Я просыпаюсь с ощущением, что меня обволакивает густой, темный туман. Я смогла добраться до кровати – и теперь лежу на хрустящих белых простынях. Этот туман как будто удерживает меня на месте, хрипит и предупреждает: будет плохой день. Я пытаюсь оттолкнуть эту тьму, убеждаю себя, что сегодня ничего важного нет, это просто очередной день, один из трехсот шестидесяти пяти в году. И что в настоящий момент есть дела, с которыми надо разобраться прямо сейчас, которые невозможно отложить. Я стараюсь сосредоточиться на них, и они всплывают в памяти яркими вспышками: лицо Морвены, некрасиво искаженное от злости, когда она кричала, что разрушит мою карьеру. Что она уничтожит меня. Остальные посетители в ресторане, оглядывающиеся на нас и перешептывающиеся. Взгляд Роуэна напоследок, перед тем, как он выскочил за дверь.

Мне нужно добраться до офиса и разобраться с этим. Или остаться здесь, и пускай Эйд разбирается? Она, возможно, сейчас не совсем во мне уверена, и может, даже готовится к увольнению – но Эйд не может оставить без внимания кризис. Она ведь специалист по преодолению пиар-катастроф.

Я выползаю из кровати, будто сталкивая с себя груду кирпичей, а не кучу подушек, которыми обложилась. Я не утруждаюсь ни принятием душа, ни расчесыванием волос, а просто влезаю в джинсы и нестираный джемпер, снова стягиваю свои кудри в «конский хвост» и запихиваю под вязаную шапку. На улице так холодно, что изо рта идет белый пар. Воздух кажется плотным и режет кожу, словно кинжалами. Я хочу сорвать всю одежду, и пусть ледяной воздух меня наказывает. Знакомые лавочники кивают: «Привет, морозно сегодня, правда?» – будто это просто какой-то обычный день. Я опускаю голову и приветствую их взмахом руки, отказываясь смотреть им в глаза.

Когда я дохожу до офиса, то обнаруживаю, что дверь открыта и в ней торчит маленькая записка: «Я впустила вашу гостью, она выглядела очень печально» – с пририсованным в конце смайликом. Помещение сильно пахнет отбеливателем, поверхности блестят; должно быть, сегодня тот день, когда приходит наша уборщица. Свет не горит, и все, что я вижу, – силуэт женщины, ожидающей на диване. Я щелкаю выключателем и понимаю, что передо мной – свернувшись в комочек, с заплаканным красным лицом – Морвена Стар. Она поднимает голову и смотрит на меня. А затем ударяется в слезы.

Вчерашняя Морвена, тыкавшая в меня своими длинными ногтями, исчезла. Ее волнистые волосы завязаны на голове в неаккуратный пучок. Вчера они бушевали вокруг ее лица, как змеи Медузы Горгоны. Я потрясена тем, как молодо она выглядит, как уязвимо. Ее кожа молочно-белая, гладкая, щеки по-детски округлые. Ее нижняя губа дрожит.

– Я вам доверилась, – говорит она. Эту фразу она выкрикнула вчера несколько раз, но сегодня она звучит хрипло, почти как шепот.

У меня не было времени собраться с мыслями. Я лишь отправила сообщение Эйд, которая его еще не видела. Она нужна мне тут.

Я посылаю ей еще одно сообщение. Затем засовываю телефон в карман и пытаюсь изобразить сочувствующую улыбку.

– Просто поставила на беззвучный режим! – поясняю я, подтягиваю пуфик поближе к ней и взгромождаюсь на него, не совсем поместившись одной ягодицей. – Морвена, я все могу объяснить.

– Это был худший вечер в моей жизни. Что вы можете объяснить? – Шепот исчез, и на смену ему пришло избалованное повизгивание.

Я сглатываю. Мне трудно просто сказать: «Ради всего святого, это было лишь одно неудачное свидание. Оно вообще не заслуживает такой театральности». В конце концов, такое случалось с каждым. И со мной, конечно же, пока я не повстречала Гарри. Я приходила домой, чувствуя себя куском дерьма, а затем видела Верити на диване, с бутылкой вина наготове, и мы над этим смеялись. И это свидание превращалось из ужасного вечера в забавную историю; во что-то бесценное, способное впоследствии пригодиться, чтобы утешить кого-то просто с помощью фразы: «Не может быть, чтобы все оказалось так плохо, как в тот раз, когда я…»

Теперь я знаю: в жизни может случиться такое, что нельзя превратить в анекдот. Что оставит кровоточащие злые струпья по всему телу, которые никто не сможет увидеть или почувствовать, кроме тебя. Вот это заслуживает такой ураганной реакции, как у Морвены, – свернуться в комочек, дрожать и рыдать – и для меня это подходящее занятие прямо сейчас. Но не прошлый вечер. Не испорченное свидание.

Однако, думая о том, как мой бизнес поддерживал меня, и как я не хочу, чтобы все рухнуло, я пытаюсь сказать ей правду.

– Мне очень-очень жаль, но я и понятия не имела, что он обманщик, – говорю я, протягивая руку, чтобы положить ей на предплечье, но она отстраняется. – Я разговаривала с ним перед вашим свиданием, и признаться, он меня напугал.

Я знаю, что должна быть честной настолько, насколько могу быть с ней, – насчет тех чувств, которые Роуэн у меня вызвал. Нет другого достоверного объяснения, почему я не пришла к ней на помощь, когда она кричала на него через стол.

– Он, гм… ну, разглядел во мне кое-что, известное очень немногим людям. Это выглядело так реально, будто он действительно экстрасенс, и это меня расстроило… Вот почему я не вмешалась, когда вы так во мне нуждались.

Морвена вскидывает голову и впивается в меня взглядом:

– А он рассказывал вам подробности? Знал маленькие необычные факты о том, что с вами случалось?

Я качаю головой, пытаясь точно вспомнить, что говорил Роуэн. Но могу припомнить лишь то, что он заставил меня почувствовать. Ощущение, что он может видеть меня насквозь.

Морвена по-прежнему смотрит на меня, но выражение ее лица уже не уязвимое и не грустное. Скорее насмешливое.

– Вот так они это и делают. Боже, какая глупость, неужели вы не можете распознать «холодное чтение»?

Она произносит «холодное чтение» так же, как кто-то другой мог бы сказать «матрас» или «компьютер». Словно это должен знать каждый. Я же понятия не имею, что это значит.

– Они используют общие слова, чтобы притвориться, будто дохрена о вас знают, но это чертова основа… такому каждый может научиться, – терпеливо объясняет Морвена. – А настоящий экстрасенс будет знать подробности, места, события.

Знал ли Роуэн? Он точно говорил о сегодняшнем дне, о его важности. Или просто упомянул о каком-то особом событии? Что со мной скоро что-то случится, что-то нависает надо мной и делает мою ауру черной?

– Он сказал, что во мне есть печаль, о которой больше никто не знает, и что только он может это видеть, – отвечаю я, пока она скептически качает головой. – И это… это отчасти правда, поэтому я и расстроилась.

– Боже, Кэйтлин, из всех людей вы должны были первой распознать мошенника за милю!

Его слова вертятся в моей голове: «великая потеря», «важный день», «кто-то особенный», и я понимаю, что они похожи на буквы на доске для игры в «Скрэббл». Я сама сложила их вместе и собрала нечто значительное. Он же не видел ничего.

Морвена продолжает бубнить, ругая меня за глупость. Ее слова присоединяются к словам Роуэна, издевательски плавающим в окутывающем меня тумане. И только одна фраза звучит кристально ясно:

– Предполагалось, что вы великий мастер интуиции. Как вы могли не угадать, кто он на самом деле?

Это отбрасывает меня к началу нашего трудного разговора. Возможно, это недавно уже проскальзывало, но у меня всегда было хорошее чутье на людей, всегда. Даже в детстве я могла сказать, что кто-то сыграет важную роль в моей жизни – хорошую или плохую.

– Я ошиблась насчет этого парня, – говорю я, стараясь сдержать дрожь в голосе. – Но клянусь вам, обычно я знаю, кто кому подходит, а кто нет.

– Так почему вы ошиблись в моем случае? Почему подумали, что Роуэн создан для меня?

Я думаю о его зубах. О том, как вчера вечером его улыбка показалась мне знающей. Но теперь я нашла правильное слово: хищная. Как я могла это не разглядеть?

– Это было на безрыбье, – признаюсь я. – Я хотела, чтобы вы были счастливы и рекомендовали меня всем своим друзьям, но на тот момент не оказалось ни одного подходящего мужчины. – Я вспоминаю, как сидела в офисе в полночь, просеивая анкеты, в то время как специальное приложение в телефоне, установленное Эйд и сообщающее, если кто-то от меня отписывается, – жужжало в темноте. – И мне показалось, что у вас с Роуэном много общего. Я надеялась, что почувствую «толчок», когда увижу вас вместе, но так этого и не дождалась.

– Так. – Морвена сглатывает. – Выходит, это случилось со мной из-за моих подписчиков?

– Знаю, звучит ошеломляюще, – говорю я. – Я хотела сделать как лучше, а в итоге вышло очень плохо.

– Но это же все чепуха! – вдруг кричит она. – Я так чертовски одинока. Я НЕСЧАСТНА!

Я мысленно возвращаюсь к ее ленте: кажется, я никогда не видела ее на фотографиях с друзьями. Может, только пара снимков с тренером по йоге? Внезапно все становится понятным – вот из-за чего эти слезы. Это не крокодиловы слезы. И у нее нет Верити, чтобы превратить все в комедию из «золотого фонда».

– Ну то есть свои кристаллы я действительно люблю, – продолжает Морвена, теперь сидя на корточках рядом со мной и выкладывая на пол «тигровый глаз» и кусочек «лунного камня». – Но они просто дарят мне надежду – а на самом деле не дают ничего. Ни любимого, ни друзей, только… – она с досадой взмахивает рукой в воздухе, – … подписчиков.

– А что насчет прежних друзей?

– Они все исчезли. Им порядком надоело, что я постоянно зависаю в телефоне или снимаю каждое их движение.

Я вспоминаю, как на праздновании королевской свадьбы и бесчисленное множество раз до этого Верити и Гарри закатывали глаза, когда я их снимала. Верити закрывалась ладонями от камеры и кричала: «Не сейчас, Кэйт, я выгляжу ужасно!» И еще вспоминаю, как Верити смотрела на меня в последнюю встречу, будто не понимала, кто перед ней стоит.

– Я думала, что у меня появятся новые друзья, ведь количество моих подписчиков постоянно росло, но с кем бы я ни встречалась, в блогерских поездках или на мероприятиях, все были такими же, как я! Постоянно торчали в своих долбаных телефонах! Или же просили меня отметить их в постах, чтобы повысилось число их собственных подписчиков.