В спальне она надела пижаму, подарок Рейчел на прошлое Рождество. Пижама была теплой и удобной, как Хоуп и хотела. Она легла под одеяло и аккуратно расправила его, надеясь, что к ней придет сон, так часто ускользавший в последнее время.

В прошлом году в коттедже у океана Хоуп тоже лежала без сна, думая о Тру. Она мечтала, чтобы он вернулся к ней; дни, проведенные с ним, всплывали в памяти отчетливо и живо. Хоуп помнила знакомство на пляже и кофе, который они пили в первое утро; она в сотый раз в подробностях перебирала ужин в «Клэнси» и обратный путь по берегу до коттеджа. Хоуп чувствовала на себе взгляд Тру, когда они пили вино на веранде, слышала звук его голоса, когда он вслух читал письмо Джо у «Родственных душ», но больше всего вспоминала нежные, чувственные занятия любовью, глубокое волнение, читавшееся на его лице, и слова, которые он ей шептал.

Она удивлялась, какими реальными до сих пор кажутся его искренность и страсть к ней и даже ее неослабевающее чувство вины. Что-то сломалось в Хоуп в то утро, но ей хотелось верить, что из этой трещины проросло более сильное, волевое качество: всякий раз, когда жизнь становилась невыносимо трудна, Хоуп думала о Тру, напоминая себе, что в случае чего он приедет. Тру сказал ей об этом в их последнее утро, и этого обещания Хоуп хватало, чтобы жить дальше.

В прошлом году у океана, когда сон не приходил, она поймала себя на попытке переписать прошлое. Хоуп представляла, как сворачивает к шоссе, останавливает машину и бежит обратно к Тру, а потом садится за стол с Джошем и признается, что полюбила другого. Дальше шел туманный образ встречи в аэропорту, куда она приехала бы забрать Тру, прилетевшего из Зимбабве: в ее воображении они обнимались у стойки выдачи багажа и целовались среди толпы пассажиров. Тру, обняв ее за плечи, вел к машине, и Хоуп почти воочию видела, как он легко забрасывает большую спортивную сумку в багажник. А потом они занимались любовью в квартире, где Хоуп жила много лет назад.

Но после этого фантазия отказывала. Хоуп не представляла, какой дом они бы выбрали. Воображая себя и Тру вместе на кухне, она в душе рисовала кухню либо в коттедже, который родители давным-давно продали, либо в доме, который они купили с Джошем. Хоуп не представляла, кем бы Тру работал, а когда напрягала воображение до предела, ей казалось, что в конце дня он приходил бы домой, одетый, как тогда на пляже, – будто вернувшись с очередного сафари. Она понимала, что Тру регулярно летал бы в Булавайо к Эндрю, но у нее не было решительно никакого представления о том, как может выглядеть его дом или район в Булавайо. При этом Эндрю всегда оставался десятилетним, а Тру в ее мечтах ни разу не было больше сорока двух.

Странно, но в фантазиях о жизни с Тру всегда присутствовали Рейчел и Джейкоб. Если Хоуп и Тру обедали, дети были тут же, и Джейкоб отказывался поделиться с сестрой жареной картошкой, а когда Тру рисовал на веранде коттеджа в Сансет-Бич, Рейчел тоже выводила что-то пальчиками, сидя за садовым столом. В школьном зале Тру сидел рядом с Хоуп, когда Джейкоб и Рейчел пели в хоре, а на Хеллоуин они вместе шли за детьми, одетыми Вуди и Джесси из «Истории игрушек-2». Неизменно ее дети присутствовали в жизни, которую Хоуп представляла себе с Тру, да и Джош там тоже мелькал, хоть ее и возмущало непрошеное вторжение: Джейкоб внешне был копией отца, а Рейчел все детство играла в доктора.

Не в силах заснуть, Хоуп встала с кровати. На пляже было холодно, поэтому она надела куртку, достала письмо, написанное Тру двадцать четыре года назад, и вышла на веранду. Ей хотелось прочесть письмо, но она никак не могла решиться и смотрела в темноту океана, сжимая потертый конверт и ощущая себя страшно одинокой.

Вот она одна на берегу океана, вдали от родных и знакомых, думала Хоуп. С ней только Тру, правда, он не догадывается об этом.


Тогда Хоуп вернулась с побережья со смешанным чувством надежды и страха и в этом году твердо сказала себе, что теперь все будет иначе. Это станет ее последней поездкой к океану. Утром, поставив шкатулку на заднее сиденье, она покатила чемодан вдоль машины, идя решительной походкой. Сосед Бен чистил граблями свою лужайку и подошел загрузить чемодан в багажник, за что Хоуп осталась ему благодарна: в ее возрасте травмы случаются чаще и заживают медленнее. В прошлом году она поскользнулась на кухне и хотя не упала, за что-то схватившись, но потянутое плечо болело много недель.

Сев в машину, Хоуп мысленно перебрала список дел: двери заперты, свет везде выключен, мусорные контейнеры выставлены к обочине, а почту и газеты согласился забирать Бен. Дорога займет чуть меньше трех часов, но причин торопиться нет: день икс только завтра. Одна мысль об этом заставляла ее нервничать.

К счастью, машин на дороге было немного, поэтому Хоуп, не снижая скорости, проезжала поля и маленькие городки. На окраине Уилмингтона она перекусила в бистро, которое помнила с прошлого года, заехала в магазин пополнить запасы продуктов, взяла в риелторском офисе ключи и направилась в коттедж. Хоуп нашла нужную поперечную улицу, несколько раз свернула и наконец остановилась у цели.

Коттедж напоминал старый родительский – с выцветшей краской, крыльцом и видавшей виды верандой. Хоуп почувствовала досаду: как она и предвидела, новые владельцы снесли летний домик в Сансет-Бич, едва купив, и построили виллу под стать той, где останавливался Тру.

С тех пор Хоуп лишь изредка стала приезжать в Сансет-Бич – она уже не чувствовала себя там как дома. Как многие прибрежные острова, он сильно изменился: понтонный мост заменили современным, дома в несколько этажей стали нормой, да и «Клэнси» закрылся, кое-как проскрипев пару лет в новом тысячелетии. О закрытии старого ресторана Хоуп узнала от своей сестры Робин: десять лет назад та с мужем ездила в Миртл-Бич, и они нарочно сделали крюк, чтобы посмотреть на знакомый островок.

С некоторых пор Хоуп предпочитала Каролину-Бич, остров севернее Сансет-Бич и ближе к Уилмингтону. Впервые она приехала сюда по совету своего адвоката в декабре 2005 года, в разгар тяжелого развода с Джошем. Бывший муж планировал забрать Джейкоба и Рейчел на зимние каникулы: сын и дочь были тогда подростками со всеми «прелестями» переходного возраста, и крах родительского брака сказался на них не лучшим образом. Хоуп согласилась, что поездка на запад страны станет для детей прекрасным отдыхом, но ее адвокат намекнула, что сидеть одной дома в праздники не лучший вариант для самой Хоуп, и предложила Каролину-Бич. Зимой, заверила она, там спокойно и умиротворенно.

Хоуп сняла коттедж не глядя, но домик на берегу оказался именно тем, что ей требовалось. В Каролине-Бич Хоуп немного пришла в себя и собралась с мыслями, перед тем как вступить в новую фазу своей жизни.

Она знала, что с Джошем дело миром не уладить: Хоуп много слез выплакала из-за него за годы брака, и хотя чашу терпения переполнила его последняя интрижка, она до сих пор с болью вспоминала первую, шокировавшую ее в тот момент, когда она ежеминутно была занята с двумя детьми-дошкольниками и резко ухудшилось состояние отца. Хоуп узнала о романе мужа, он извинился и обещал порвать с любовницей, однако продолжал с ней встречаться. Отцу становилось все хуже и хуже, и именно тогда Хоуп, несколько месяцев живя на грани панической атаки, впервые подумала о разводе. Правда, представив эмоциональную нагрузку этой процедуры для себя и для детей, она предпочла перетерпеть и постаралась простить. Но у Джоша начались и другие романы, было много слез и ссор, и к тому времени, когда Хоуп наконец сказала мужу, что хочет развода, они спали в разных комнатах почти год. Съезжая из дома, Джош заявил, что жена совершает самую большую ошибку в своей жизни.

Как ни старалась Хоуп расстаться цивилизованным образом, во время развода наружу полезли долго копившиеся ненависть и горечь. Даже саму Хоуп шокировали охватившие ее отвращение и гнев, а Джош был не менее зол и держался с вызовом. Если вопрос опеки над детьми с самого начала особо не оспаривался, финансовая сторона обернулась настоящим кошмаром. Пока дети были маленькими, Хоуп занималась ими, вела хозяйство и вернулась на работу, только когда они пошли в школу, но уже не медсестрой в травматологию, а на полставки в центр семейной медицины, чтобы успевать домой к обеду, когда у детей заканчивались занятия. График был удобный, но платили, разумеется, мало, а адвокат Джоша с пеной у рта доказывал, что раз у Хоуп есть необходимая квалификация для более высокооплачиваемой работы, сумму алиментов надо сократить в разы. Подобно многим мужчинам, Джош не собирался делить и общий дом, так что к концу 2005 года они с Хоуп общались в основном через адвокатов.

Измученной переживаниями, ей казалось, что жизнь катится под откос и впереди лишь утраты, гнев и страх. Хоуп держалась из последних сил, но, гуляя тогда по пляжу в рождественские праздники, беспокоилась в основном о детях. Она хотела быть хорошей матерью, а адвокат постоянно напоминала, что если Хоуп не позаботится о себе, то не сможет обеспечить детям поддержку, в которой они нуждаются.

В глубине души Хоуп признавала правоту адвоката, хотя эти слова показались ей почти кощунством: она так давно «работает» мамой, что уже забыла, каково быть кем-то еще. Однако в Каролине-Бич она постепенно поняла, что ее эмоциональное здоровье не менее важно, чем настроение детей. Не более важно, но и не менее.

Хоуп знала, насколько шатким может оказаться ее положение, если не воспользоваться советом адвоката. Она видела, как женщины во время развода резко худели или, наоборот, набирали вес, и слышала признания о вечерах, проводимых в барах, и случайных связях с едва знакомыми мужчинами. Некоторые дамы сразу же по новой выскакивали замуж, причем почти всегда неудачно, и даже те, кто не пустился во все тяжкие, исподволь разрушали себя. Кое-кто из подруг Хоуп перешел от бокала вина по выходным на полбутылки ежедневно, а одна прямо заявила, что только алкоголь и помог ей пережить развод.