Иногда я замечала его рубашку или пиджак, брошенные на спинку стула, или пустую пивную бутылку на столе, которую мог оставить только он, потому что Шелли не пила. В этот раз Шелли, должно быть, прибиралась перед моим приездом. Квартира выглядела безупречно чистой.

Прошло десять минут, двадцать. Я смотрела, как двигаются стрелки на часах. Я была уверена, что если пойду в свою комнату и прислушаюсь, то смогу уловить тихие голоса и смех Адама, Джереми и их отца за стенкой. Судя по всему, в обозримом будущем к ним присоединится и голос их мамы, только уже не в этой квартире. Они будут дома. Вместе.

Я крепко зажмурилась и почувствовала влагу на ресницах.

А потом я снова оказалась в коридоре, вытирая глаза насухо кончиками пальцев и не думая о том, куда иду, пока не постучалась робко в его дверь.

Гай открыл ее после второго стука.

– А что случилось с твоим другом?

– Это ему пора было идти, а не мне.

– Ты уверена?

Я кивнула.

– Можно мне войти? – А потом добавила: – Пожалуйста. – В последнее время я слишком часто говорила ему это слово.

Медленно, очень медленно он отошел в сторону, чтобы впустить меня. Я вздрогнула, когда дверь захлопнулась с мягким щелчком.

– Не похоже, что я понравился твоему парню.

– Я же говорила тебе, что он не… и он тебя совсем не знает.

– Так ты думаешь, что я ему понравлюсь? – Гай подошел ко мне сзади, и я почувствовала жар его тела, когда он остановился слишком близко. – Я ему понравлюсь так же, как тебе?

Я повернулась к нему и немного отступила, чтобы держать дистанцию.

– А почему нет?

Гай ответил, слегка шевельнув бровями, прежде чем сделать глоток пива. Другой марки – не той, что пил мой отец. Гай заметил, что я смотрю на бутылку.

– Хочешь?

– Мне шестнадцать.

– Я знаю, сколько тебе лет, Джолин.

Я прошла дальше в квартиру, направляясь, как всегда, к его коллекции фильмов. Пробежалась пальцами по глянцевым футлярам:

– Хочешь посмотреть что-нибудь?

– А ты этого хочешь?

Я нахмурилась, глядя на него.

– Похоже, мы всегда делаем то, чего хочешь ты. – Он плюхнулся на диван и скрестил ноги на кофейном столике. Пустая банка из-под колы Адама все еще стояла на углу.

– Вовсе нет.

– Нет? Значит, мы можем делать то, что я хочу?

Холодок пробежал по коже. Я стояла к нему спиной, оглядывая полки стеллажа:

– Ты можешь сам выбрать фильм.

Он долго не отвечал мне, и я почувствовала себя хрупкой и уязвимой перед ним. Он так много знал обо мне, о моей семье. И я рассказывала ему больше, чем хотела, каждый раз, когда возвращалась и произносила одно и то же слово. «Пожалуйста».

Он протараторил название, и я с радостью потянулась за диском. Я никогда не слышала о таком фильме, но на этот раз мне было все равно. Я включила телевизор и устроилась с другого конца дивана.

– Чего ты забилась в самый угол?

– Хм? – Я пыталась сделать вид, что поглощена начальными титрами, но мне пришлось посмотреть на него, когда он схватил пульт и поставил фильм на паузу.

– Я спросил: «Чего ты забилась в самый угол?»

– Мне нравится этот уголок.

– Неужели? Тогда почему бы тебе не закинуть ноги на диван?

– Конечно. – Я подтянула ноги, но Гай схватил меня за лодыжки и положил их себе на колени.

– Ну вот, разве так не лучше? Теперь ты можешь лечь.

– Да, так лучше. Спасибо. – Я потянулась к пульту в его руке, и он беспрекословно отдал. Когда снова начался фильм, я расслабилась. Это была драма, но один персонаж не переставал смешить меня в сценах с его участием. Гай тоже смеялся, и мне снова стало легко с ним, как я того и хотела. Конечно, лучше, если бы Адам был рядом, но, по крайней мере, я не чувствовала себя одинокой.

Я даже не возражала, когда Гай начал растирать мне ступни. Я посмотрела на него, и, казалось, он делал это неосознанно, чисто машинально. Я вздрогнула, когда он коснулся чувствительного места, и мне стало щекотно. Он извинился, но потом сделал это снова.

– Прекрати. – Я рассмеялась. – Я не могу сосредоточиться на фильме.

Гай вскинул руки, и я вернулась к фильму. Как только я успокоилась, он схватил мою ступню и начал щекотать. Я взвизгнула и попыталась вывернуться, но он дернул меня вниз по дивану, подбираясь щекочущими движениями к моей талии, рубашка задралась, и он атаковал мой голый живот. К тому времени мне уже стало больно от смеха, и этот смех затуманивал мозг, заглушал сигналы тревоги, которые кричали, что это ненормально, – те самые звоночки, что раздавались в моей голове, как только я вошла в квартиру Гая. И даже гораздо раньше, если уж быть до конца честной.

Туман стал рассеиваться, когда я осознала, что Гай уложил меня на спину, а сам навалился сверху, вдавливая всем своим весом в подушки. Он был настолько крупнее меня, тяжелее. Горячие вспышки паники пронзили меня, и сквозь смех, который он продолжал выжимать из меня, пробивались бессвязные слова, звучавшие совсем не протестами, как следовало бы. Внезапно он перестал щекотать меня. Его руки все еще блуждали по мне, но он не смеялся и не хотел, чтобы я смеялась, если вообще когда-то хотел этого. Он обрушил свой рот на мои губы, и его язык властно проник внутрь. Теперь его руки хватали, сжимали, тискали меня, они были повсюду. Я никак не могла вздохнуть.

Если я и кричала, он проглатывал мой крик.

Если я брыкалась, его бедро придавливало мою ногу.

Если я сопротивлялась, он сильнее прижимал меня к дивану.

Страх сковал меня лютым холодом, как бушующая за окном метель.

А потом его рука потянулась к пуговице моих джинсов. Я рывком высвободила голову и выдохнула то слово, что билось в ловушке внутри:

– Прекрати! – И снова брыкалась, дергалась, извивалась. Ничего. Он сдвинулся только потому, что захотел, и на этот раз его рот скользнул вниз по моей шее. Он облизывал меня языком.

– Нет. Прекрати. Гай, я закричу. – Моя угроза прозвучала жалко даже для моих ушей. Она была слабой, а мое горло охрипло от смеха. Мне хотелось плакать, пока я не осознала, что уже плачу. Но стены были тонкими. Гай знал это, и я повторила вслух: – Кто-нибудь обязательно меня услышит. Я буду кричать до тех пор, пока не услышат.

Он резко вскочил на ноги.

– Ты собираешься кричать? После того как дразнила меня все это время, ты будешь делать вид, будто не хочешь этого? – Он говорил и другие слова, и они хлестали меня, пока я с трудом поднималась с дивана. – Да, беги домой, малышка. И куда же ты пойдешь? Да кому ты нужна? – Он преградил мне путь, когда я подошла к двери, и схватил меня за запястье, когда я потянулась к ручке. – Расскажешь папочке? Расскажешь, как приходила ко мне и умоляла тебя впустить? Сколько вечеров, Джолин? Сколько их было, а?

Слишком много. Я помнила все до одного и чувствовала себя такой глупой, потому что уже тогда знала. Я знала и все равно приходила.

– Ты расскажешь своему парню, как целовала меня? Ты ведь тогда не возражала, правда? – Он отпустил мои руки. – Нет, ты никому не расскажешь, да? А кому рассказывать? Всем плевать на тебя, не так ли? – Он отошел в сторону, чтобы я могла рывком открыть дверь. – Иди-иди. Возвращайся, когда тебе понадобится твое письмо и будешь готова повзрослеть, Джолин.

Его смех преследовал меня, пока я шла по коридору.

Адам

Рой пчел гудел у меня в голове. Или мне так казалось, пока реальность не проникла в сон, который я уже не мог вспомнить. Мой телефон вибрировал на тумбочке возле кровати.

Джолин:

Не спишь?


Адам:

Нет.


Джолин:

Я на своем балконе.

Я бросил взгляд на раздвижную стеклянную дверь, в которую билась злая метель. Дисплей телефона показывал время: 1:47.

Адам:

На балконе не ты. А замерзший мертвец.

Она не ответила.

Я сел на кровати, чувствуя, как холод проникает в мою кожу от одного только взгляда за окно. «Что она забыла на этом балконе?» – пробурчал я про себя, когда откинул одеяло и в одних фланелевых штанах и футболке выглянул сквозь стекло. Видимость почти нулевая. Там могла выстроиться целая хоккейная команда, а я бы даже не догадался.

Отодвинув балконную дверь, я почувствовал, как свело зубы.

– Джолин! – позвал я, но ветер унес ее имя. И хотя я все еще стоял в комнате, снег кружил вокруг меня и лизал кожу игольчатыми языками. Ступив на балкон, я подошел к стене и перегнулся через перегородку, убеждая себя, что не увижу ничего, а уж тем более дрожащую девушку.

Я и не увидел.

Джолин больше не дрожала. Потому что превратилась в ледышку.

– Что ты творишь?

– Т-ты можешь п-прийти? Или м-можно я?

– Что? – Я ее почти не слышал, но, если она сказала то, что я думал… – Нет. Джолин, нет. Иди внутрь. Я тебе позвоню. Иди!

В ответ она отлепилась от стены и ухватилась за перила.

– Ты что, самоубийца? – Я схватил ее за плечи и оттолкнул назад. Вместо того чтобы отпустить перила, она еще крепче вцепилась в них. – Джолин. Что… – Я даже не задавал ей вопросов. Либо ее мозг застыл в единственной команде, либо случилось что-то настолько неправильное, что она забыла, как чуть не сорвалась, когда в последний раз перелезала на мой балкон, и тогда не бушевала метель. Или же ей было все равно.

Оба варианта пугали меня до чертиков.

– Ладно, ладно. – Я закинул ногу и зашипел, когда мои руки легли на обжигающе холодные металлические перила. Я подвинулся, чтобы уцепиться за стену, и что-то мягкое и невозможно холодное прижало мою руку к кирпичу. Джолин схватилась за мою футболку и потянула на себя. Когда я рухнул на ее балкон, до меня дошло, что мягкое и холодное – это ее рука.

Дышать было больно, как и держать в руке ее ладонь, почти ледяную. Я подтолкнул ее к балконной двери, которую она оставила открытой, так что комната не встретила нас теплом. Закрывая дверь, я вытолкнул наружу морозный ветер, но этого оказалось недостаточно. Я все еще находился в процессе заморозки. Джолин стояла столбом, как будто уже превратилась в ледяную статую. Я сорвал с кровати толстое пуховое одеяло, накинул ей на спину и, притянув ее к своей груди, вместе с ней завернулся в этот кокон.