– Да, все в порядке, – отвечаю я, стараясь вызвать у себя такое же легкомысленное отношение к данному вопросу, которое ранее проявляла Эйд. – Это хорошо для бизнеса.

А еще мне – странным образом – понравилось смотреть на нас с Гарри там, на плакате. Это ощущалось как застывшее время или как шаг куда-то в параллельный мир, где все просто идеально и пускай так и остается. Но я не собираюсь говорить об этом Стью, так что лишь непринужденно отмахиваюсь.

– Она так сильно хотела провести время с нами, да? – Стью кивает на танцпол, где Эйд извивается напротив девушки с красным винным пятном.

– Это было предсказуемо.

Воздух словно сгущается вокруг, напоминая нам обоим, что теперь мы только вдвоем, наедине. Я чувствую себя неловко, мне хочется встряхнуть плечами, сбросить напряжение каким-то физическим движением. Я глубоко вдыхаю. Я могу это сделать. Я могу пойти в бар сама по себе, с другим мужчиной. Это допустимо.

– Расскажи мне, – просит он, – кто этот мужчина, которого сваха выбрала себе?

– Помимо того, что он невольная звезда рекламы? – уточняю я. Я не хочу говорить со Стью о Гарри – не в этом месте, где так громко, что нам приходится сдвинуть стулья поближе и кричать друг другу в уши, чтобы быть услышанными. Но я должна ему хоть что-то ответить. – Он дантист. Милый, добрый… Добрейший, правильнее сказать. – Я трясу головой, отгоняя мысли о Гарри: я только что вспомнила, что его кабинет предлагает бесплатную стоматологическую помощь бездомным людям каждый четверг, и от этого воспоминания у меня сжимается горло и возникает желание выбежать отсюда и поскорее вернуться домой. Вместо этого я решаю общаться со Стью так, словно он мой клиент. Расспрашивать его сама. Делать это профессионально. У меня это хорошо получается – включать очарование, внимательно задавать вопросы другим людям. Впитывать их жизни, пока я не забуду о своей собственной.

– А чем ты занимаешься ради удовольствия? Кроме скалолазания, конечно.

– Ну, у меня есть пес, маленькая такса. Зовут Джими. В честь Джими Хендрикса. – Стью ухмыляется, поднимая бровь. – Знаю-знаю, немного надуманное имя.

– Джими. По-моему, звучит очень мило. Значит, ты большой поклонник Хендрикса?

– Не настолько, как моя бывшая. Это она назвала его так.

В моей голове тут же возникает образ его бывшей: холодная, с прямыми светлыми волосами, с подведенными глазами – тот тип женщин, которые могут носить брюки-клеш и не выглядеть при этом так, словно направляются на бал-маскарад. Мое сердце пронзает странный укол ревности – я знаю, что не должна ее ощущать, но все равно ощущаю. Что-то подобное я испытываю, когда встречаю давнюю подругу, сообщающую о своей беременности. Чувство вины пополам с завистью, и оно кислое на вкус.

– О, и давно вы расстались?

Стью выглядит так, словно я только что воткнула в него булавку. Я сразу вспоминаю, где нахожусь, и осознаю, что не могу просто задавать тупые вопросы в лоб. Я прижимаю ладони к щекам:

– Прости, это было очень неприлично с моей стороны. Я просто привыкла расспрашивать клиентов о каждой детали их жизни, и забываю, что так нельзя делать в обычном общении.

Стью покачивает головой, посылая мне призрачную улыбку:

– Да все нормально. Мы расстались около полугода назад. Она не хотела переезжать в Шеффилд. Но Джими остался со мной.

Он достает телефон и показывает несколько фотографий своей шоколадно-коричневой таксы, похожей на колбасу. На каждой пес в галстуке в горошек.

– Еще выпить? – предлагает он. Мы сами не заметили, как осушили бокалы с коктейлями. Я и забыла, как они хороши на вкус. Стью делает потирающее движение возле своего рта: – У тебя тут…

– «Змеиная» улыбка? – уточняю я, наученная годами совместных пьянок с Верити, что от этого коктейля, наряду с пленкой сахара на зубах, остаются черносмородиновые пятна в уголках губ.

– Я бы назвал ее «ягодной»… но мне нравится.

Я не знаю, имеет он в виду мою улыбку или то, как я ее называю, поэтому просто вытираю губы.

– Все?

– Не совсем, дай-ка я… – Стью тянется ко мне, и я вдруг понимаю, что едва дышу от волнения. Он вытирает мне рот большим пальцем, уверенно, но нежно. И его зеленые глаза кажутся еще зеленее, чем обычно, – теперь они цвета рождественской елки.

– Белое вино, – говорю я, просто чтобы заполнить неловкую паузу, повисшую в воздухе. – Можешь взять мне белого вина, пожалуйста? Все равно, какого.



Проходит три часа, и Стью только что рассказал мне анекдот, от которого я фыркнула так, что вино пошло у меня носом. Я уже не помню, что меня так рассмешило и было ли это действительно смешно, я просто знаю – все напряжение исчезло. Мои плечи расслаблены – отчасти от двух двойных порций текилы, которые мы выпили каждый: Эйд со своей новой знакомой на буксире подходила к столику, чтобы хлопнуть их вместе с нами, а потом возвращалась на танцпол.

Каждый раз, когда я стукала пустым бокалом о стол, я мысленно переносилась в ту первую ночь с Гарри, под одеяла. Все вышло точно так, как мы с Верити и задумали: мы выяснили, что сестра Гарри живет в этом же доме, и решили устроить вечеринку по случаю новоселья и пригласить на нее всех соседей. Я помню, как ныла весь вечер в своей комнате, одетая в расшитую белую накидку, потому что не было никакой гарантии, что она придет, не говоря уж о нем. Верити строго сказала мне своим лучшим учительским голосом, чтобы я прекратила распускать нюни, поскольку лучший способ привлечь кого-то – это быть веселой. И я четко последовала ее рекомендациям, болтая со всеми, танцуя и стараясь изо всех сил не посматривать на дверь. Когда он вошел, я как раз была в процессе строительства берлоги, набрасывая одеяла на сушилку для белья, чтобы пятилетняя дочка наших соседей могла там поиграть. Я услышала, как кто-то покашливает за моей спиной, и резко обернулась – в одной руке он сжимал бутылку текилы. «Выпьем?» – предложил он, наливая янтарную жидкость в рюмку в форме черепа. Но не только вкус текилы переносит меня в тот вечер. Я чувствую то же, что и тогда.

Я помню разговор с Гарри – мы оба залезли в ту берлогу, когда дети давно уже разошлись по домам, – и понимание, что он по-настоящему меня слушает. Энергия бурлила во мне, и мы оба рассказывали о себе друг другу так торопливо, словно боялись куда-то не успеть. Но вместе с тем нам хотелось замедлить время, лелеять каждое слово, сказанное другим, – впитывать эти слова, пока они не станут частью нас.

Мне казалось, я вижу, как моя речь проникает в него, наполняет его. Гарри рассказывал о своей маме: как они были близки и как при этом она его раздражала, потому что всегда чувствовала себя ущемленной в жизни – просто потому, что постоянно сравнивала себя с другими.

Со Стью я ощущаю ту же самую энергию; каждая история, которую он рассказывает, кажется важной – это нечто большее, чем просто светский разговор о пустяках. Нечто такое, что нужно помнить и беречь. Но есть одно отличие между сегодняшним вечером и тем, с Гарри – я помню, как сильно тогда хотела, чтобы Гарри меня поцеловал. Помню, как между нами явно пробежала искра. Со Стью же я решаю не поддаваться этой искре. Вместо этого я стараюсь разузнать побольше о нем, уклоняясь от вопросов о себе и вскакивая, чтобы взять еще вина или попросить диджея поставить какую-нибудь песню – всякий раз, когда атмосфера становится слишком наэлектризованной.

Когда свет мигает три раза, подсказывая, что наступает время закрытия, – мы замечаем, что Эйд исчезла. Уголок, в котором она целовалась с девушкой, облитой красным вином, теперь пуст. Оставленный подарок «тайного Санты» – плюшевый олень Рудольф – сиротливо сидит на их месте.

– Что, даже не попрощалась? – качает головой Стью, пока я пытаюсь встать. Я пробую дважды, и оба раза дрожь в ногах берет надо мной верх, и я с хохотом снова падаю на стул. Стью смотрит на меня, улыбаясь.

– Давай помогу, – он протягивает мне руки. Я крепко вцепляюсь в них, и он рывком ставит меня на ноги. Пока мы движемся к выходу, я громко топаю каблуками по полу, покачиваюсь и натыкаюсь на людей, всякий раз при этом икая, – поэтому он обхватывает меня за плечо и притягивает ближе. Я и забыла, какое это замечательное чувство – находиться под защитой мужской руки, ощущать себя в безопасности у него под мышкой. Я втягиваю носом воздух: от Стью пахнет лосьоном после бритья, пивом и еще чем-то, напоминающим запах бисквита и сугубо индивидуальным. У меня от этого кружится голова.

Затем мы оказываемся на улице, и от оранжевого света уличных фонарей я немного прихожу в себя – вспоминая, кто я и почему здесь. Я отлепляюсь от Стью и замечаю такси, которому он машет рукой.

– Ты в состоянии сама добраться до дома? – спрашивает он, и из меня рвутся слова: «Нет, ни за что, пожалуйста, проводи меня – ничего такого, просто чтобы чувствовать тебя рядом». Но я проглатываю их, киваю и заверяю, что со мной все будет в порядке.

И только потом, когда я уже лежу в постели, свесив одну ногу на пол, чтобы остановить головокружение, – я понимаю, что вино стерло из моей памяти целые куски нашей беседы. Я понятия не имею, что ему наговорила.

Глава 13

Телефон звонил уже раз восемь, и я пытаюсь не обращать на него внимания. Но он не умолкает, жужжит и дергается на прикроватном столике, терзая мои уши и усиливая головную боль. Я знаю, что это не Верити, потому что для нее есть специальный рингтон. Когда вчера вечером я проверяла телефон, то увидела от нее двенадцать пропущенных звонков. Мама прислала сообщение с вопросом, все ли у меня в порядке, на которое я послушно ответила, предельно сосредоточившись, чтобы печатать без ошибок.

Во рту будто кошки насрали, но мысль о том, чтобы почистить зубы – о, этот искусственный, отчетливо мятный, щиплющий язык вкус! – вызывает еще большее отвращение. Мысль же о том, чтобы делать вообще хоть что-то, – абсолютно ужасна. Я смотрю на часы, снисходительно тикающие у изголовья, – уже 11.20. Почему мне не дают поспать? Мы с Гарри обычно так и делали, когда были моложе – просто валялись в постели весь день, занимались сексом, заказывали пиццу, смотрели в повторе сериалы «Компьютерщики» и «Книжный магазин Блэка», покатываясь со смеху, хотя знали наизусть, какие будут шутки и когда. Верити иногда пробиралась к нам в комнату, взъерошенная и завернутая в одеяло. Она всегда настаивала, чтобы мы переключили на шоу «Не говори невесте», которое Гарри притворно ненавидел, однако к концу каждого эпизода всегда имел собственное мнение о платьях подружек невесты.