Николас Спаркс - Каждый вдох

Держа в руках бокалы, она ногой открыла дверь. Скотти выскочил на крыльцо и подбежал к калитке, готовый идти на пляж.

– Не сейчас, Скотти, завтра сходим!

Пес, как обычно, и ухом не повел. Хоуп подошла к креслам-качалкам. Когда она подала Тру бокал, их пальцы на мгновение соприкоснулись, и от этого по ее руке пробежала дрожь.

– Спасибо, – сказал Тру.

– Пожалуйста, – пробормотала Хоуп, все еще справляясь с волнением от его прикосновения.

Скотти по-прежнему стоял у калитки, всем видом напоминая хозяйке об ее истинном предназначении в жизни. Хоуп была только рада отвлечься:

– Я сказала, завтра пойдем! Отдыхай пока. Ложись!

Терьер смотрел на нее, выжидательно виляя хвостом.

– По-моему, он ничего не понимает, – пожаловалась она. – Либо ждет, что я передумаю.

– Красивый у вас пес, – улыбнулся Тру.

– Да, только убегает куда вздумается и лезет под машины, правда, Скотти?

Услышав свое имя, пес активнее завилял хвостом.

– У меня тоже когда-то была собака, – сказал Тру. – Правда, недолго… Это был отличный товарищ.

– А что с ней случилось?

– Лучше вам не знать.

– Ну расскажите!

– Ее задрал и сожрал леопард. Я нашел то, что осталось, на ветках дерева.

Хоуп уставилась на него:

– Вы правы, лучше бы я не знала.

– Совсем другой мир.

– Это точно, – Хоуп задумчиво покачала головой. Они долго пили вино молча. У окна в кухню вились мотыльки, ветровой конус трепетал под легким бризом. Волны накатывали на берег, и на веранде был слышен шорох гальки – словно трясли банку с камушками. Тру не отрывал взгляда от океана, но Хоуп казалось, что он наблюдает и за ней. Его глаза замечали все.

– Вы будете скучать по Сансет-Бич? – спросил он наконец.

– В смысле?

– Ну, когда кто-нибудь купит коттедж? Я видел на фасаде объявление: «Продается».

«Ах да…»

– О, я буду очень скучать! Кто угодно жалел бы об отсутствии возможности здесь отдыхать. Этот коттедж у нас очень давно, я даже представить себе не могла, что когда-нибудь его продадут.

– А почему ваши родители приняли такое решение?

Едва прозвучал вопрос, как Хоуп вспомнила все свои тревоги.

– Папа болен, – сказала она. – У него болезнь Лу Герига. Вы знаете, что это такое? – Когда Тру покачал головой, Хоуп объяснила и добавила, что в бесплатных клиниках и по медицинской страховке можно получить лишь часть необходимого лечения. – Родители продают все, что могут, чтобы соответствующим образом переоборудовать дом или оплатить профессиональный уход.

Хоуп крутила бокал в руках, собираясь с духом.

– Хуже всего неопределенность… Я боюсь за маму – не представляю, как она будет без отца. Пока мама делает вид, что у них все в порядке, но мне кажется, потом от этого ей станет только хуже. Папа, напротив, вроде бы смирился с диагнозом или держится, чтобы не травмировать нас… Иногда мне кажется, я одна беспокоюсь о будущем!

Тру ничего не сказал, поглубже устроился в кресле и внимательно смотрел на Хоуп.

– Вы думаете о том, что я сказала? – решилась спросить она.

– Да, – признался Тру.

– И?

Его голос был тихим, когда он заговорил:

– Конечно, это тяжело, но беспокойство ничем не поможет ни им, ни вам. Уинстон Черчилль говорил, что тревога – это ручеек страха, текущий через разум, и, если ей позволять, она прорежет глубокое русло, куда канут все прочие мысли.

На Хоуп это произвело большое впечатление.

– Черчилль? – с уважением переспросила она.

– Дед его очень уважал и постоянно цитировал. Но, думается мне, тут Черчилль прав.

– А разве вы сами не волнуетесь за Эндрю?

– Вы уже знаете, что это не так.

Хоуп не сдержала улыбки:

– Ну, хотя бы честно признаетесь!

– Иногда с незнакомцами проще всего быть честным.

Она понимала, что Тру говорит не столько о ней, сколько о себе. Оглядевшись, Хоуп увидела вокруг темные коттеджи: Сансет-Бич походил на город-призрак. Она отпила вина, чувствуя, как приятный покой разливается по телу, окружая ее ореолом, словно мягкий свет от лампы.

– Нетрудно понять, почему вы будете скучать по этим местам, – нарушил молчание Тру. – Здесь удивительно тихо.

Хоуп заговорила, вспоминая вслух:

– Мы проводили тут почти каждое лето. Когда мы с сестрами были маленькие, то постоянно плескались в воде. Я научилась кататься на доске вон там, у пирса. Получалось не блестяще, но меня устраивало. Я часами там плавала в ожидании хорошей волны и видела, не поверите, акул, дельфинов, даже двух китов, правда издали! А когда мне было лет двенадцать, я заметила плывущее дерево, и вдруг оно как вынырнет в двух метрах от меня! Я увидела усатую морду и оцепенела от страха, даже крикнуть не могла, а в голове одна мысль: что это за чудовище, бегемот или морж? Но как только я убедилась, что оно не планирует меня есть, мне захотелось его рассмотреть. Я даже гребла, чтобы не отстать. Так мы и плавали часа два. Это один из самых поразительных случаев в моей жизни.

– И кто это оказался?

– Ламантин, морская корова! Их много во Флориде. Здесь их тоже часто видят у берега, но мне вот больше не довелось. Робин мне до сих пор не верит, говорит, я все придумала.

Тру улыбнулся.

– Я вам верю. И мне нравится ваш рассказ.

– Ну еще бы, в нем же фигурирует животное… Слушайте, пока вы здесь, вам обязательно надо увидеть еще одну уникальную штуку, пока погода не испортилась.

– Какую же?

– Вы должны завтра сходить к «Родственным душам». Это за пирсом, на соседнем острове, но во время отлива можно дойти пешком. Как увидите американский флаг, начинайте плавно сворачивать к дюне – и мимо не пройдете.

– Я что-то не понял про родственные души.

– Пусть это будет сюрпризом. На месте разберетесь.

– Все равно не понимаю.

– Поймете.

Хоуп видела, что ей удалось разбудить в нем любопытство.

– Завтра я собирался порыбачить, если удастся достать наживку.

– Наживка есть в магазине у пирса, но вы успеете и то и другое, – заверила Хоуп. – Отлив начнется часа в четыре.

– Надо подумать. А что вы завтра делаете?

– Привожу в порядок голову и ногти перед свадьбой и хочу поискать новые туфли. В общем, женские заботы.

Тру кивнул и отпил еще глоток вина. На веранде царила атмосфера естественности и спокойствия. Некоторое время они синхронно качались в креслах, любуясь великолепным звездным небом, но когда Хоуп с трудом подавила зевоту, она сообразила, что Тру пора идти. Он уже допил свой бокал и будто прочел ее мысли.

– Мне, наверное, пора, – начал он. – День был долгий… Спасибо за вино.

Хоуп понимала, что так будет правильно, но все равно почувствовала разочарование.

– Спасибо за ужин.

Тру отдал ей бокал и направился к калитке. Поставив бокалы на стол, Хоуп последовала за ним. У выхода Тру остановился и обернулся. Хоуп почти физически ощущала исходившую от него энергию, но когда он заговорил, голос прозвучал негромко:

– Вы необыкновенная женщина, Хоуп. Надеюсь, у вас с Джошем все наладится. Ему очень повезло.

Эти слова застали ее врасплох, но Хоуп понимала, что Тру говорил искренне, не осуждая и ничего не ожидая для себя.

– Конечно, у нас все наладится, – сказала она скорее себе, чем ему.

Тру открыл калитку и начал спускаться на пляж. Хоуп немного проводила его. Скрестив руки на груди, она смотрела, как он идет по настилу к краю дюны. Пройдя около четверти пути, Тру обернулся и помахал ей. Хоуп помахала в ответ. Когда он отошел совсем далеко, она вернулась на веранду. Подхватив бокалы, Хоуп отнесла их в раковину и удалилась в спальню.

Раздевшись, она подошла к зеркалу. Первой мыслью было, что пора худеть, но в целом Хоуп осталась довольна своим видом. Конечно, хорошо иметь гибкое тело, способное украсить спортивный журнал, но она просто по-другому устроена, ей никогда не стать худышкой. Еще девочкой Хоуп мечтала быть немного повыше, хотя бы как сестры, однако, глядя на свое отражение, она думала о том, как Тру смотрел на нее, об интересе к ее словам, о комплиментах ее внешности. Хоуп не хватало мужского внимания, и не только как традиционной прелюдии к сексу. Она пыталась разобраться в своих чувствах и расставить все по местам, но понимала, что это опасная почва.

Отвернувшись от зеркала, Хоуп пошла в ванную умываться. Стянув резинку с волос, она провела по ним расческой, чтобы не запутались к утру. Подойдя к чемодану, взяла пижаму, но, поколебавшись, бросила ее обратно в чемодан и достала из шкафа второе одеяло.

Она терпеть не могла мерзнуть по ночам, поэтому забралась под два одеяла и закрыла глаза, чувствуя себя сексуальной и в кои-то веки находясь в гармонии с собой.

Утром Тру прошел мимо коттеджа, неся ящик с рыболовными снастями и удочку. На ходу он отметил, что краска на перилах сильно облупилась и некоторые столбики совсем сгнили, но все равно этот коттедж подходил ему куда лучше, чем трехэтажная вилла, слишком большая и чересчур современная. Тру так и не разобрался, как включать кофемашину. Он бы остался доволен и одной чашкой, но уже понял – не судьба.

После рассвета прошел час, и Тру думал, проснулась ли Хоуп. Нельзя было понять, горит ли в коттедже свет, однако на веранде никого не было. Тру поймал себя на мысли о бойфренде Хоуп и покачал головой: о чем только думает этот человек? Несмотря на жизнь в буше, Тру понимал, что на свадебное торжество мужчина просто обязан сопровождать свою женщину, и неважно, ладят они или в ссоре, как выразилась Хоуп.

Тру невольно представил, какая она утром, пока не приведет себя в порядок. Даже с припухшими глазами и растрепанными волосами Хоуп все равно будет красива. Иную красоту ничем не спрячешь. Когда она улыбалась, изнутри нее точно пробивался теплый свет, а слушая ее певучую речь, можно было забыть обо всем на свете. В ее акценте было что-то мягкое и протяжное, напоминающее колыбельную, и когда Хоуп рассказывала об Эллен или описывала ламантина, Тру готов был слушать ее целую вечность.