– Я хочу показать реальные отношения, – продолжаю я, указывая на каждую картинку. – Когда даже первые свидания могут оказаться дерьмовыми, и, возможно, вы не останетесь с этим человеком навеки, но это не значит, что вы не должны пытаться… И пусть на сайте будут фотографии не только со мной и Гарри, пусть другие пары тоже там присутствуют. Я уверена, они дадут на это свое согласие.

Я волнуюсь, бормочу и говорю слишком быстро. И я не поднимаю взгляда, а смотрю только в блокнот, потому что пока не хочу видеть их лиц. Когда я наконец вскидываю глаза, Стью улыбается, а Эйд хмурится и качает головой:

– Прости, Кэйтлин, все это очень мило, и я тебя понимаю – но это не сработает. Люди хотят совершенства, вот что они согласны покупать. Им не нужна реальность – а эта картинка с овощами, – она указывает на мой кривой набросок, – самая худшая из всех ваших совместных фоток с Гарри. Зато снимки с медового месяца хорошо сработали, тогда ты заполучила кучу клиентов…

– А что если мы на какое-то время забудем о цифрах? Забудем, что мы за ними гонимся? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно тверже.

– Забыть о цифрах? – фыркает Эйд. – Забыть о том, что мы таким образом зарабатываем деньги? – Она насмешливо поднимает руки. – Ладно, как скажешь, босс.

– Дело в том, что я не хочу совершенства. Думала, что хочу, но как только я отписалась от всех вроде Морвены Стар в своем аккаунте и подписалась на тех, кто немного более реален, то почувствовала себя лучше, – поясняю я. – В сети много других людей, таких же, как я, которых мы упускаем из виду и которые смотрят мой «Инстаграм» или веб-сайт и думают: «Это слишком идеально, это не для меня».

– Она права, – соглашается Стью. – Именно так я и думаю, и куча моих приятельниц думают точно так же. Нам не нужна романтика сквозь розовые очки, мы просто хотим встретить кого-то, с кем будет прикольно.

Эйд прикусывает нижнюю губу. Ее взгляд мечется с меня на Стью.

– Но графики… ты потеряешь подписчиков.

– Я уже стольких потеряла… – говорю я. – И если я не буду получать так много заявок, как раньше, – то это нормально. Я все равно со всеми не справлялась. Я хочу быть уверена, что не допущу никаких ошибок, что найду подходящего человека для каждого.

– Нанимая меня, ты сказала, что хочешь, чтобы я удвоила число твоих подписчиков, чтобы бизнес взлетел на новую высоту… Я… Я уже это провалила! И провалю еще больше, если допущу, чтобы ты сделала по-своему.

– Ничего ты не провалила. – Я тянусь к ее руке. – Я просто изменила свое мнение насчет того, чего хочу. И вот что я хочу теперь. Я сваха, у которой не вышло собственной сказки с хорошим концом. Я вдова. И я не могу больше продавать людям вечную любовь, это было бы нечестно.

Эйд кивает:

– Если ты это действительно теперь хочешь и осознаешь, что это не лучшее решение с точки зрения денег – для бизнеса, то конечно, я помогу тебе. Стью, что ты думаешь?

– По-моему, я только что придумал отличный слоган, – говорит он. – «Пускай любовь неидеальна, но она того стоит».

– Это потрясающе, Стью! – ахаю я. – Я как раз хотела чем-то заменить вот это. – Я показываю на баннер, на котором написано: «У нас не бывает плохих свиданий… только идеальные!» – Но не могла придумать ничего подходящего. А это замечательно!

– И внизу у нас будет твой манифест – небольшая заметка о тебе и причинах перезапуска сайта… – Стью берет карандаш и начинает умело рисовать гораздо лучший, чем у меня, вариант.

– Мы сможем обеспечить хорошие отзывы о тебе в местной прессе, – подхватывает Эйд, и я слышу возбуждение в ее голосе. – И перезапустить «Инстаграм» с нуля, удалить все прежние фотографии и создать аккаунт с красивой фотографией тебя и Гарри – с любой, какой пожелаешь, – и с подписью, раскрывающей вашу любовь друг к другу, но рассказывающей правду…

– Мне это нравится, – киваю я, сглотнув комок в горле. Я смотрю на Стью, на Эйд, снова на Стью. Опускаю глаза на свой блокнот, затем окидываю взглядом офис, который я украшала, за который плачу деньги. Это все – настоящее, говорю я себе. И это хорошо.

Глава 26

Гарри не одобрял свадьбы в канун Нового года. Я точно знаю, что он сказал бы, если бы принял приглашение Тома и Элайджи. «Это эгоистично, – говорил он, – вот так переманивать гостей на другую вечеринку. Заставлять их менять планы в лучшую ночь года». Потому что, в отличие от большинства людей в Англии, Гарри обожал Новый год. «Верити, это скучный праздник, только если ты сама делаешь его таким, – попенял он ей однажды в самом начале наших отношений, когда она осмелилась сказать, что часто оставалась разочарованной новогодними вечеринками, поскольку к концу каникул праздничное настроение уже идет на спад. – Ты просто никогда раньше не проводила его со мной, однако этот год будет твоим лучшим».

Так оно и случилось. Обычно мы встречали Новый год в пабе с дранклами и Джулией, где с удовольствием получали бесплатную хлопушку к каждому напитку, но в тот год Гарри снял нам квартиру в центре Эдинбурга, и мы вчетвером провели там неделю. Сам Новый год, или Хогманай, как его называют шотландцы, не был похож ни на что, когда-либо виденное мною раньше. В полночь все вокруг нас взорвалось фейерверками. Огромные толпы людей на улице внизу танцевали, пели, брызгались пивом из жестянок – это оказалось заразительным, и мы тоже пошли гулять и бродили несколько часов, удивляясь, как много прохожих останавливаются, заговаривают с нами и поздравляют с Новым годом. После этого Гарри всегда брал на себя организацию праздника, и каждый раз мы проводили его по-другому. Была ли это шумная вечеринка дома или поездка в маленькую деревушку в Корнуолле, где главная улица почти целиком состояла из пабов и все были в маскарадных костюмах, перемещаясь из паба в паб. Это сплелось у нас вместе – его новогоднее возбуждение и мой рождественский психоз – и сделало наши каникулы такими особенными, что мы всегда начинали их первого декабря, забираясь в машину и разъезжая по округе, рассматривая все праздничные гирлянды, которые люди только что развесили; а заканчивали первого января знаменитым «похмельным завтраком» Гарри, и каждый мог прийти к нам поправить здоровье после прошедшей ночи.



Я не собиралась отмечать этот Новый год, но все решилось само собой, когда я получила приглашение на свадьбу. Верити подобрала мне платье – плиссированное белое с такими крупными цветами, что они казались нарисованными акварелью. Она накрасила мне губы ярко-розовой помадой и даже запрыгнула со мной в такси, чтобы заехать к себе домой за парой золотисто-розовых туфель на высоком каблуке, которые идеально дополнили бы мой образ. А потом махала вслед такси, как гордая мать, и таксист нервно поглядывает на меня всю дорогу – словно я малый ребенок, спрятавшийся в теле взрослой женщины.

Я смотрю на людные улицы – еще только два часа дня, а народ с кружками пива и сигаретами уже толпится у пабов. Сегодня один из таких ясно-морозных дней, когда солнце и белое небо слепят глаза, стоит лишь взглянуть вверх, и воздух щиплет кожу во время ходьбы. Я поплотнее запахиваюсь в пальто – свое старое, с розовым искусственным мехом, – выхожу из такси и иду ко входу в театр, робко озираясь в поисках знакомых лиц. Том с Элайджей выбрали для места проведения свадьбы «Тигель» – знаменитый шеффилдский театр, известный в основном благодаря тому, что содержал при себе бильярдный клуб, но Элайджа написал мне несколькими днями раньше: «Все будет происходить на той же сцене, где блистала Мэгги Смит, уиии!» В качестве свадебного подарка я разыскала винтажный постер того шоу, где она исполняла главную роль, поместила его в рамку и отправила им домой.

Раньше я никогда не ходила на свадьбы в одиночестве – однажды меня пригласили на бракосочетание еще до моего знакомства с Гарри: молодоженам только что исполнилось по двадцать одному году, и они устраивали это в основном как бунт против родителей. Верити тоже их знала, поэтому мы пошли вместе и, как и все прочие наши друзья, рассматривали это просто как повод для массовой попойки. Потом Верити куда-то исчезла вместе со свидетелем, и в итоге мне пришлось руководить большей частью свадебной вечеринки в баре «Макарена». Затем рядом со мной всегда был Гарри, и хотя мы стали старше, все неизменно заканчивалось так же – пьянкой и танцами. Мне нравилось наблюдать за его лицом – смущенным, сосредоточенным на движениях, освещенным синим, пурпурным и зеленым. Я решила не рассказывать Элайдже с Томом о том, что случилось с Гарри, – это казалось слишком мрачным секретом, чтобы делиться им перед свадьбой. Взамен я просто извинилась, пояснив, что расскажу в другой раз, почему он не смог присутствовать.

Когда я занимаю свое место в зале, то от волнения тереблю приглашение в конверте и играю с золотой цепочкой на шее в ожидании начала церемонии. Она будет происходить на самой сцене, а мы все сидим в партере и ждем. Как раз в тот момент, когда свет начинает гаснуть, кто-то опускает сиденье рядом со мной. Я бросаю туда взгляд. В тусклом свете я могу лишь разглядеть, что это мужчина – довольно высокий, с резко очерченной линией подбородка и растрепанными волосами. Он улыбается мне в темноте.

Клятвы молодоженов эхом разносятся по театру. Том в красном клетчатом костюме, его длинные волосы – собранные сзади в низкий «конский хвост» – выглядят блестящими и чистыми, как и черные «Конверсы» на его ногах. Элайджа в элегантном сером костюме с узкими брюками, к лацкану его пиджака приколот желтый цветок. Двое лысых мужчин, похожих на регбистов, помогают подняться на сцену пожилой даме, где та целует обоих молодоженов в щеки и берет микрофон.

– Я обычно читала это Элайдже, когда он был мальчиком, – говорит она залу, откашлявшись.

– «Плюшевый Кролик», – шепчет мужчина рядом со мной.

Это читали по меньшей мере на трех свадьбах, где я была. Но сегодня впервые я вслушиваюсь в слова, в их значение.

– «Это больно?» – спросил Кролик. «Иногда, – ответила Кожаная Лошадь, потому что она всегда была правдива. – Но когда ты настоящий, ты не прочь чувствовать боль», – медленно читает женщина в микрофон слегка дрожащим голосом.