– Погоди, это может быть весело, – отвечаю я. – Давай посмотрим.

Это так странно – сидеть на Рождество на открытом воздухе, ощущая кожей тепло, а пальцами ног песок, пока накалываешь на вилку целую запеченную картофелину.

– Так, – пробую я начать беседу. – А что бы вы, ребята, ели, будь вы сейчас дома?

– Тамале, мы всегда их едим, – говорит Джен и объясняет, что Техас так близко к Мексике и является таким мультикультурным штатом, что в городах царит мешанина из разных кухонь. – А Усман идет и сам срубает нам елку! – гордо добавляет она.

– А на дверь мы вешаем венок из колючей проволоки, – подхватывает Усман. – Это дань нашим ковбойским корням – хотя, очевидно, во мне не так уж много от ковбоя, – усмехается он, пока Джен накладывает какое-то мясо в банановом листе на наши тарелки.

– Вот, попробуйте, – советует она, – это великолепно. У Чарльза есть рождественская еда со всего света, так что каждый может почувствовать себя здесь как дома.

Мы с недоумением смотрим на тамале.

– Вы его разверните, а потом используйте лист как тарелку, – поясняет Усман, что я послушно и делаю. Это действительно очень вкусно. Я улыбаюсь им обоим с набитым ртом.

– Теперь вы обязательно должны попробовать фруктовый пирог, – Джен вручает мне увесистый кусок пирога с начинкой из красных вишен.

– О, а наш фруктовый пирог выглядит по-другому, – замечает Верити. – Он темнее, и мы называем его рождественским пудингом, хотя, думаю, ингредиенты те же самые.

– Мы кладем пенсовую монетку в тесто, прежде чем запекать, – добавляю я, вспомнив, что на этом всегда настаивала мама Гарри, пригласившая нас однажды за два месяца до Рождества посмотреть, как она готовит тесто. – И тому, кто ее найдет, будет способствовать удача весь следующий год.

– А если он поперхнется?! – Джен почему-то реагирует на это очень бурно. Я заметила, что так она реагирует на все. «Ни в коем случае!» – воскликнет она в ответ на самую безобидную фразу. «Это так круто!» – восторженно выдохнет на другую, безудержно хихикая. Ее энтузиазм по части расспросов заразителен.

Раздается звон, и я вижу Чарльза, стоящего во главе стола с медным колокольчиком в руке.

– Время пересадки! – зычно кричит он.

Мы с Верити перебираемся за другой стол, но продолжаем держаться вместе и плюхаемся рядом с хорошенькой японской девушкой в карамельно-розовом платье. Она слегка взмахивает рукой:

– Здравствуйте! Я Айко, из Осаки, Япония.

Мы машем в ответ и представляемся, а затем спрашиваем, что она обычно ест на Рождество. Она легко отвечает:

– О, все из «KFC».

Верити наклоняется к ней с полным ртом апельсинового печенья из Швеции:

– Что, так любите курочку?

– Ну да, – кивает Айко. – Мы не религиозная страна, так что наши традиции немного другие. Это очень популярно, вы можете заказать особое меню заранее. Они могут даже положить в ведерко рождественский пудинг!

Мы обе смеемся, удивленно глядя на нее.

– И на курорте нашлась для вас еда из «KFC»?

– Ну, не совсем из «KFC», это было бы довольно сложно, но они приготовили жареных цыплят, и видите, – Айко указывает на стол, – они вручную украсили ведерко логотипом!

– Это наше любимое время года для приема гостей, – сообщает Чарльз, появляясь позади нас. – Наши повара любят обучаться новым кулинарным навыкам. Так что не уезжайте, не поделившись каким-нибудь рецептом. Я слышал, ваш регион славится своими пудингами?

– О, – произносит Верити, пока я озадаченно молчу. – Вы имеете в виду йоркширские пудинги? Да, но они не сладкие, а скорее пряные. И нужно правильно готовить тесто, иначе легко все испортить.

– Вам обязательно надо сходить и показать поварам! – говорит Чарльз. – И вы, Кэйтлин, попозже тоже должны поделиться с нами своим рецептом. Возможно, хм, это прозвучит странно, но как насчет хлебного соуса?

Я киваю, быстро вытаскивая свой телефон из сумки Верити, чтобы написать маме и попросить ее узнать у соседей правильный рецепт. Айко в это время беседует со шведской семьей напротив нас. Все болтают без умолку, рассказывая не только о традициях своей страны, но и о тех, что приняты именно в их семье.

Ко мне приближается женщина в черном сарафане, ее волосы собраны сзади в свободный пучок. С первого же взгляда я могу сказать, что она окажется француженкой.

– Манон, – представляется она.

Мы беседуем, и она рассказывает мне, как проводит Сочельник:

– Мы всегда смотрим, как малыши представляют нам свою версию балета. Взрослые раскрашивают лица под Щелкунчика, и мы все собираемся и смотрим, пьем шампанское и едим сыр.

В беседе она жестикулирует, и каждое движение отточенное и элегантное. Но тут подбегает Джен и сует нам какое-то испанское песочное печенье. Крошки летят из ее рта, когда она возбужденно произносит:

– Вы должны попробовать это, оно очень вкусное!

Манон смеется и закладывает пальцами крошечный кусочек между губ, будто курит сигарету.

– А что насчет ваших традиций? – спрашивает Манон у Верити, только что отошедшей от стола с тарелкой, на которой навалена такая гора еды, что я удивляюсь – как она не падает.

– Мы по очереди открываем наши подарки, – говорит она. – Их раздает самый младший в семье, и все смотрят, что у каждого.

Манон притворно вздрагивает:

– А что, если кому-то не понравится его подарок? Это было бы ужасно!

– Все в порядке, мы очень хорошо притворяемся, – отвечает Верити.

– Наверно, это что-то чисто британское, – замечаю я. – Приличия превыше правды.

Гарри никогда не умел делать мне подарки: я смотрела «Инстаграм» рождественским утром и видела, как другие женщины хвастаются дорогими сумочками, восхищаясь их мягкой кожей. Либо ювелирными украшениями: золотыми кольцами или браслетами-талисманами. В то время как я разворачивала нечто странно-практичное вроде ручного пылесоса («Ты упоминала летом, что хочешь такой, – с гордостью пояснял Гарри, – когда Кот слишком сильно линял»). Или же просто что-то немного чудное – например, коробочный набор видеодисков с телесериалом, который у меня никогда не возникало желания посмотреть, или авторучку из ограниченной коллекционной серии в специальном футляре. Я иногда жаловалась на это Верити, и она напоминала, как Гарри заботится обо мне весь год: он помнит, что я могу есть только рис, перемешанный с творогом, когда болею, и всегда первым делом приносит мне по утрам чашку чая.

– М-да, у нас дома ценятся фальшивые улыбки, – продолжаю я.

Манон протестующе морщит нос.

– Ох уж эти британцы! – смеется она. – Я просто говорю: «Спасибо за задумку, но это будет возвращено в магазин».

– Никогда бы так не сделала, – говорит Верити. – Моя мама отчитала бы меня за неблагодарность!

Оглядываясь сейчас назад, я хвалю себя за все те фальшивые улыбки. Потому что в итоге мне действительно очень понравились «Ходячие мертвецы». И даже та дурацкая ручка – слишком тяжелая для того, чтобы ею было удобно писать, – до сих пор лежит на моем столе в офисе, вызывая у меня улыбку.

– Принести еще шампанского вам обеим? – Манон резко поднимается со стула. – А потом я хочу послушать о ваших традициях, Кэйт.

Верити использует это короткое время, пока мы остаемся наедине, чтобы выяснить мое настроение.

– Как ты, держишься? – спрашивает она, пожимая мой локоть.

Я киваю:

– Я в порядке, мне очень хорошо.

Это чистая правда. В прошлом году, спрятавшись под своим пуховым одеялом, вдыхая спертый от моего же дыхания воздух, в окружении горы скомканного тряпья – я думала, что никогда больше не смогу наслаждаться Рождеством. Целыми днями и неделями я оставалась в той же позе – свернувшись калачиком и глядя в темноту. Кажется, я даже не плакала; из меня будто вырвали внутренности, и я превратилась в пустую оболочку. Время от времени в течение дня я ощущала чье-то присутствие рядом – либо мамы, либо Верити; они гладили меня по спине и что-то шептали. Не знаю, что они говорили. Я хотела, чтобы они ушли; хотела сказать им, чтобы они не беспокоились, и что я никогда больше не буду чувствовать себя нормально. Но я не могла найти нужных слов, поэтому они оставались, и периодически их мягкая речь или нежные касания погружали меня в сон.

– Итак… что вам больше всего нравится в Рождестве? – Манон вернулась, небрежно сжимая в одной руке три бокала. Мы подхватываем их, и когда я начинаю говорить, то замечаю, что Айко, Джен и Усман тоже слушают.

– Когда мы… когда я бываю у мамы, – отвечаю я, запинаясь.

– А это где? – спрашивает Айко.

– Знаете место под названием Шеффилд? – Она отрицательно качает головой. – Это в Англии.

– А, Лондон! – кивает Айко. Я не поправляю ее.

– Наши семьи из маленькой деревни неподалеку оттуда. – Я киваю на Верити. – Мы с ней знаем друг друга с детства, и мы по-семейному всегда на Рождество по утрам ходим к ним домой на завтрак. Мне нравится, как готовит ее мама, – жареные бананы и каллалу[15]…

– Которую ты всегда называла «каллалаааалуууу», – подсказывает Верити.

– Эй, это трудно выговорить! Так вот, мы ходим к ним, а затем возвращаемся к моей маме на обед…

– Я не хожу… – сообщает Верити. – Потому что ее мама – ужасный повар.

Я шутливо стукаю ее кулаком и продолжаю:

– … И мы с мамой наслаждаемся ее «изысканной» стряпней перед телевизором, глядя какую-нибудь чепуху вроде «Уоллес и Громит» или «В мире животных».

– Громит? – переспрашивает Манон, умудряясь произнести это как-то утонченно.

– Это пес, а Уоллес – его хозяин, и они вместе изобретают всякую всячину и едят сыр, – объясняю я. Манон выглядит озадаченной.

– Это забавный мультик, они все всегда делают неправильно, – вставляет Верити.

– Только вы вдвоем с мамой? – спрашивает Айко. Я вижу, что Верити готова вмешаться – она открывает рот, как рыба, но затем снова закрывает.

– Нет, иногда там бывал и Гарри, – говорю я, пробуя примерить на эту фразу прошедшее время. – Мой муж.