Как раз передо мной в эту самую минуту на площадку свернула машина скорой помощи. Я пристроилась прямо за ней, но не справилась с торможением, чуть не въехала ей в зад, ухитрилась повернуть в самый последний момент. Нас занесло, Марк повес на ремне, по лицу пробежала судорога.

Меня это даже обрадовало: жив! Отстегнув ремень, не обращая внимания, что машина ещё тарахтела двигателем, я выскочила наружу и что было сил закричала:

— Помогите, он ранен!

Появившиеся из скорой санитары, уже в голос матерившие меня за безбашенную езду, замолчали и переглянулись. Я распахнула пассажирскую дверь, выпуская наружу густой запах крови, но освободить Марка от ремня не успела. Меня мягко отодвинули в сторону:

— Спокойно, девушка, дальше мы сами.

Господи, довезла… успела… надеюсь, успела. Из меня словно вынули стержень, и я осела прямо на холодный асфальт.

Глава 27

Телефон зазвонил, когда я мерила шагами тёмный обшарпанный коридор перед операционной. Это был Макс. Я поспешно ответила и попыталась не разреветься прямо в микрофон.

— Ну всё, сдал его в полицию, теперь не отвертится, — быстро доложил запыхавшийся голос Макса. — Как Марк?

— Не зна-аю! — как ни крепилась, а истерические рыдания всё же остановить не удалось. — Его оперируют сейчас! Господи, а если он умрёт?

— Так, вы где? Я сейчас буду.

Сквозь всхлипывания я продиктовала адрес. Вытерла слёзы, когда Макс отсоединился. Рука всё ещё пахла кровью Марка, хотя я помыла и руки, и лицо в больничном туалете. Этот запах въелся во всё, в одежду, в кожу, в ноздри изнутри. Господи, и сколько там было крови… в доме, в машине, весь плед намок… Разве можно выжить, если из тебя вытекло столько крови?

Макс примчался уже минут через двадцать, весь взмыленный, пахнущий потом и пылью, в распахнутой кожаной куртке. Остановился рядом со мной, молча схватил в объятия, крепко сжал.

— Спокуха, подруга, — зазвучал над головой его голос. — Он не такой парень, чтобы так просто коньки откинуть. Он ещё нам всем нос натянет.

Я только кивнула, утыкаясь носом в его влажную футболку. Думала я в этот момент только о бледном, с запавшими глазами лице Марка. Увижу ли я ещё раз, как он улыбается? Сможет ли он обнять меня?

Пусть что угодно, пусть он останется инвалидом, лишь бы жил. Я смогу, я прокормлю нас обоих, буду работать на трёх работах, буду всю жизнь кормить его с ложки, лишь бы он был рядом.

Потом мы с Максом сели на узкую твёрдую кушетку напротив двери в операционную, и Макс вкратце рассказал, как догнал Зуба на другом конце села, как сбил его с ног, обезоружил. Мощным хуком отправил в нокаут, а потом вместе с местными стерёг до приезда полиции. Сразу же вместе с полицейскими отправились в дом Зуба, но мы уже уехали, и они нашли только следы крови Марка. Макса тоже хотели отправить в отделение, но он позвонил своему знакомому, какой-то шишке, и получил разрешение явиться потом, для дачи показаний. Полицейские были настолько добры, что даже подвезли его к самой больнице.

Я слушала не очень сосредоточенно. Да и Макс, казалось, рассказывает всё только для того, чтобы отвлечь меня. Ему удавалось с переменным успехом, я покачивала головой в такт рассказу, а сама думала о Марке, о том, что у меня нет никого, кроме него, что я просто не могу его потерять, судьба не может быть настолько жестока. Какой дурацкий глупый несчастный случай, ведь Зуб, наверное, не хотел стрелять в меня, он выстрелил от испуга, когда Марк дёрнулся вперёд, чтобы меня закрыть. Если бы можно было отмотать время, я бы вообще там не показалась, ждала бы тихо в коридоре, Марк с Максом бы не растерялись… а теперь он где-то там, над ним колдуют врачи, и неизвестно, выживет он или нет.

Мы провели в том коридоре несколько часов. Наконец лампа с надписью «Идёт операция» погасла, а ещё минут через десять огромная железная дверь с лязгом отворилась. Я затаила дыхание, Макс тоже напрягся, и мы поднялись одновременно, как по команде.

Вышел врач в синем халате, шапочке. Маска мешала разглядеть лицо. Он посмотрел на нас, как-то устало и грустно вздохнул, и сердце болезненно затрепыхалось у меня в груди.

— Ну что там? — не выдержал Макс первым.

Господи, пожалуйста… только бы…

— Операция прошла успешно. Только предупреждаю, в таких случаях мы обязаны сообщать правоохранительным органам. Сами понимаете, огнестрельное ранение.

Не знаю, чего ожидал врач: испуга, несогласия, попытки дать взятку. Макс только обрадованно закивал:

— Отлично, полиция уже разбирается. Так с ним всё в порядке?

— Ну как в порядке, восстановительный период впереди, но вообще парень в рубашке родился. Повезло, что в печень не попало, парой сантиметров правее — и каюк пацану. Не довезли бы. А так — поболит и заживёт. Ангелу-хранителю его свечку поставьте.

Господи.

У меня подкосились ноги. От облегчения, от радости, от понимания, что всё висело на волоске. Но я смогла. Я справилась.

Макс поспешно подхватил меня, не позволив упасть. Я вцепилась в его пропахшую бензином куртку и попыталась дышать размеренно. Марк жив! Марк будет жить.

Макс утешающе похлопывал меня по спине, а сам расспрашивал доктора.

— А к нему можно? — вклинилась я.

Врач покачал головой:

— Пациент ещё под действием наркоза. Завтра приходите.

— Давай, пойдём, — тут же отреагировал Макс. — Отвезу тебя домой, а завтра с утра привезу. Чего ты будешь всю ночь на стуле куковать.

Я согласилась, но предварительно всё же вытребовала возможность хотя бы ненадолго заглянуть к Марку. Стоило увидеть, как он лежит на узкой больничной койке, бледный, с заострившимися чертами лица, глубоко запавшими глазами, под которыми чётко выделялись синяки, с катетером в вене, как невыносимая жалость прошила сердце.

Это из-за меня он пострадал. Больше не буду лезть ему под ноги, мешаться, требовать, чтобы он непременно делал так, как я хочу. Пусть решает свои мужские дела в мужской компании, без страха за меня, а я буду, как подобает беззащитной слабой женщине, тихо ждать его возвращения.

Я даже не успела додумать эту мысль до конца, как уже знала ответ.

Ведь нет же. Не буду.

Но, может быть, он бы и не полюбил меня, если бы я была из тех женщин, которые беспрекословно ждут дома.

С утра я уже была в больнице, как штык. Только сейчас я разглядела, какая она убогая: обшарпанные стены, продавленные койки, грубые хмурые медсёстры. Было такое ощущение, что время остановилось где-то в девяностых, и с тех пор больница жила исключительно на самофинансировании. Катастрофически не хватало лекарств, в палате воняло куревом, пациенты вопили и ругались, даже пили водку у окна, на что никто из медперсонала не обращал никакого внимания.

К обеду Марк пришёл в себя, мы немного поболтали, но рана явно сильно болела, и разговор пришлось прервать. Я сходила к сестре, попросила обезболивающее, устроила скандал, когда мне внаглую объявили, что услуга эта платная. Кое-как добилась, чтобы лекарство вкололи, и Марк снова заснул.

Я с тоской наблюдала за его осунувшимся лицом. Увезти бы его отсюда. Было страшно, что его здесь угробят. А если даже и нет, то такими темпами выздоровление всё равно затянется. И ему же больно, что будет завтра, когда я буду на работе? Он весь день будет страдать, если его снова не обезболят.

Может, позвонить Максу и попросить увезти домой? Перевязки делать я смогу, научусь и уколы колоть.

Я уже почти было решилась пойти к главврачу и так и заявить, как дверь палаты распахнулась. На пороге стоял представительный мужчина в деловом костюме. Знакомый мне мужчина.

Я отступила к кровати, словно надеялась этим защитить Марка.

Его отец неторопливо зашёл, оглянулся, увидел пьянку у окна, замызганные стены, грязный пол. Брезгливая гримаса на его лице стала ещё брезгливее.

— Какое убожество, — медленно процедил он. Потом перевёл взгляд на меня, и мне показалось, что его слова относились и ко мне тоже. — Отойди.

— Он спит. Зачем вы приехали? Как вообще узнали?

Глупый вопрос. Уж у него хватает способов узнавать нужную информацию.

Не обращая на меня внимания, отец Марка прошёл к кровати. Остановился, с высоты своего роста меряя взглядом спящего сына. С нашей прошлой встречи он ничуть не изменился: всё то же недовольное лицо, густые нависающие брови и подавляющая грозная аура.

— Не ожидал, — проронил он.

Не ожидал, что его сын полезет на рожон? Что окажется вот так подстрелен, как утка на охоте? Что попытается выяснить подоплёку произошедшего с моим отцом? Любой из этих вариантов мог оказаться верным.

Отец Марка повернулся ко мне.

— Ну что, добились своего, да? — сказал он непонятно. — Но я ещё поборюсь, не думайте, что меня так легко взять.

Я молча смотрела на него, теряясь в догадках. Это он про арест Зуба говорит? Странно, от отца Марка я скорее ожидала бы, что он избавится от балласта в виде проштрафившегося подчинённого одной левой. Не думаю, что показания Зуба могут его утопить — разве что так, добавить пару штрихов к общему портрету.

Тем временем он снова повернулся к Марку. Обронил как бы невзначай:

— Мне даже приятно, что он так хорошо подготовился, такой сильный ход сделал. Из этого парня будет толк.

Повернулся и не прощаясь вышел. Я осталась стоять в недоумении. Ничего из того, чего я боялась, не произошло: Марка, кажется, не собираются от меня увозить, мне самой ничем не угрожали, ни скандала, ни шантажа. Просто пришёл, как будто действительно был обеспокоен ситуацией с сыном, убедился, что всё более-менее хорошо, и ушёл.

Хотя, может, всё ещё впереди?

Я присела рядом с Марком и погладила его по руке. По щеке — щетина отросла и слегка кололась. Наклонилась и запечатлела на губах вороватый поцелуй. Скорее выздоравливай.