– Вот поэтому я тогда и разозлилась на тебя, помнишь? – признаюсь я. – Насчет Джереми.

– Я решила, что это как-то связано с твоим отцом, – отвечает подруга.

– Наверно, отчасти. Но я не могла понять, почему ты хочешь испортить что-то настолько идеальное…

– Это не было идеальным, Кэйт. И я не хотела все испортить, это просто случилось как-то… само собой.

– Да, извини. Я не совсем правильно объясняю, – произношу я. – Возможно, я завидовала. Что ты так легко можешь жить дальше.

– Это было нелегко, – напоминает она слегка суровым тоном.

– Я так злилась на тебя. – Я качаю головой. – Прости. Я все поняла неправильно. Не знаю, что на меня нашло. Я думала о том, как запрещала себе двигаться дальше. Но также и о том, что мне никогда даже не хотелось изменить Гарри. Мне казалось неправильным, что ты вообще сделала подобный выбор. Я не знаю, понятно ли говорю? Или снова несу херню?

Верити сжимает мое плечо:

– Ты не несешь херню, ты говоришь вслух о том, что тебя волнует, – вот что важно. Но… – Она делает паузу. – Мы с Джереми – это не вы с Гарри. Ты не можешь жить нашей жизнью вместо своей, представляя, как это могло быть у вас. У тебя свое будущее.

– Вот именно, – я медленно киваю. – Именно это я и пыталась делать.

Мне хочется кричать, орать, вскочить и встряхнуться, как собака. В этом есть какое-то странное облегчение – слышать, как озвучиваются мои самые сокровенные мысли.

– Я сейчас жалею о многом, что случалось у нас с Гарри, – продолжаю я. – Все это крутится в моей голове. Все наши ссоры. Иногда я кричала на него, потому что он не соответствовал красивой картинке в моем воображении. Я постоянно сравнивала нашу жизнь с жизнью других людей… – Я вздыхаю. – А потом, когда он погиб, ко мне пришло запоздалое осознание: мы были счастливы… а я даже не замечала.

– Зато он замечал.

Я смотрю на нее. Верити вытащила из сумки шоколадный батончик и не спеша жует его, струйка карамели стекает по ее подбородку.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда я бывала с вами, он так смотрел на тебя, так смеялся над всеми твоими шутками… даже дурацкими, – говорит она, и я вижу лицо Гарри столь ясно, будто он сейчас передо мной. – Вне всякого сомнения, он был очень, очень счастлив с тобой. Он наслаждался своей жизнью, Кэйт. Действительно наслаждался.

Я набираю пригоршню песка и начинаю зарывать свои ноги, посыпая их золотистой пылью.

– Тогда почему все это закончилось так быстро? – спрашиваю я, зная, что на этот вопрос никогда не будет ответа. Верити тоже начинает собирать песок, прибавляя его к моей куче, зарывая мои ноги еще глубже, пока гора песка не доходит до голеней.

Я помню, как через несколько недель после аварии проснулась ночью, покрытая потом, вцепившись в простыни на той стороне, где он спал. Мне потребовалась минута, чтобы вспомнить, почему его там нет и почему я кричу. Я сказала об этом Верити, а она собрала два больших чемодана и переехала ко мне. Затем, примерно через месяц, я проснулась и схватилась за нее, как привыкла делать, и отругала себя за то, что инфантильно вынудила лучшую подругу забросить собственную жизнь и своего парня, чтобы присматривать за мной. Тем же утром я сказала, что со мной все в порядке и она может съехать. А на следующую ночь я снова проснулась с криком, и кровать была пуста. Я хотела позвонить ей, но чувствовала, что не могу, не хочу продолжать обременять ее всем этим. Моя яркая, смелая подруга не обязана погружаться в серость вместе со мной.

– Я знаю, что должна перестать притворяться перед клиентами, Верити. Но как теперь я смогу это выносить? Продавать любовь, зная, что однажды она закончится болью?

Верити притягивает меня к себе, и слезы бегут по моим щекам. Ее лицо тоже мокрое, большие глаза блестят.

– Я бы сказала так: ваша история и ваша совместная жизнь того стоили.

– Стоили того? Верити, мое горе – это не деньги, потраченные на дорогой ужин в ресторане.

– Я имею в виду – если бы ты могла вернуться назад, нажать на кнопку, чтобы Гарри не явился на то новоселье и вы никогда бы как следует не познакомились. И какая-то другая женщина перенесла бы эту боль вместо тебя. Ты бы это сделала?

Внезапно все, что я вижу, – это его ладони. Они были странно-гладкими, с тремя веснушками по одной линии на правой, чуть ниже мизинца. Его ногти были квадратными, с молочными пятнышками. Я помню, как после нашей свадьбы иногда хватала его за левую руку, любуясь простеньким золотым кольцом, отныне на нее надетым. Какую же гордость я чувствовала, какое счастье и спокойствие… Я гадаю: если бы то, о чем спрашивает Верити, было возможным – если бы мы никогда не встретились – существовала бы другая женщина, принявшая эту боль за меня? Или же он все еще был бы здесь на Земле? А вдруг жизнь со мной положила начало цепочке событий, приведших к тому, что фургон врезался в него в тот день? Даже если так, я думаю, Гарри все равно был бы где-то, ожидая меня. Я не могу представить Вселенную, в которой мы никогда бы не встретились.

– Нет. – Я трясу головой. – Это было ужасно, но гораздо хуже было бы никогда не знать его.

Верити выковыривает из песка пустую ракушку и протягивает ее мне. Она гладкая на ощупь, и я подбрасываю ее на ладони.

– Ну, вот и ответ. Ты сама все понимаешь.

– Но я все-таки не смогу стать прежней, – говорю я. Потому что да, она права, любовь того стоит, но для меня невозможно оставаться той девушкой, которой я была раньше и которая смотрела на любовь сквозь розовые очки. – Вернуться к прежней себе.

– Никто и не ждет от тебя такого, – Верити вытаскивает ноги из песка и аккуратно их отряхивает. – Ты можешь изменяться и расти с этим, и я все равно буду любить тебя. Ты можешь выстроить новую себя из пережитой боли.

Я примеряю это на себя. Мысль о том, что я – кто-то новый. Что я продолжу расти над собой, что я не остановлюсь.

– Хмм, – произношу я. – Интересно, какой она будет – новая я?

– Великолепной. Она будет великолепной, – отвечает Верити, вставая и осыпая меня песком. – Здесь становится немного прохладно, я собираюсь вернуться в номер, ты идешь?

Я отрицательно качаю головой. Я хочу смотреть на небо, чувствовать раковину в руках, песок под босыми ногами. Но есть еще кое-что, что я хочу сделать. И когда я наберусь смелости встать и отправиться туда – надеюсь, что не пожалею об этом.

Глава 23

Когда я прихожу, он сидит за стойкой и рисует, время от времени вскидывая взгляд на океан, прежде чем провести очередной штрих карандашом, твердо и уверенно. Какое-то время я наблюдаю за ним издали, оценивая, действительно ли хочу это сделать. В баре тихо; только в углу притаилась парочка – перед ними на столике стоят два мутно-розовых «Космополитена». Рука парня накрывает руку девушки, а она читает книгу. Иногда он тянется к ней, пытаясь поцеловать. Оно того стоит, думаю я, и перешагиваю через порог, держа голову высоко поднятой.

Как только Уильям замечает меня, то откладывает блокнот, спрашивая губами: «Выпить?» Мне нравится, как движутся его губы: будто он целует меня этим словом.

Я киваю:

– Шампанского, пожалуйста.

Он разворачивается, тянется за бутылкой – его брюки весьма обтягивающие, мгновенно отмечаю я. Уильям поворачивается обратно и открывает бутылку, глядя на меня в упор.

– Вы любите шампанское, – произносит он. – Я заметил в вас слабость к нему.

– Забавно пить его, сколько влезет, – говорю я. – Чувствую себя, как Бейонсе. Так, кстати… – Я наклоняюсь вперед, опираясь локтями о стойку бара. – Что вам больше всего нравится в этой работе, Уильям?

Он придвигается ближе; так близко, что я чувствую жар, исходящий от его кожи. Он прижимается вплотную к стойке. Если бы ее здесь не было, то мы бы соприкоснулись.

– Встречаться с людьми, – отвечает Уильям, и на секунду делает паузу. – С людьми вроде вас.

Я изо всех сил стараюсь не отвести взгляда, пока он завораживает меня своим. Парочка в углу теперь целуется, их напитки по-прежнему не тронуты. Мне хочется завести болтовню о том, что я тоже очень люблю встречаться с людьми, но я позволяю этому моменту затянуться. Я словно купаюсь в нем.

– Вы ныряли сегодня? – спрашивает Уильям, все еще глядя на меня. – Поделитесь впечатлениями.

Я восхищенно рассказываю, как открыла новый мир и как это было похоже на то, что я побывала в иной реальности, где не существовало ни одной из моих проблем. Он говорит, что ему тоже нравится это в дайвинге и он старается выбраться понырять почти каждое утро. Мы ходим вокруг да около, рассказывая друг другу о наших любимых животных и о лучших вещах, которые видели в жизни. Я ахаю, когда он сообщает, что однажды плавал со стаей из пяти черепах. Мой бокал с шампанским не остается пустым: Уильям постоянно доливает его, пока мне не начинает казаться, что пузырьки заполнили меня с головы до ног, и я чувствую себя куском янтаря, золотистым и сверкающим.

Парочка в углу в какой-то момент выходит, я вижу их уже бредущими обратно вдоль пляжа и хихикающими. Уильям убирает их стаканы, затем передвигает табурет так, что оказывается точно напротив меня. Стойка по-прежнему разделяет нас, и если бы я могла расколоть ее на части голыми руками, я бы это сделала. Прядь волос, темных и блестящих, свисает ему на лицо. Инстинктивно я протягиваю руку и отвожу ее в сторону. Уильям хватает меня за руку и сжимает ее ладонями. Мне кажется, что я перестала дышать. Будто весь мир вокруг растворился в каком-то тумане, который нас окутывает. Я знаю, чего хочу, и не желаю больше ждать. Я устала заполнять время светской болтовней и смехом над шутками, которые не кажутся мне забавными.

– Во сколько ты заканчиваешь смену? – Я позволяю этим словам вырваться наружу, и пусть они сами ведут меня дальше. Я должна доверять своему колотящемуся сердцу, этому напряжению, повисшему в воздухе.

Уильям смотрит на часы – кожа на его шее коричневая и гладкая. Я представляю, как приятно целовать ямочку над его ключицей. Он вновь глядит на меня – мои волосы встрепаны после сегодняшнего погружения, я в поношенном оранжевом хлопковом платье, слегка скособоченном, так что одно плечо постоянно сползает вниз. На мне ни грамма макияжа, а нос и щеки обгорели – я нанесла слишком мало солнцезащитного крема сегодня утром. Но его взгляд меня преображает. Благодаря ему я чувствую себя другой: более сильной, способной на все.