Николас Спаркс - Каждый вдох

Хоуп видела, что отец ждет, готовый выслушать, – в детстве она со всеми заботами бежала к нему. Он умел слушать так, что ей всегда становилось легче. Эмпат от природы, отец редко советовал, а только спрашивал, что, по мнению Хоуп, ей нужно сделать, исподволь приучая дочь доверять собственному чутью и мнению.

Но сейчас, вспоминая письмо Тру, Хоуп не могла избавиться от мысли, что совершила ужасную ошибку. Сидя рядом с отцом, она будто в замедленной съемке видела то последнее утро. Хоуп помнила, какой у Тру был вид, когда он вышел на веранду, и ощущение его руки, которую она сжимала, пока они шли по пляжу. Хоуп помнила потрясенное выражение лица Тру, когда она сказала о предложении Джоша.

Но это были не самые болезненные воспоминания: Хоуп не могла забыть, как Тру умолял ее поехать с ним в Зимбабве или как он уронил голову на колени, когда она сворачивала на шоссе, уезжая от жизни с ним.

Конечно, все еще можно изменить. Можно заказать билет на самолет в Зимбабве и завтра вылететь к нему. Можно сказать, что она поняла – им самой судьбой предназначено жить вместе до глубокой старости. Они будут заниматься любовью, и в чужой, незнакомой стране и сама Хоуп станет иной, и вот эту жизнь она не могла даже представить…

Ей захотелось все рассказать отцу и услышать от него, что ее счастье для него превыше всего. Но тут ее щеку ласково, как щенок, лизнул бриз, и Хоуп вспомнила, как они с Тру сидели возле «Родственных душ», и ветер ерошил его волосы.

Она же поступила правильно, не так ли?

Да или нет?

Оглушительно трещали цикады, наваливалась тяжелая, невыносимо душная ночь. Лунный свет пробивался сквозь ветви деревьев. По улице проехала машина с опущенными стеклами и орущей стереосистемой. Хоуп вспомнился джаз из радиоприемника, когда Тру обнял ее в коттедже.

– Забыл тебя спросить, – сказал наконец отец. – Там, конечно, всю неделю шли дожди и штормило, но удалось ли тебе хоть раз сходить к «Родственным душам»?

Эти слова прорвали невидимую дамбу: у Хоуп вырвался сдавленный крик, сразу сменившийся потоком слез.

– Что я не так сказал? – испугался отец, но она его почти не слышала. – Что случилось? Скажи мне, детка!

Хоуп лишь качала головой, не в силах отвечать, смутно чувствуя отцовскую руку у себя на колене. Не открывая глаз, она знала, что он смотрит на нее с тревогой и заботой. Но Хоуп была способна думать только о Тру, и ничто на свете не могло унять ее слез.

Октябрь 2014 года

«Воспоминания – это дверь в прошлое; чем больше мы дорожим прошлым, тем шире откроется дверь», – любил говорить отец Хоуп. Подобно многим отцовским высказываниям, со временем эта фраза словно становилась еще мудрее.

С другой стороны, со временем все имеет свойство меняться, думала Хоуп. Ей не верилось, что прошло почти четверть века с той недели в Сансет-Бич. За двадцать четыре года много воды утекло, и Хоуп казалось, что она очень изменилась и уже ничем не напоминает ту, кем когда-то была.

Хоуп сидела на веранде своего дома в Роли. Вечерело. В холодном воздухе чувствовалось дыхание приближающейся зимы. Лунный свет заливал лужайку зыбким сиянием и серебрил листву, трепетавшую на ветру. В последнее время шорох листьев казался Хоуп голосами из прошлого, зовущими ее. Неторопливо покачиваясь в кресле-качалке, она думала о своих детях, и воспоминания смешивались и сталкивались, точно в калейдоскопе. Сидя под луной, Хоуп вспоминала благоговение, которое испытала в родовой палате, впервые взяв на руки каждого из своих новорожденных; она улыбнулась, живо представив своих малышей, бегущих по коридору голенькими после ванны. Хоуп думала об их беззубых улыбках, когда начали выпадать молочные зубки, и заново переживала смешанные чувства гордости и волнения, когда они преодолевали сложности подросткового возраста. У нее замечательные, просто прекрасные дети. К своему удивлению, Хоуп почувствовала, что может вспоминать о Джоше почти ласково, что раньше казалось невозможным. Они развелись восемь лет назад, но шестидесятилетняя Хоуп считала, что она дожила до такого возраста, когда начинаешь легко прощать.

Джейкоб заезжал в пятницу, Рейчел привезла свежие рогалики утром в воскресенье. Ни сын, ни дочь ни о чем не спросили, когда Хоуп сказала, что снова, как в прошлом году, сняла коттедж на берегу океана. Такое отсутствие любопытства не являлось чем-то необычным: как многие молодые люди, сын и дочь были увлечены собственной жизнью. Рейчел закончила университет в мае, Джейкоб – годом раньше, и оба нашли работу еще до получения диплома: Джейкоб продавал рекламное время на местной радиостанции, а Рейчел работала в маркетинговой интернет-компании. Они жили отдельно и сами оплачивали свои счета, что, как знала Хоуп, стало редкостью. Большинство их сверстников после колледжа вернулись под крылышко к родителям, и Хоуп считала независимость своих детей даже более достойной уважения, чем их дипломы.

Перед тем как начать собираться, она съездила в салон и уложила волосы. Выйдя на пенсию два года назад, Хоуп начала ходить в весьма недешевый салон напротив фешенебельного универмага в центре (единственная роскошь, которую она себе позволяла). Хоуп уже привыкла к постоянным посетительницам и, сидя в кресле, краем уха слушала разговоры о мужьях, детях и летних отпусках. Эта болтовня становилась бальзамом на душу, но отчего-то Хоуп вспомнились давно покойные родители.

Отец скончался от амиотрофического склероза восемнадцать лет назад, мать пережила его всего на четыре года. Хоуп до сих пор тосковала по ним, хотя боль утраты со временем притупилась, превратившись в нечто более сносное, сродни вечному сожалению, ощущаемому только в самые минорные минуты.

Выходя из салона после укладки, Хоуп обратила внимание на длинный ряд «БМВ» и «Мерседесов» перед универмагом и на хорошо одетых женщин, выплывающих из стеклянных дверей с огромными пакетами. Действительно ли им так нужны купленные вещи или же шопинг превратился в своего рода зависимость и что-то новенькое ненадолго отвлекает от тревог и депрессии? В жизни Хоуп бывали периоды, когда она тоже спасалась шопингом, но сейчас ей невольно думалось, что мир все же изменился за последние годы. Все заделались завзятыми материалистами, стремятся быть не хуже других, но Хоуп знала, что полноценная жизнь редко бывает связана с приобретательством. Она скорее об опыте, отношениях, здоровье, родственниках и любимом человеке, который тоже любит тебя. Хоуп очень старалась внушить эти понятия своим детям, но кто знает, удалось ей это или нет?

Ответы будто ускользали от нее. В последнее время она часто задавала себе вопрос «почему?» по самым разным поводам, и хотя некоторые утверждают, что для них не существует загадок (дневные ток-шоу переполнены подобными всезнайками), Хоуп им не доверяла. Если бы они согласились ответить на один вопрос, она бы спросила: почему любовь всегда требует жертв?

Ответ Хоуп не знала, но убедилась в этом и в собственном браке, и как любящая мать своих детей, и как взрослая дочь человека, обреченного на медленную смерть. Но сколько она ни ломала голову, причина такой неизбежности не прояснялась. Может быть, жертвенность – непременная составляющая любви? Или любовь и жертвенность вообще синонимы? Или одно является доказательством другого? Хоуп не хотелось верить, что любовь всегда взимает плату разочарованием, болью или тоской, но она не находила, что возразить.

Несмотря на события, которые невозможно предусмотреть или предотвратить, Хоуп не была несчастлива. Она понимала, что жизнь у всех в чем-то не сахар, и не унывала. Однако, как всем людям, Хоуп было о чем жалеть, и с возрастом она думала об этом все чаще. Сожаления просыпались неожиданно и в самое неподходящее время – когда она опускала деньги в церковную кружку или подметала с пола рассыпанный сахар. В такие минуты Хоуп вспоминала о том, когда следовало поступить иначе, о ссорах, которых стоило избежать, о просьбах о прощении, так и не произнесенных. Порой ее охватывало желание повернуть время вспять, но она, стараясь быть до конца честной, тут же спрашивала себя, что бы это изменило. Ошибки неизбежны, и жизнь научила ее, что сожаления иногда заменяют важные уроки, если человек, конечно, готов учиться на своих ошибках. В этом смысле отец лишь наполовину прав насчет воспоминаний – они не только двери в прошлое. Хоуп хотелось верить, что эти двери порой ведут и в новое, иное будущее.

Вздрогнув от внезапного холодного порыва ветра, Хоуп решила, что нужно вернуться в дом.

Она жила в этом доме больше двух десятилетий: они с Джошем купили его вскоре после свадьбы. Любуясь знакомой обстановкой, Хоуп снова подумала, как же ей всегда здесь нравилось: георгианский стиль, величественные колонны по фасаду, комнаты первого этажа обшиты деревянными панелями. Но, пожалуй, с ним пора расставаться: дом слишком велик для нее одной, поддерживать чистоту во всех помещениях – большой труд, да и по лестнице ей тоже уже нелегко подниматься. Но когда Хоуп заговорила о продаже, Рейчел и Джейкоб воспротивились расставанию с домом своего детства.

Продавать или нет, а ремонт все равно нужен. Деревянные полы облезли, в столовой пора менять выцветшие обои. Кухня и ванные вполне функциональны, но морально устарели и требуют обновления. Господи, сколько работы! Хоуп не знала, когда она соберется с силами для ремонта и будет ли это вообще.

Она прошлась по дому, выключая свет. Некоторые из выключателей срабатывали не сразу, и возиться с ними пришлось дольше обычного.

Чемодан стоял у входной двери рядом с деревянной шкатулкой, которую Хоуп принесла с чердака. При виде шкатулки она сразу подумала о Тру, хотя, по сути, никогда не забывала о нем. Ему сейчас должно быть шестьдесят шесть лет. Интересно, бросил ли он свою работу гида, по-прежнему ли живет в Зимбабве либо же переехал в Европу, Австралию или какую-нибудь более экзотическую страну? Хоуп гадала, часто ли Тру видится с Эндрю и стал ли уже дедушкой за годы, которые они не виделись. Ей было любопытно, женился ли он во второй раз, есть ли у него кто-нибудь и помнит ли он ее, да и жив ли, если на то пошло… Хоуп считала, что она бы почувствовала, если бы Тру ушел из жизни, потому что их связывает незримая нить, но тут она готова была признать, что скорее выдает желаемое за действительное. А больше всего Хоуп не давал покоя вопрос: могут ли последние слова его письма оказаться правдой и неужели для них все и всегда будет возможным?