Кстати, я тут с Максом проконсультировался по поводу твоей квартиры, — шепнул Марк. — Можно получить документы из бюро. На их основе отправляем твоей матери официальное обращение с просьбой купить твою долю. Если она не захочет, ищем покупателя, и вуаля. У тебя на руках деньги, которыми ты можешь распоряжаться, как захочешь. И довольно приличные деньги, потому что тебе, по всем меркам, принадлежит не меньше трети всей площади.

Я молча слушала его. Марк всё говорил правильно, но на душе что-то ныло. Что-то неясное, тревожное. 203c42

— Я тебя прокормлю, конечно, но деньги никогда не бывают лишними. Ты можешь положить их в банк, можешь поступить в университет, можешь просто истратить на что захочешь. Или тебе не очень эта идея?

— Не знаю… — медленно ответила я. — Перегорела. Я её не ненавижу, я только хочу спросить, неужели она ничего не чувствовала, когда меня прогнала. Она ведь даже ни разу мне не звонила. Настолько не беспокоилась?

— Хочешь увидеть её? — серьёзно спросил Марк.

— Наверное… да.

Увидеть — и именно спросить, почему, за что? Она словно уцепилась за случай с отчимом как за предлог. Как будто и так хотела выгнать меня, да не могла найти подходящей причины.

— Ну тогда пойдём и сходим.

Я посмотрела на него с благодарностью. Не «ты сходи», разбирайся со своими проблемами сама, а «мы сходим». Господи, до какой степени можно быть идеальным? Хотя он не то чтобы идеальный во всём, разбрасывает носки и одежду куда попало, постоянно теряет в доме свои вещи, слишком любит риск. Слишком нравится женщинам и привык этим пользоваться.

Но с недостатками я готова мириться, а за достоинства ему вообще нужно памятник поставить.

Глава 21

Всё вышло так, как Марк сказал. Через несколько дней мы получили документы, навестили участкового, объяснили ему суть претензий. Вместе отправились в квартиру матери (я уже не могла считать её своей, хоть мне и принадлежала, как выяснилось, треть).

Мандраж у меня начался уже на подходе, стоило заметить знакомый подъезд. Всё-таки я прожила в этом доме пять лет, сначала только вдвоём с матерью, потом появился отчим, родились братики.

Когда наши отношения испортились? Ведь когда-то они были нормальными?

Может, и были, в детстве. Но я этого не помнила. Когда папа был жив, мы с ним всегда были отдельной командой. Мать не любила разговоры о мотоциклах, ненавидела салон. После смерти отца тут же подписала все документы на продажу своей и моей части. Помню, как злилась на неё за это. Она даже слушать не стала.

Мы вошли в знакомую дверь, поднялись по лестнице. Мне стало не по себе, под ложечкой засосало. Я словно вернулась в тот вечер, когда мать выгнала меня. Тогда у меня не было ничего. Ни денег, ни жилья, ни… ни Марка.

Он, словно почувствовав, приобнял меня за плечи. Завёл вбок, на лестницу, так, чтобы нас не было видно в глазок. Я прильнула к нему. Было приятно опираться на его жёсткое твёрдое тело, знать, что он не пошатнётся, с лёгкостью удержит.

Участковый позвонил в дверь. Изнутри послышались шаги.

— Кто? — спросил неприветливый голос матери.

Участковый представился, показал корочки. Спросил утвердительным тоном:

— Зорина Галина Александровна? Откройте, пожалуйста. Нужно прояснить один вопрос.

Мать замолчала. Я почти физически слышала, как вращаются шестерёнки в её голове.

— Давайте-давайте, открывайте.

Замок щёлкнул. Мать высунула настороженное лицо, участковый открыл дверь шире и кивнул нам. Увидев меня, мать стала хватать ртом воздух. Сделала попытку закрыть дверь, но участковый не дал, и она молча отступила вглубь.

— Ваша дочь, верно? Нехорошо поступаете, гражданочка, что ж вы дочку-то на улицу выгнали? Квартирка-то и ей принадлежит, верно? Проходите, проходите, — подогнал он нас.

Мать с ненавистью смотрела на меня.

— Сука, шваль, проститутка, пусть живёт с теми мужиками, с которыми путается, — остервенело выплюнула она сквозь зубы.

Я промолчала. Её слова меня не слишком ранили, чего-то в этом роде я и ожидала услышать. Куда сильнее меня поразила её внешность. Она разве была такой старой? Поседевшей, с морщинами, с грязными всклокоченными волосами. Ей ведь всего тридцать семь, а выглядит на все сорок пять. Конечно, она сейчас без косметики, но всё равно.

Зато на поток грязи среагировал Марк. Сначала я почувствовала, как напряглось его тело, потом он отодвинул меня в сторону и пошёл к ней.

Мать попятилась.

— Не оскорбляйте мою жену, пожалуйста, — он навис над ней и произнёс безукоризненно вежливо, но с явной угрозой.

Та задохнулась от злости, оценила рост, фигуру, выражение лица — и промолчала. А я не удержалась от улыбки. Было так приятно чувствовать себя под защитой.

Я бросила взгляд внутрь квартиры. Отчима, похоже, дома нет, а близняшки где? Неужели спят?

Дверь в конце коридора приоткрылась, опровергая моё предположение. Выглянуло личико Егорки.

— Сяся! — крикнул он, завидев меня, и тут же распахнул дверь во всю ширь, кинулся ко мне на толстых неверных ножках.

У меня невольно появилась на губах улыбка. Такие милые, родные пухляши. За Егорушкой выскочил Данечка, тоже помчался ко мне. Я присела на корточки, чтобы поймать их обоих.