Не успела.

Мать обернулась, лицо исказилось. Она ловко схватила сперва Егора, потом Данечку, а когда оба завопили, громко сказала, делая вид, что обращается к ним:

— Вот ваша сестра-дрянь пришла отобрать у нас квартиру! Да, да! Мы плачем, потому что не хотим жить на улице!

Вот так она и будет их воспитывать. Вливать в уши всякую ересь. Я стиснула кулаки, наблюдая, как малыши тянут ко мне ручки и заливаются плачем.

Марк встал передо мной, загораживая. Погладил по щекам, заставил приподнять лицо. Шепнул одними губами:

— Не обращай внимания.

У него было встревоженное лицо. Я кивнула, оттаивая под его взглядом. С новой силой подумала, что хочу своего малыша. Которого никто не отберёт.

Блин, это всё Марк виноват. Наводит на всякие мысли.

Тем временем участковый уговаривал мать:

— Давай полюбовно решайте, одна же семья.

— Какая она мне семья! Такая же, как её папаша, сдох, слава богу! Никчёмный, одни мотоциклы на уме, ни денег, ничего, всё в свой салон втюхивал! — волосы у неё встали дыбом, лицо покраснело от гнева, изо рта летела слюна. — У меня двое несовершеннолетних детей! Вы не можете отобрать у меня жильё! — она кричала, близнецы кричали, я ловила себя на мысли о том, что тоже вот-вот закричу.

— Спокойно, гражданка Зорина, спокойно! Унесите детей.

— Саш, помоги, возьми у мамы младших, — негромко, но чётко скомандовал Марк.

Я не успела сделать ни шагу, как мать закричала:

— Пусть стоит где стояла! Я этой проститутке не позволю детей трогать!

Тогда к ней шагнул Марк. Сжал кулаки, лицо перекосилось. Я испугалась, что он ударит её, и она, видимо, тоже так подумала, потому что сжалась в комок, прикрывая собой детей.

— Уложите детей, успокойтесь и возвращайтесь, — прошипел Марк.

Мать ещё с пару секунд молча, зажавшись, ждала удара. Поняв, что он не последует, кинула боязливый взгляд на Марка и бочком отошла в сторону. Близнецы всё ещё кричали у неё на руках, личики покраснели от слёз. Я отвернулась, сама еле удерживая слёзы.

Жаль, что братиков у неё не отобрать.

— Пока она там, давай поищем документы, — предложил Марк. — Мы ведь можем, да?

Последний вопрос был обращён к участковому. Тот пожал плечами:

— Имеете полное право.

Искать особенно не понадобилось, я знала, где лежат бумаги. В гостиной, в большом откидном ящике. Открыла, вытащила и стала перебирать, откладывая в сторону всё, что имело отношение ко мне: свидетельство о рождении, аттестаты, даже детскую медкарту, которая тоже оказалась тут.

До документов на квартиру дойти не успели, вернулась мать. Вошла в гостиную и с порога накинулась на меня. Вернее, попыталась, Марк перехватил, и она лишь злобно крикнула:

— Ты чего там роешься?! А?! Чего ты там вынюхиваешь?

— Спокойно, Галина Александровна, — вмешался участковый. — Будете вопить, вызову наряд.

Мать сверлила меня злобным взглядом, но приблизиться не пыталась. Потом выплюнула фразу:

— Если хочет, пусть возвращается, но квартира ей не достанется!

— Я не вернусь, — ответила я, продолжая перебирать бумаги.

— Ваша дочь изъявляет желание продать свою долю, — начал Марк официальным тоном. — По бумагам это треть всей квартирной площади. У вас приоритетное право приобрести её. Если вы в течение месяца не переведёте указанную сумму, мы выставляем долю квартиры на торги.

— Да кто ты вообще такой?!

— Меня зовут Марк Реутов. С недавних пор имею честь являться законным супругом вашей дочери. Рад познакомиться с тёщей. А ещё по образованию я юрист.

— Вы… вы… — она возмущённо пыхтела, но на лице была написана растерянность. Да уж, думаю, чего-чего, а этого она не ожидала. Ни того, что я вдруг выскочу замуж, ни того, что мой супруг окажется юристом. О том, что Марк в своей жизни ни дня не проработал по специальности, если не считать практики, мать ни за что не догадается.

— Вот, — Марк протянул ей белый конверт. — Мы подготовили уведомление, пожалуйста. Распишитесь, что получили.

— Расписывайтесь, расписывайтесь, — поторопил её участковый.

Мать, шумно дыша, пробежала уведомление глазами и нехотя расписалась. И вдруг подбоченилась, сверкнула глазами и заявила:

— Никто у вас ничего не купит. Ха! В этой квартире несовершеннолетние прописаны, её нельзя продать!

Марк и бровью не повёл:

— Не волнуйтесь, на их доли никто не претендует. Будете решать с тем, кто купит, вселится ли он на вашу жилплощадь или будет сдавать вам в аренду.

У меня в душе прорастало невольное восхищение. Какой же он взрослый, умный, надёжный. Красивый. Особенно сейчас, когда вот так стоит, опираясь одной рукой о косяк, нависая над матерью, на его фоне жалкой и мелкой. Ужасно красивый — высокий, стройный, широкоплечий. Вот только волосы прилично отросли, лезут за ворот. Наверное, надо напомнить, чтобы сходил в парикмахерскую.

Я помотала головой, отгоняя глупые, такие странно домашние мысли, и вернулась к бумагам. Марк с матерью перепирались, она всё норовила поднять голос, а участковый её одёргивал. Потом попросил налить чаю. Я так поняла — для того, чтобы дать нам время спокойно просмотреть документы.

Когда они ушли на кухню, Марк подошёл ко мне и заглянул через плечо.

— О! — выхватил из пальцев бумагу как раз в тот момент, когда я поняла, что держу в руках копию разрешения на продажу нашей старой квартиры.

Хмыкнул, быстро пробегая глазами текст. Покачал головой:

— Странно. Общая площадь новой квартиры по факту куда меньше… А здесь написано, что она больше. Кажется, кто-то подделал документы.

Я пролезла под его руку, заглядывая. Марк тут же обнял меня и нагло положил твёрдый подбородок мне на макушку.

В документе и впрямь значились неверные цифры. Ничего себе. Ошибка или намеренно? И как у неё смелости хватило?

— Её кто-то прикрывал, — Марк озвучил мои мысли. — Или дала приличную взятку. А контракт на продажу бизнеса есть? Там тоже нужно было разрешение опеки.

Контракт нашёлся почти сразу. Марк покачал головой:

— Слишком дёшево. Даже с учётом роста цен, очень дёшево. Её обманули, или это мзда за удачный размен квартиры. А если мзда… это Зубченко. И мой отец.

— Твой отец здесь при чём? — я повернулась в его объятиях и уставилась в глаза.

— Если я правильно помню, как раз в то время он курировал опеку. А значит, мог сделать нужный звоночек нужному человеку, чтобы закрыли глаза на нарушения.

Я промолчала. Плохо разбиралась в том, что он говорил. Но раз его отец заместитель генпрокурора… пожалуй, Марк прав, и он действительно мог надавить на нужные рычаги.

— Жаль, его вряд ли можно к этому привязать, — Марк помахал документами. — Как всегда пострадает только исполнитель.

— Так что, мать нечестно разменяла квартиру?

— Ну как нечестно. Не совсем честно. Площадь должна была быть больше или твоя доля — не треть, а половина, скажем. Иначе непонятно, почему опека дала согласие. Но всё это — фигня, мелочёвка. А вот по мотосалону уже можно что-нибудь вытянуть. Кажется, пора поговорить с Зубом. И, кстати… — он замолчал, болезненно нахмурился. — Мне ещё тогда показалось странным, что он был в доме Игнатова. Не того полёта сошка. Но если уже давно обделывает грязные делишки вместе с отцом… И тогда понятно, почему он сам предложил мне купить салон. За этим опять стоит отец, наверняка. Чёрт бы их всех побрал.

Лицо его потемнело.

Я понимала. Марк ощущает себя как рыба на удочке. Как будто ему дали поиграть в самостоятельность, а в это время аккуратно взяли за жабры.

Я потёрлась щекой о его руку.

— Мало ли кто стоял за этим, салон твой. По-настоящему твой. Ты для него кучу всего сделал. Мой папка был бы рад.

Он опустил на меня взгляд. Нахмуренные брови разгладились. Нагнулся, бережно коснулся губами губ.

Потом выпрямился и сказал:

— Мне только одно странно… Зубченко помогал твоей матери, чтобы, видимо, заполучить салон, а потом забросил его. Такое ощущение, что салон сам по себе был ему не нужен. Что-то здесь кроется.

Я зависла, напряжённо смотря на него. Но ни сказать, ни спросить ничего не успела: послышались шаги. В гостиную заглянул участковый:

— Ну как вы, долго ещё?

— Нет, уже почти всё, — ответила я, складывая в отдельную стопку нужные документы. — Как ты думаешь, нужно оставить ей копии?

— Обойдётся.

— Тогда всё.

Кроме документов, я забрала оставшуюся часть своих вещей, то, от чего мать ещё не успела избавиться. Было странно ходить по бывшей своей комнате и перебирать книги, статуэтки, мягкие игрушки, которые когда-то казались ценными и важными. Я прожила в этой комнате пять лет, а некоторые из книг и игрушек вообще были со мной с детства. Но за этот месяц с лишним всё стало каким-то пыльным — если не в реальности, то в моём ощущении, — и я совсем не была уверена, что это надо тащить в новую жизнь. В итоге так особо ничего и не собрала, только самые любимые украшения, духи, истрёпанного старого мишку, которого папа подарил мне в четыре года — и вручила лёгкий пакет Марку.

Напоследок заглянула в детскую, благо что участковый вполне удачно удерживал мать на кухне.

Малыши уже спали. Егорка забавно посасывал во сне палец. Грызёт ногти, мать так и не отучила. Я поцеловала братиков в тёплые лобики, напоследок вдохнула их запах глубоко-глубоко.

И мы с Марком ушли.

Дорога тихо шуршала под шинами. Я свернулась в клубочек на пассажирском сиденье и молча смотрела в окно. Было непривычно ехать с Марком на машине. Я вообще не знала, что у него есть машина, поэтому, когда днём он, попросив меня подождать, приехал на стильной тёмно-серой «тойоте», в первый миг оторопела. Было такое ощущение, что он достал её из ниоткуда.