Хоуп взяла свое пиво, невольно зауважав Тру за то, как он отзывается об экс-супруге: это многое говорило и о ней, и о нем.

– Когда вы возвращаетесь в Африку?

– Утром в понедельник. А когда вам уезжать в Роли?

– В воскресенье. В понедельник мне на работу. А когда у вас встреча?

– В субботу. – Тру отпил и медленно опустил бутылку на стол. – Я приехал знакомиться с отцом.

– Вы хотите сказать, встретиться с отцом?

– Да нет, знакомиться. Я его никогда не видел. В письме, которое я получил, сказано, что он уехал из Зимбабве до моего рождения и узнал о моем существовании совсем недавно.

Хоуп чуть не открыла рот от удивления, но спустя несколько мгновений все же решилась спросить:

– Не представляю, как бы я жила, не зная моего отца. Должно быть, после письма у вас голова пошла кру́гом?

– Да, пожалуй. В моей жизни возникло необычное обстоятельство.

Хоуп покачала головой:

– Не представляю, как завести разговор в такой ситуации… Или о чем спрашивать…

– А я знаю, – Тру немного отвернулся. Когда он заговорил снова, его голос почти терялся в шуме прибоя: – Я хочу спросить его о моей матери.

Этого Хоуп не ожидала и не знала, что он имеет в виду. Ей показалось, что на лице собеседника на мгновение отразилась печаль, но когда он вновь повернул голову, это выражение исчезло.

– Судя по всему, нас обоих ожидают знаменательные выходные, – заметил Тру.

Его желание сменить тему было очевидным, и Хоуп тактично воздержалась от вопросов, хотя ей было очень любопытно.

– Надеюсь, обойдется без дождя, иначе с Эллен случится истерика.

– Вы говорили, вы подружка невесты?

– Да. К счастью, платье очень стильное.

– Какое платье?

– Ну, подружки невесты надевают одинаковые платья, выбранные невестой, а у невесты не всегда хороший вкус.

– Вы, кажется, судите по опыту.

– Я в восьмой раз подружка невесты, – вздохнула Хоуп. – Шесть подруг и две сестры. А красивые платья были максимум дважды.

– А что случается, если вам не нравится платье?

– Ничего, просто потом ненавидишь фотографии. Если я когда-нибудь выйду замуж, выберу подружкам самые безобразные наряды в качестве мести.

Тру засмеялся, и Хоуп вдруг поняла, что ей нравится его смех – глубокий и урчащий.

– Вы этого не сделаете.

– Отчего же, однажды платья были ядовито-салатовые и с рукавами-буфами! Это моя Робин удружила. Мы с Джоанной до сих пор подкалываем ее по этому поводу.

– Давно она замужем?

– Девять лет, – отозвалась Хоуп. – Ее муж Марк – страховой брокер, такой тихоня, но очень хороший человек. У них три мальчика. А Джоанна вышла за своего Джима семь лет назад. Он юрист, и у них две девочки.

– Вы, видимо, очень дружны.

– Да, – согласилась Хоуп. – Мы и живем близко, но если машин много, дорога занимает минут двадцать… Но там, откуда вы родом, это, наверное, пустяк…

– В крупных городах вроде Хараре и Булавайо тоже есть пробки. Вы бы удивились.

Хоуп попыталась представить себе эти города, но воображение ей отказало.

– Мне неловко признаться, но когда я думаю о Зимбабве, в памяти всплывают только картинки из телепередач о природе: слоны, жирафы… Я знаю, что в Зимбабве есть города, но я, вероятно, неправильно их себе представляю.

– Местные города такие же, как везде в мире. Есть приличные районы, а в иные лучше не заходить.

– А у вас бывает культурный шок, когда вы приезжаете из буша в город?

– Каждый раз. Несколько дней привыкаю к шуму, машинам и обилию людей. Но это может быть и оттого, что я вырос на ферме.

– Ваша мама владела фермой?

– Нет, мой дед.

– А как ребенок, выросший на ферме, оказался в итоге гидом в буше?

– Это длинная и непростая история.

– Все хорошие истории длинные и непростые. Может, все же поделитесь?

Подошла официантка с тарелками. Тру допил свое пиво и заказал еще бутылку, Хоуп последовала его примеру. Рыба пахла превосходно. На этот раз официантка быстро принесла напитки, вернувшись с двумя бутылками раньше, чем Тру и Хоуп успели попробовать еду. Тру поднял бутылку, показав, что Хоуп должна сделать то же самое.

– За прекрасный вечер, – просто сказал он, чокаясь.

Пожалуй, из-за некоторой формальности тоста в непринужденной атмосфере «Клэнси» Хоуп вдруг поняла, что ее волнение незаметно испарилось. Она подумала, что все дело в искренности Тру, в какой-то его подлинности, природном умении быть собой, и это лишний раз укрепило ее во мнении, что многие люди проводят жизнь, играя придуманную роль, вместо того чтобы оставаться собой.

– Возвращаясь к вашему вопросу, я не против поговорить на эту тему, но не знаю, насколько она подходит для ужина. Может быть, позже?

– Хорошо, – пожала плечами Хоуп. Отрезав кусочек крабовой котлеты, она отправила его в рот, зажмурившись от наслаждения. Заметив, что Тру попробовал тунца, она спросила: – Ну, как?

– Насыщенный вкус, – похвалил он. – А у вас?

– Очень сложно не съесть обе, но в воскресенье мне необходимо влезть в платье…

– Да к тому же стильное…

Ей польстило, что он так точно запомнил ее слова. За ужином они рассказывали друг другу истории. Хоуп говорила об Эллен, упомянув некоторые из ее веселых подвигов, но обелив худшую часть прошлого подруги: например, обойдя молчанием бывшего дружка-наркодилера. Она рассказывала о своих приятельницах, о женском клубе, а потом разговор незаметно перешел на семью: что такое расти у родителей-учителей, которые настаивали, чтобы дети учились планировать свой день и самостоятельно делали уроки. Описывала кроссы и катание на лыжах, с восхищением отзываясь об искусной отцовской методе, по которой он тренировал всех своих дочерей. Вспоминала, как пекла пироги вместе с мамой. Не обошла она и свою профессию, поделившись подробностями о бешеном ритме работы в отделении неотложной помощи и о пациентах и родственниках, которые тронули ее сердце. Временами образ Джоша тоже мелькал в памяти, но Хоуп даже удивилась, как редко и невзначай это было.

На небе уже высыпали звезды. Пенные буруны прибоя светились под луной, а поднявшийся легкий бриз приносил на террасу запах моря. Факелы тики трещали и шипели, отбрасывая на столики оранжевый отсвет. Заходили и уходили другие посетители, а вокруг становилось все тише и спокойнее: разговоры прерывались лишь приглушенным смехом, из музыкального автомата звучали одни и те же песни.

Когда тарелки опустели, подошла официантка с двумя порциями лимонной меренги. Едва Тру попробовал кусочек, как сразу понял: Хоуп не преувеличивала, превознося достоинства фирменного блюда этого заведения. За десертом говорил в основном Тру. Он рассказывал о разных лагерях, где работал, о своем друге Роми и о том, как Роми иногда пристает к нему с просьбами сыграть на гитаре после долгого трудного дня. Тру рассказал Хоуп еще немного о своем разводе с Ким и долго говорил об Эндрю. По интонациям было ясно, что он уже соскучился по сыну, и Хоуп снова подумала, как же ей хочется своего ребенка.

Чувствовалось, что Тру абсолютно устраивает то, кем он является, и жизнь, которую он выбрал, но Тру искренне беспокоился, достаточно ли он хорош как отец. Хоуп предположила, что это нормально, но его честность в этом вопросе подкупала. Она не привыкла к такому задушевному общению, особенно с незнакомым человеком. Не раз Хоуп невольно подавалась вперед, желая лучше расслышать, но тут же, спохватившись, выпрямлялась на стуле. Позже, когда Тру со смехом рассказывал, каким был неуклюжим, когда Эндрю только-только принесли из родильного дома, Хоуп ощутила неожиданную симпатию к своему собеседнику. Он, бесспорно, красив, но ей вдруг стало легко представить, что эта беседа за ужином станет началом новой жизни и долгих разговоров между ними.

Устыдившись, она прогнала эту мысль – волею судьбы они на несколько дней оказались соседями, и ничего больше. Однако душевная теплота не покидала ее, и Хоуп чувствовала, что краснеет чаще обычного.

Когда принесли счет, Тру спокойно взял его. Хоуп предложила заплатить поровну, но он покачал головой, сказав лишь:

– Прошу вас, позвольте мне.

На востоке уже собирались тучи, иногда закрывая луну, но Тру и Хоуп продолжали говорить, пока не ушли последние посетители. Когда они наконец поднялись со своих мест, Хоуп посмотрела на своего спутника, удивляясь царящему на душе спокойствию. Они двинулись к выходу, и Хоуп, увидев, что Тру открыл и придержал для нее калитку, вдруг поверила, что этот ужин стал прекрасным завершением одного из самых удивительных дней в ее жизни.

Прогулка в темноте

За годы работы гидом перевидав тысячи туристов, Тру хорошо научился считывать людей. Когда Хоуп спустилась на пляж и повернулась к нему, он ощутил ауру умиротворения, которого не было, когда они заметили друг друга в «Клэнси». Тогда от нее исходила осторожность, неуверенность, может быть, даже опаска. Им ничего не стоило обменяться дежурными любезностями и расстаться без обид, но Тру так не поступил. Отчего-то ему показалось, что ужин в одиночестве не поможет этой женщине одолеть демонов, с которыми она борется.

– О чем вы думаете? – спросила Хоуп. Ее певучий акцент ласкал слух. – У вас сейчас был такой отвлеченный вид!

– Я думал о нашем разговоре.

– Наверное, я слишком много болтала?

– Вовсе нет. – Следуя уже устоявшемуся порядку, они вместе шли по пляжу, ступая еще неторопливее, чем утром. – Мне было интересно узнать о вашей жизни.

– Не понимаю почему. В ней нет ничего интересного.

«Потому что меня влечет к тебе», – подумал Тру, но говорить не стал. Вместо этого он перешел к тому, о чем Хоуп ни словом не упомянула за весь вечер:

– А что он за человек, ваш бойфренд?

По ее лицу было заметно, что она смущена вопросом.

– Откуда вы знаете, что у меня есть бойфренд?

– Вы сказали, это он подарил вам Скотти.