– Будущая «я» что-то начинает меня утомлять.

– Наконец ты читаешь мою книгу, после провала с финансированием твоего последнего фильма. Ты признаешь гениальность моего произведения и хочешь снять фильм. Я никогда не мог сказать тебе «нет», так что соглашаюсь. Спустя три года мы оба стоим на сцене и держим в руках свои «Оскары»; ты – за режиссуру, а я – за адаптированный сценарий. Это великая ночь, и после нее будет еще много великих ночей.

– Вау, – произнесла я хриплым голосом, и дрожь побежала вверх по моему телу. Не из-за профессионального успеха, который он видел в нашем будущем, а потому что он видел нас вместе. Не только на год или на время учебы в колледже, а навсегда.

Адам пожал плечами:

– Я думаю, что возможны оба варианта будущего, но мой мне нравится больше.

– А как насчет Эрики 2.0?

– Кому нужна Эрика, когда есть ты?

Дрожь прошла по рукам, и мне пришлось крепко сжать их. Но я не управляла собой, сердце будто разучилось биться, а легкие – удерживать воздух. Не имело значения ничего, кроме того, что я видела на лице Адама – простой, неосознанной честности. Моя версия будущего казалась гораздо более правдоподобной, но я решила притвориться, хотя бы на некоторое время, что его фантазия может стать реальностью. Что мы навсегда останемся в жизни друг друга.

– Из тебя мог бы получиться хороший рассказчик, – мягко сказала я. – И все это ты придумал за два часа?

– Может быть, я уже думал об этом – во всяком случае, обо всем, что связано с колледжем.

Я ничего не ответила. Кто бы знал, что он думает о таких материях, строит планы с моим участием… что он способен выдернуть людей из их жизни и привить, как растение, к своей жизни, сделать их лучше, сильнее… Иногда мне даже не верилось, что бывают такие личности, как Адам. А порой я думала, как это несправедливо, что он может быть таким, а я не могу.

Адам

Джолин молчала всю обратную дорогу до дома. Не потому, что злилась или даже грустила, просто… притихла.

– Мы смотрели фильмы и похуже, – я нарушил затянувшуюся паузу.

– Что? – переспросила она, не поднимая глаз. Мои пальцы чесались от желания прикоснуться к ней, скользнуть по ее ладони. Я зашел слишком далеко с нашим будущим, планированием нашей жизни. Я знал, что глупо этим заниматься, когда нам нет и шестнадцати, но Джолин всегда подталкивала меня к безрассудным, невозможным фантазиям. И теперь мое сердце ныло от сознания того, что у нее на сердце тяжесть.

– Эта хрень, на которую мы потратили два часа. Разве тебе не хочется разорвать ее на кусочки?

Она пожала плечами.

Я замедлил шаг, когда мы подошли к дверям дома.

– Это из-за того, что я сказал? О нашем будущем? Ну, ты же понимаешь, я просто придумывал на ходу.

– Я знаю. Просто… – Она закусила щеку. – Ты действительно думаешь, что у нас будет хоть что-то из этого?

Я ответил на автомате:

– Я думаю, у нас получится столько, сколько мы захотим.

Выражение ее лица немного смягчилось, когда она посмотрела на меня. Я готов был поклясться, что она сейчас заплачет, и мое сердце сжалось, но она отвернулась и пробормотала что-то о том, что ей нужно лечь, потому что у нее болит голова.

– В твоей квартире? – недоверие окрасило мой голос. Джолин никогда добровольно не запиралась в отцовской квартире. Только если бы голова у нее буквально раскололась надвое, я бы понял ее решение вернуться к Шелли. – Мы могли бы пойти посидеть где-нибудь или…

– Я найду тебя позже, если пройдет, хорошо? – Она не оглянулась, когда начала подниматься по лестнице.


В отличие от Джолин, я не испытывал такого страха перед отцовской квартирой. Вот уже полгода мы приезжали сюда каждый второй уик-энд. Отец не слишком дергал меня из-за того, что большую часть времени я провожу с Джолин, а остальное время – за закрытой дверью спальни. Меня тошнило от самой необходимости находиться здесь, но я придумал способ свести наше общение к минимуму.

И это работало.

И отец как будто смирился с этим.

Когда я закрыл за собой дверь квартиры, папа и Джереми отвлеклись от горы старых металлических крышек выключателей, вываленных на журнальный столик. Насупленный скорее из-за поспешного ухода Джолин, чем из-за чего-либо еще, я коротко поприветствовал отца и попытался проскользнуть в свою комнату.

– Адам, стой, – сказал отец. – Почему бы тебе не помочь нам?

Хотя вопрос был риторическим, я ответил так, как будто не догадывался об этом:

– Перечислить тебе причины?

Брови Джереми поползли вверх. Неуважительный тон вкупе с оскорбительными словами могли обернуться для меня неприятностями. С Джолин мы виделить нечасто. И если бы меня посадили под домашний арест, уровень отстойности моей жизни приблизился бы к критическому.

Но бунтарская, вспыльчивая часть меня рвалась в драку после разговора с мамой и ее неловкого объяснения, почему они с отцом живут раздельно. К этому добавилось и разочарование, вызванное загадочным поведением Джолин, так что мой мозг вырубил систему торможения.

Поэтому вместо того, чтобы потупить взгляд и пробормотать извинения, я уставился на отца с высоты своего роста:

– Мы не должны быть здесь – ты не должен. И, будь с нами Грег, он бы сказал тебе это в лицо, когда ты только начал собирать чемодан. – Я слышал, как Джереми ахнул. – Меня тошнит от всего этого. – Я тряхнул головой, и внезапный взрыв гнева угас вместе с произнесенными словами. – Как ты можешь думать, что я как ни в чем не бывало усядусь на диван и сделаю вид, будто забыл, что мама одна дома и что она сейчас собирается навестить Грега? – Она ходила на могилу каждую субботу на закате. – А ты… – Я перевел взгляд на Джереми. – Ты хочешь быть сейчас здесь? Ты хоть представляешь, каково ей будет на кладбище без нас, а?

Впервые Джереми опустил голову, а не накричал на меня в ответ. Даже он готов был признать неправильным то, что мама ходит на могилу Грега одна. Раньше мы навещали Грега всей семьей, но с тех пор, как отец съехал, нас осталось только трое. Я знал, что отец ездит на кладбище один, потому что мы всегда находили там подсолнухи, но думать о том, что мама вот уже сколько месяцев бывает на могиле одна… Силы меня покинули, и я опустился на ближайший стул, блуждая рассеянным взглядом по полу. После всего сказанного у меня не осталось никакого желания спрашивать у отца разрешения съездить на кладбище с мамой, но, может, Джереми сподобился бы. Я бы проглотил свою гордость, если бы это произошло. Этого, конечно, мало, но уже кое-что. Я с трудом перевел дух.

– Папа, ты не мог бы…

– Сара, – произнес отец, и, кинув на него взгляд, я увидел телефон у его уха. – Нет, все в порядке. Мы просто подумали – я подумал, – что мы… навестим Грега вместе с тобой сегодня. Ты не возражаешь? Уверена? Ладно, тогда мы выезжаем прямо сейчас. На дорогу уйдет минут сорок пять. Спасибо, Сара. – Он встал и, не глядя ни на Джереми, ни на меня, сказал: – Одевайтесь.


По дороге на кладбище отец несколько раз начинал разговор, но я не реагировал. И в кои-то веки не потому, что пытался что-то доказать. Джереми, по крайней мере, это понял и после того, как в первый раз поймал мой взгляд в зеркале заднего вида, ни в чем меня не упрекал.

Грег всегда был примирителем в нашей семье. И ему по-прежнему удавалось сглаживать острые углы.

Впервые мы ехали к Грегу на разных машинах, как отдельные семьи. Мне было интересно, стыдился ли этого кто-нибудь еще, кроме меня. Возникало ли у кого-нибудь ощущение, что мы подвели Грега? Не то чтобы это имело какое-то значение или Грег вообще мог об этом знать, но я чуть было не предложил забрать по дороге маму, чтобы, по крайней мере, приехать к нему всем вместе.

Мысли о старшем брате вились в моей голове, как снег вокруг машины. Каждую я принимал с интересом. У меня это редко получалось – думать о Греге и не чувствовать боли, пронизывающей до мозга костей. В этом смысле мне помогали разговоры о нем с Джолин, но я все равно ощущал укол, когда воспоминание заставало меня врасплох, оно будто выбивало из легких весь воздух. Теперь же воспоминания были мне приятны, когда получилось наблюдать их.

Когда мы приезжали на кладбище, мне становилось труднее цепляться за счастливые воспоминания. Не из-за мыслей о гибели Грега, а из-за того, что семью захлестывало горе и каждый погружался не только в свою печаль, но и в печаль друг друга.

Я заметил, как напряглись плечи отца, еще до того, как увидел дорожный знак и машина свернула на стоянку. Мы молча вышли и плотнее закутались в пальто. Мама уже была на месте. Она вынула из кармана руку в перчатке и подняла ее, приветствуя нас. Мы были слишком далеко, чтобы я мог разглядеть, на кого она смотрит, но взгляд отца был прикован к ней.

Она поцеловала нас с Джереми в щеки такими холодными губами, что я чуть не вздрогнул, потом пожала протянутую руку отца, и мы прошли через арочные кованые ворота кладбища Монтгомери.

Надгробие Грега ничем не отличалось от окружавших его других, но все мы уверенно ступили на хорошо утоптанную тропинку к нему. Мама первой подошла к могиле и нагнулась, чтобы убрать ветки и листья, пробивавшиеся сквозь свежевыпавший снег. Цветы, прислоненные к могильному камню, почти не завяли, но мама опустилась на колени и заменила их свежими, которые принесла с собой. Она сняла перчатку и скользнула пальцами по выгравированным буквам.

Папа опустился на колени рядом с ней, и она склонилась к нему. Пока они разговаривали с Грегом, до нас с Джереми доносился их шепот, но слов мы не слышали.

Прошли долгие минуты. Мама плакала. В какой-то момент отец взял ее за руку и что-то сказал ей. Она покачала головой и попыталась выдернуть руку, но папа снова заговорил. По выражению его лица я догадался, что он просит ее о чем-то, умоляет, но она не шелохнулась, пока он не отпустил ее руку. Наконец она снова повернулась к отцу, провела по его лицу ладонью, но ничего не сказала.