Я застыла, как сидела. На миг стало трудно дышать. Словно кто-то схватил изнутри ледяной рукой, сжал в горсть и не хотел отпускать.

— Ох, не хотел я при тебе говорить, грязное бельё ворошить, — сокрушённо сказал Сало, глядя на меня. Подхватил со стола стакан с водой и опрокинул его махом, так, словно там была водка.

Мне тоже очень хотелось выпить. Марк обнимал меня за плечи, словно защищая, я приникла к нему, и только его тепло и размеренный стук его сердца напоминали, что сейчас всё хорошо, я в безопасности, всё, что я ни услышу, уже не так важно, уже относится к прошлому.

— Они хотели место, где стоит салон, уж не знаю зачем. Тоже, может, номера перебивать или наркотой торговать, или оружие перевозить — хрен знает. Но когда Лесник отказался продавать свою долю, ему дали понять, что просто так это ему с рук не сойдёт. Но я-то узнал обо всём уже в ту ночь, когда он… когда его… короче, перед самой его смертью.

— Погоди, я так и не понял, почему ты думаешь, что его убили? — спросил Марк.

Сало отвёл глаза:

— Уж слишком хорошо всё складывается. Он заехал ко мне перед тем, как ехать к Зубу. Собирался избить его и выкинуть к чертям, отстранить от управления полностью. Ему же принадлежала большая часть капитала. Он хотел перекупить у Зуба остальное.

— А избивать его зачем? То есть я бы тоже с удовольствием выбил бы Зубу все зубы, но нужна ведь хоть какая-то причина?

— Ой, да это… — Сало снова отвёл глаза, весь сгорбился. Я бы посмеялась, таким неприкаянным он выглядел, но было не до смеха.

— Договаривай, раз уж начал.

— Да он узнал, что Зуб спит с его женой, — Сало виновато посмотрел на меня. — Извини, Саша.

— Не, ничего, — с трудом ответила я. Тихо фыркнула: — Я даже не слишком-то удивлена.

Более того, картинка в моей голове наконец сложилась. Ещё когда отец был жив, я пару раз замечала, как мать и Зубченко многозначительно переглядываются. Было дело, что и заставала Зуба у нас дома. Наивная школьница, я тогда думала, он приходил к отцу, просто выбирал неудачное время. А этот сукин сын и на меня ведь поглядывал, особенно после того, как сиськи выросли.

— А как он узнал? — поинтересовался Марк. — Если бы он их засёк, выбил бы Зубу всё сразу, на месте, не отходя от кассы.

— Ему кто-то донёс. А может, баба сама проговорилась, в запале. Вряд ли Зуб сам прокололся, ему это точно было ни к чему. Я не спрашивал, как-то неудобно спрашивать такие вещи… да и в голову тогда не пришло. Я ж понятия не имел, что вижу его в последний раз. Он собирался дать Зубу в хлебало, а с бабой развестись. Говорил, голой на мороз выставит. Зол он был очень, не думаю, что прямо так и сделал бы, — Сало бросил на меня ещё один виноватый взгляд.

— Но ты не знаешь, это точно убийство или несчастный случай.

— Да, я ж сразу так и сказал. Да только слишком хорошо это для совпадения. Для Зуба и бабы его хорошо. Но что именно там случилось, знает только Зуб. Ну, может, ещё баба Лесника. Я пытался поднять волну, но всё это быстро замяли, экспертиза якобы обнаружила алкоголь в крови, решили, что по пьяни. Но от меня он уходил трезвый как стёклышко, только злой как чёрт. Не думаю, что стал бы пить с Зубом.

— Что ж ты молчал-то все эти годы?

— А кому говорить?! Ты меня знаешь, я бирюк бирюком. Да и чего говорить, домыслы ж они сплошные…

Марк с Салом и Максом ещё что-то обсуждали, Катя, сидящая с другой стороны от меня, сочувственно поглаживала меня по плечу, а я думала. Думала, что помню папино мёртвое, странно умиротворённое лицо в гробу. Помню, что мать уже тогда проявляла удивительное равнодушие. Плакала, да, но не так, как плачет женщина, потерявшая любимого мужа, а как человек, попавший в переплёт и не уверенный, что сможет выбраться сухим.

И она всё это время знала. Знала, что отец умер, быть может, насильственной смертью, что узнал о её изменах, знала, прикрывала любовника и молчала.

Я встала:

— Я хочу с ней поговорить.

Глава 25

Естественно, одну меня никуда не отпустили. Поначалу вообще не хотели отпускать: то Катя просила хорошо подумать, не действовать на эмоциях, то Сало пытался отыскать оправдания для моей матери, то Макс предлагал другие способы узнать, что произошло тогда, пять лет назад.

Один только Марк молча сидел рядом со мной, наблюдал за моим упрямым лицом, и наконец хлопнул по столу, вставая:

— Мы с Сашей вдвоём съездим.

Небольшая буря протестов, и через пятнадцать минут мы с Марком садились на такси у выхода из ресторана. Доехали быстро, в пути почти не говорили, я только молча сжимала его руку. В голове было пусто, я вообще не представляла себе, что сейчас будет, какие именно вопросы я стану задавать, что мать ответит. Вообще происходящее казалось мне невероятным. И в то же время не было ни единой причины не верить.

Я знала, что мать не любит отца. Ну как знала — до определённого возраста я не замечала, потом старалась не думать об этом, не верить, делать вид, что ни о чём не догадываюсь.

Но я не знала, что она ему изменяла… и тем более мне в голову никогда бы не пришла мысль, что мать может быть замешана в его смерти.

Уже перед дверью в квартиру я вдруг растерялась. Нажала на кнопку звонка, а самой неистово захотелось, чтобы никто не ответил, чтобы никого не было дома. Но через минуту послышались знакомые шаги.

— Кто там? — ворчливо спросила мать ещё раньше, чем посмотрела в глазок. В следующую секунду голос приобрёл визгливые скандальные нотки: — Опять явилась?! Чего тебе надо!

— Поговорить хочу, — глухо сказала я.

Марк стоял за моей спиной и ободряюще обнимал за плечи. Я знала, что он вмешается, если что-то пойдёт не так, и эта уверенность придавала мне силы.

Мать бушевала, сыпала оскорблениями, кричала, чтобы мы проваливали, что квартиру она не отдаст. Я даже слова вставить не могла. К слову, с квартирой предстояло ещё долго разбираться, а если мать так и не пойдёт на попятную, придётся обращаться в суд.

Но сейчас всё это меня ничуть не волновало. Пусть с ней, с квартирой, я бы её целиком отдала, если бы отец сейчас был жив. И ещё мне почему-то мучительно не хотелось, чтобы мать всё-таки была в это замешана.

Улучив паузу в её криках, я негромко произнесла:

— Я знаю, что отец погиб из-за тебя. Если не хочешь, чтобы все соседи были в курсе, в твоих интересах открыть.

Мать замолчала резко, как будто её выключили. С пару мгновений тянулась тишина, а потом раздался скрежет отпираемого замка. Приоткрылась щель, и мать высунула побледневшее настороженное лицо.

— Что ты такое несёшь, идиотка, — зашипела она, старательно умеряя голос. — Пьяный он был, вот и разбился, сам виноват, доездился на своих мотоциклах!

Марк перехватил дверь, на всякий случай не давая закрыть:

— У нас только пара вопросов, ответьте, и мы уйдём.

— Да вы с ума сошли, — всё ещё шипящим тоном ответила мать, но отступила, открывая проход.

— Что происходит? — из глубины квартиры раздался глубокий бас отчима, а следом появился и он сам, в неизменных трениках и натянутой на круглое пузо майке-алкоголичке.

Ни Марк, ни я не успели и рта открыть, мать вызверилась на него первой:

— Помолчи! Иди с детьми посиди.

Тот вгляделся в полумрак коридора, увидел меня с Марком и немного спал с лица. Не говоря ни слова, ретировался в сторону комнаты близнецов. Как пить дать, испугался, что я привела мужика с ним разобраться, сейчас как припомню все его приставания. Его трусость выглядела так комично, что я недобро усмехнулась.

— Ну! — выплюнула мать. — Чего спрашивать хотели, давайте быстро и валите отсюда!

Да уж, чаю она нам явно предлагать не собирается.

— Что произошло в ту ночь, когда отец погиб? — выпалила я, сжимая кулаки и гипнотизируя её серые, так похожие на мои глаза. — Расскажи по порядку.

Она нахмурилась:

— Ничего я не знаю. С кем он пил, по какой пьяни катался, понятия не имею. Как свинтил из дома, так и не вернулся.

— А почему он свинтил из дома? — спросил Марк. — Узнал, что жена ему изменяет? Вы сами ему сказали?

Она покраснела, сжала кулаки:

— А твоё какое дело? Ты мне кто, брат, сват? Почему это я тебе отчёт давать должна?

— Сами и сказали, — с уверенностью заключил Марк. — Так ведь? Обидеть его хотели, больно сделать, верно?

Она злобно пыхтела, грудь ходила ходуном. На лице были безобразные красные пятна. Помолчала, а потом как будто что-то в ней переключилось — она подбоченилась, откинула волосы на спину:

— Да он сам виноват, ни на что не годный был мужик-то! Даже не мужик, так — тьфу! Одни мотоциклы на уме! Да что я, дура, такому верность хранить? Ему железяка его дороже всего на свете была!

— Это неправда, мама! Он-то как раз любил тебя!

— Скажешь тоже! Да он женился-то по залёту!

Я непонимающе сдвинула брови. Я знала, что меня зачали ещё до брака, но никогда не слышала, что это не было запланировано. Наоборот, папа всегда утверждал, что они меня хотели.

— Чего смотришь! — зло усмехнулась мать. — Я аборт сделать хотела, да он запретил. Сказал, что женится. Я, дура, и купилась. Знала бы, что он все деньги на мотоциклы просаживать будет, ни за что бы не вышла. Как будто я рожать хотела! Куда мне дитё в восемнадцать лет?

Мне сделалось так больно, как будто воткнули нож под рёбра. Давно зарубцевавшаяся рана сейчас вскрылась и безжалостно засвербела. Одно дело — пассивно знать, подозревать, что мать тебя не любит. Другое — узнавать, что вообще никогда тебя не хотела, что родила только потому, чтобы удачно выйти замуж. А когда выяснилось, что не совсем удачно, тогда ни ребёнок, ни сам муж стали ей не нужны. Думаю, она не разводилась с отцом только потому, что даже «просаживая все деньги на мотоциклы», семью он всё же обеспечивал, да так, что мать могла сидеть у него на шее, свесив ножки. Она на работу-то вышла только после его смерти.