– Надо же, какая непогода, – удивлялся Гарри. – Но на материке еще хуже. Чертовски долго добирался, шоссе почти превратилось в реку… Водитель столько объезжал…

Это было скорее замечание, чем вопрос, поэтому Тру ничего не сказал. Он пристально рассматривал отца, словно получив возможность заглянуть в будущее. «Вот так, – думал он, – и я буду выглядеть, если доживу до его лет».

– Тебе понравился дом?

– Большой, – отозвался Тру, вспомнив, как Хоуп охарактеризовала его при первой встрече. – Но очень красивый.

– Я построил его несколько лет назад. Жена мечтала о вилле у океана, но мы тут почти не жили. – Он дважды судорожно, с хрипами вздохнул и заговорил снова: – Еды в холодильнике хватило?

– Более чем, – ответил Тру. – Много останется, когда я уеду.

– Ничего, об этом позаботится уборщица. Рад, что все доставили вовремя. Я сначала не подумал про еду, вспомнил, когда ты был уже в воздухе, но уже мало что мог – в отделении интенсивной терапии звонить запрещено. Я попросил дочь взять это на себя, она связалась с управляющим, и он принял доставку…

Слова превратились в шум, в сознании фиксировались только некоторые: жена, отделение интенсивной терапии, дочь… Тру никак не мог сосредоточиться. Хоуп была права, предсказывая, что эта встреча покажется чем-то нереальным.

– Понятно, – только и смог сказать он.

– Еще я хочу извиниться, что не обеспечил тебя машиной, а прислал водителя. Самому тебе было бы удобнее…

– Никаких проблем, я бы все равно не придумал, куда отправиться. Вы сказали, что лежали в интенсивной терапии?

– Меня отпустили из больницы вчера. Дети отговаривали ехать, но я не мог упустить возможность познакомиться с тобой.

– Не хотите присесть? – вежливо спросил Тру.

– Пожалуй, придется так и сделать.

Они пересекли гостиную и подошли к большому обеденному столу, где Гарри буквально упал на стул. В сером свете, сочившемся из окон, он выглядел еще более изможденным, чем на крыльце. Тру присел рядом.

– Могу я узнать, по какой причине вас положили в больницу?

– Рак легких. Четвертая стадия.

– Боюсь, я не очень разбираюсь в раке.

– Терминальная, – пояснил Гарри. – Врачи дают мне пару месяцев. Возможно, чуть больше или чуть меньше. Все в руках Божьих… Диагноз мне поставили весной.

Тру стало грустно, но он как будто услышал неважные новости от незнакомца, нежели от родственника.

– Мне жаль это слышать.

– Благодарю, – отозвался Гарри и, несмотря на невеселую тему, улыбнулся: – Я ни о чем не жалею. Я прожил хорошую жизнь, и мне, в отличие от многих, выпал шанс проститься… А в твоем случае так даже поздороваться… – Он вынул из кармана пиджака платок и долго кашлял в него, после чего с трудом вздохнул. Было слышно, что в груди много мокроты. – Я хочу сказать тебе спасибо за то, что приехал. Посылая билеты, я не был уверен, что ты согласишься прилететь.

– Вначале я не хотел приезжать.

– Но любопытство пересилило?

– Да, – признался Тру.

– Вот и у меня тоже, – сообщил Гарри, – как только я узнал о твоем существовании. Я и не подозревал до прошлого года.

– Но встретиться вы захотели не сразу?

– Нет.

– Почему?

– Не хотел осложнять твою жизнь, да и свою тоже.

Ответ был честным, но Тру не знал, как на это реагировать.

– А как вы обо мне узнали?

– Долгая история, но я постараюсь покороче. Моего давнего знакомого Фрэнка Джессапа волею судьбы занесло в наш городишко. Видеть я его не видел почти сорок лет, но связь мы кое-как поддерживали: открытки на Рождество, изредка письмо-другое. В общем, за ланчем он завел разговор о твоей матери и проговорился, что у нее, по слухам, родился ребенок меньше чем через год после моего отъезда из Родезии. Он не утверждал, что сын от меня, но мне показалось, что он склоняется к этому. Мысль о подобной возможности не давала мне покоя, и в итоге я нанял частного детектива. Расследование заняло немало времени – многие люди до сих пор боятся говорить о твоем деде, он и мертвый внушает страх, а какой ад творился тогда в Родезии, тебе рассказывать не надо, так что с записями там тоже беда. Но детектив, как оказалось, не даром ел свой хлеб, и в конце концов я отправил человека в сафари-лодж в Хванге. Он тебя сфотографировал, и как только я увидел снимки, необходимость в других доказательствах отпала. У тебя мои глаза, хотя лицом ты больше похож на мать.

Тру отвернулся к окну и долго не нарушал повисшую тишину. Он думал об услышанном.

– Что вы имели в виду, говоря, что не хотели осложнять мою жизнь? – спросил Тру наконец.

Гарри ответил не сразу.

– Есть расхожее мнение, что правда решает все проблемы, но я достаточно давно живу, чтобы знать – это ерунда. Иногда от правды больше вреда, чем пользы.

Тру молчал, понимая, что разговор наконец зашел о главном.

– Об этом я и раздумывал с зимы. Узнав, что ты согласился прилететь, я задался вопросом: о чем тебе рассказать. Есть некоторые… аспекты прошлого, которые тебе будет неприятно слышать, а кое о чем ты, наверное, предпочел бы вообще не знать. Так что теперь тебе решать: хочешь ли ты знать всю правду или лишь избранные места. Но только учти, что я со своими знаниями не проживу до глубокой старости. Мое сожаление долго не продлится по понятным причинам.

Тру сложил ладони вместе, обдумывая вопрос. Туманные намеки и осторожные фразы разбудили в нем любопытство, но предупреждение останавливало от быстрого ответа. В самом деле, нужно ли ему знать все? Молча он поднялся из-за стола.

– Я принесу воды, хотите?

– Я бы выпил горячего чая, если нетрудно.

– Конечно, – согласился Тру, затем разыскал чайник в одном из шкафов, налил воды и поставил на конфорку. В другом шкафу нашлись чайные пакетики. Вскоре чайник засвистел, и Тру заварил чаю и принес чашку отцу.

Все это время Гарри ничего не говорил. Как и Тру, он не был склонен заполнять паузы светским разговором. Интересно.

– Ну что, решил? – спросил он.

– Нет, – отозвался Тру.

– А что ты вообще хочешь узнать?

«Я хочу узнать о своей матери», – подумал Тру, но, сидя рядом с этим стариком, он неожиданно для себя попросил:

– Для начала расскажите о себе.

Гарри почесал родимое пятно на щеке.

– Хорошо. Родился я в 1914 году в Колорадо. Не поверишь – в дерновой хижине. Есть три старшие сестры. Когда я был юнцом, началась Великая депрессия. Время было трудное, но моя мать, учительница, всегда говорила о важности образования. Я поступил в Колорадский университет и закончил с парой дипломов. Затем пошел в армию. Я вроде писал, что служил в Инженерном корпусе?

Тру кивнул.

– Сначала работа была штатская, но потом началась война. Я побывал и в Северной Африке, и в Италии, и в Европе. Сперва в основном занимались подрывами, но уже в конце сорок четвертого и весной сорок пятого, при Монтгомери, начали строить мосты. Союзные войска быстро продвигались вглубь Германии, а там много естественных водных преград, тот же Рейн… В войну я подружился с одним инженером из британских частей. Он вырос в Родезии, у него там оставались знакомые. Этот человек рассказал мне о шахтах и полезных ископаемых, которые так и ждут, чтобы их начали добывать, поэтому после войны я поехал с ним туда. Он помог мне получить работу на шахте Буштик. Я уже проработал там несколько лет, когда встретил твою маму.

Гарри сделал глоток чая. Тру видел, что старик взвешивает, сколько рассказывать.

– Потом я вернулся в Штаты. Начал работать в «Эксоне», там и познакомился с будущей женой на рождественской вечеринке. Люси была сестрой одного из руководителей, мы понравились друг другу, начали встречаться, поженились, завели детей. Я много лет работал в разных странах: некоторые безопасные, другие так себе. Люси с детьми либо отправлялись со мной, либо оставались дома. Семейный, можно сказать, подряд, всячески способствовавший моей карьере. Я проработал в «Эксоне» до самой пенсии, в итоге стал одним из вице-президентов компании и нажил состояние по ходу дела. В Северную Каролину мы переехали одиннадцать лет назад – Люси здесь выросла и захотела вернуться домой.

Тру во все глаза смотрел на отца, думая о своих новоявленных родственниках, которых Гарри завел уже после Африки.

– А сколько у вас детей?

– Трое. Два мальчика и девочка, всем уже за тридцать. В ноябре, если я доживу, мы с женой отметим сорок лет брака…

Тру отпил воды.

– Вы хотите что-нибудь узнать обо мне?

– Вот о тебе я как раз знаю много. Детектив постарался.

– Значит, вам известно, что у меня есть сын, ваш внук?

– Да.

– У вас нет желания с ним познакомиться?

– Есть, – ответил Гарри, – но это, наверное, не самая удачная мысль. Я для него чужой человек, к тому же умирающий. Не знаю, нужно ли ему это знакомство.

Тру подумал, что старик, пожалуй, прав. Но все же…

– Однако ко мне у вас другие чувства. Ситуация аналогичная, но вывод вы делаете иной?

– Ты мой сын.

Тру снова отпил воды.

– Расскажите мне о моей матери, – попросил он.

Гарри немного опустил голову и заговорил тише:

– Она была очень красива. Одна из самых красивых женщин, которых я знал. Намного моложе меня, но вместе с тем… умная, развитая и достаточно зрелая для своих лет. Твоя мать могла часами говорить о поэзии и искусстве, в которых я тогда вообще не разбирался, да еще так горячо и эрудированно… У нее был замечательный смех: слушаешь и тоже начинаешь смеяться. Я влюбился в нее в первый же вечер знакомства. Она была… необыкновенной.

Он вытер рот платком.

– Мы много общались: твоя мать училась в университете, а у нашей шахты была там лаборатория. Мы виделись, когда хотели. Я тогда головы не поднимал от работы, но мы все равно находили время. Помню, она всюду носила с собой томик Йейтса, и сколько же раз мы читали друг другу стихи вслух… – Гарри замолчал, задыхаясь. – Она обожала помидоры и ела их с чем угодно, причем не солила, а посыпала сахаром. Любила бабочек. Считала Хамфри Богарта в «Касабланке» самым сексуальным мужчиной в мире. С тех пор я начал держать сигарету, как он, – указательным и большим пальцами.