Одним быстрым движением она набрасывается на Кэтча и обхватывает его мускулистый торс своим долговязым телом. Ее платье настолько задралось, что когда Кэтч подхватывает ее за бедра, чтобы та не упала, то касается ее кожи. Затем, о ужас, она начинает покрывать его лицо поцелуями, оставляя следы розовой губной помады там, где ее рот касался его.

Я умираю. Я готова дать Кэтчу по яйцам и выцарапать ей глаза.

Стоп. Я не выцарапываю глаза. Я нахрен Макс Брейди. Я ем таких сучек на завтрак.

Вот это другой разговор.

Я сжимаю руку в кулак и разминаю шею. У нее есть три секунды, чтобы убрать от него свои чертовы руки, иначе я не просто выцарапаю ей глаза, но и кое-что чертовски похуже.

Кэтч смеется и бросает на меня взгляд через ее плечо. Я держу в воздухе три пальца. Загибаю первый, затем второй. Тогда он кладет руки Марине на плечи и отцепляет ее тело от своего, возвращая обратно в дверной проем.

‒ Черт, горячий парень, я скучала по тебе, ‒ хихикает она, и крылья моего носа начинают ощутимо подрагивать. Наконец, она замечает меня и поворачивается ко мне лицом. Кажется, выражение моего лица немного испугало ее, потому что хихиканье тут же затихает, а она делает шаг назад в дом.

Кэтч прочищает горло.

‒ Это Марина, моя давняя подруга. Марина, это...

‒ Макс, ‒ заканчивает она вместо него. Я смотрю на нее, и, кажется, вижу, как она покраснела под слоями своей пудры. ‒ Я знаю. Снитч уже сообщил мне, что вам нужно тихое пристанище. Комната наверху готова, она с отдельной ванной, за поворотом. Девушка отходит в сторону и пропускает нас внутрь.

‒ Стоп, а там одна кровать или две? ‒ спрашиваю я.

‒ Эм, одна, но Снитч сказал, что ты, цитирую: «девушка Кэтча», ‒ отвечает она, как будто смущена. И я почти уверена, что слышу нотку отвращения.

Я закатываю глаза.

‒ Что именно ты сказал ему, Кэтч?

Он поднимает руки.

‒ Ничего. Клянусь. Он просто предположил.

‒ Ну, вам придется как-то утрясти этот вопрос, потому что это последняя свободная комната, и вряд ли кто-то согласится поменяться. С другой стороны, в комнате есть диван, ‒ произносит Марина тоном «плевать я на это хотела».

Она вкладывает ключ в руку Кэтча, и я иду вслед за ним по лестнице на третий этаж дома. Может, район и небезопасный, но по этому дому такого не скажешь.

Стены спокойного синего цвета, резные потолочные плинтуса, которые являются частью здания. Лестницы и полы кленового дерева, они скрипят под нашим весом почти при каждом шаге. В фойе висит огромная хрустальная люстра, все двери старого дерева со старомодными стеклянными ручками. В доме сильный запах ладана и марихуаны.

Кэтч ногой открывает дверь и движением руки приглашает меня войти. Я захожу и бросаю вещи на пол. Комната довольно большая. Намного больше, чем любой номер, в котором мы останавливались. Посреди комнаты стоит огромная старинная кровать с балдахином. На ней белые кружевные покрывала, сочетающиеся с ними шторки и целая гора голубых, лиловых и желтых подушек.

Тут также есть небольшой мягкий уголок со старинным антикварным диваном, кофейным столиком и плоским телевизором, стоящим на столе возле стены. В другом конце комнаты ‒ комод и туалетный столик с зеркалом. Около комода ‒ дверь в ванную.

‒ Ничего себе, ‒ мямлю я.

Кэтч фыркает.

‒ А что ты ожидала увидеть? Захудалый бордель?

Я поворачиваюсь к нему. Все его лицо в маленьких розовых отпечатках губ.

‒ Может, ты все-таки смоешь Марину с лица?

Он берется за нижнюю часть футболки и поднимает ее, чтобы стереть с лица губную помаду, заодно позволяя мне вдоволь налюбоваться его восхитительным телом.

‒ Ревнивая женщина, ‒ мямлит он в футболку.

Я упираю руки в боки.

‒ Заткнись, Кэтч. Между прочим, я все еще злюсь.

‒ Детка... ‒ начинает он.

‒ Нет, не смей называть меня «детка». Я не твоя девушка. Понятно? Мы это уже обсуждали, ‒ говорю я, даже не пытаясь скрыть, насколько меня тревожит тот разговор.

Он вскидывает руки.

‒ Ладно, ты права. Я просто хотел сказать, что сегодня мы встречаемся со Снитчем в какой-то забегаловке. Он в хороших отношениях с владельцем, так что там мы наверняка будем в безопасности.

‒ Мы? ‒ спрашиваю я удивленным тоном. До этого момента мне все время говорили сидеть на месте, не открывать никому дверь, не подходить к окнам и все такое.

‒ Тебе явно нужно выбраться отсюда, пока ты не свела нас обоих с ума. К тому же Снитч хотел с тобой познакомиться.

Внутри меня буквально все кипело, но после его слов о том, что я, наконец, смогу выйти в люди, все остальное перестало иметь значение. И я даже беззастенчиво станцевала от счастья посреди комнаты.


****


Кэтч


‒ Макс, черт побери, давай скорее. Снитч ‒ последний человек, которого мы хотим вывести из себя. А опоздание может очень неплохо нам в этом помочь, ‒ кричу я с дивана.

После того очаровательного танца она бросилась в ванную и не выходит уже больше часа. Солнце село три часа назад, и Квартал уже, скорее всего, набит людьми до отказа. Значит, нам удастся проскользнуть туда не замеченными.

Дверь ванной открывается, и она, наконец, выходит. Темно-русые волосы собраны в неаккуратный пучок на макушке, несколько прядей спадают вокруг лица. На ней совсем немного макияжа, но губы накрашены ярко-красной помадой. Она надела черное платье с вырезом, подчеркивающим только ключицы. Заканчивается это платье ровно под ее бедрами. И на ногах пара красных туфель на высоком каблуке. Таких, в которых можно видеть кончики ее черных ноготков на пальцах ног.

‒ Ну что, нравится? ‒ спрашивает она, медленно покрутившись. Увидев спину платья, я резко вдыхаю. И я знаю, что она слышит мою реакцию, потому что мурашки на ее коже видны через всю комнату. Она смотрит на меня через плечо и улыбается.

Вырез платья на спине ползет книзу, останавливаясь как раз перед верхним изгибом ее попки. Вся спина оказывается обнажена. Вдоль верха, от левой лопатки к правой, тянется татуировка со стайкой маленьких черных птичек.

‒ Ох, где ты его взяла? ‒ спрашиваю я.

‒ У Сары, ‒ отвечает она, покружившись еще раз.

‒ Я серьезно. Сомневаюсь, что моя мама разрешила ей выйти в этом из дома. И вообще-то я не думаю, что выходить из дома в... этом ‒ хорошая идея, ‒ ворчу я и машу рукой вверх и вниз.

На ее лице появляется неторопливая ухмылка.

‒ Ревнуешь, Кэтч?

Конечно, черт побери, ревную. Я не хочу, чтобы другие мужчины видели так много. Пожалуй, я буду вынужден убить любого, кто на нее посмотрит. Но скорее ад замерзнет, чем я признаю это вслух. Так что я избегаю вопроса.

‒ Собирайся скорее, нам пора.

Пара Марининых дружков-наркоманов присвистывают, пока мы выходим, и я посылаю им предупредительный взгляд. Они быстро отступают и возвращаются к очередной видеоигре, захватившей их внимание.

Мы проходим пару кварталов и спускаемся по темной улице. Осталось совсем немного до пресловутой ночной жизни Нового Орлеана, уже даже слышен шум музыки и людей. Так или иначе, это все равно не избавляет от жуткого ощущения улицы, по которой мы идем. Макс бормочет что-то насчет ее оружия, и я уверяю ее, что позаботился о прикрытии. И я могу с уверенностью сказать, что ей было бы намного комфортнее со своим собственным оружием, но это мне в ней и нравится.

Я останавливаюсь перед дверью, которая выглядит как черный вход какого-то бара на главной улице. Макс поднимает руку и обхватывает ею мой бицепс. Видно, что она нервничает. Я не виню ее, я сам слегка волновался, когда впервые сюда пришел.

Я стучу, и дверь приоткрывается. С другой стороны стоит огромный качок, не сводя с нас темно-карих глаз.

‒ Почему куры перешли дорогу? ‒ спрашивает он глубоким баритоном. Шутка меняется каждую ночь. Только люди, ответившие верно, могут войти.

‒ Чтобы доказать опоссуму, что это действительно осуществимо.

Макс хихикает, и я смотрю на нее, удивляясь, что она вообще находит это смешным.

Она пожимает плечами.

‒ Прости, я просто ни разу не слышала эту шутку. Думала, будет предсказуемое: «Чтобы попасть на другую сторону». К тому же мне показалось, что это немного бессмысленно, потому что все ее знают и...

‒ Макс, заткнись.

Ее нервы уже не выдерживают, и она начинает нести всякую чепуху.

‒ Эй! ‒ кричит она. Мои глаза расширяются, и я качаю головой. Она сразу же втягивает губы между зубами.

Дверь со скрипом открывается, и большой парень, наконец, впускает нас внутрь.

‒ Что вы тут забыли? ‒ спрашивает он.

Я отвечаю:

‒ Мы ищем Снитча.

Он громко хихикает.

‒ Мне нравится этот чувак. Заходите. Он как обычно в дальнем углу.

Я чувствую, как Макс расслабляется рядом со мной, когда мы заходим. Обстановка ровно такая же, как и в любом другом баре. В одном конце помещения длинная барная стойка, столики и кабинки в другом конце, и в дальнем углу ‒ пара столов для бильярда. Посетители ‒ типичные «прыгуны» по барам. С той лишь разницей, что здесь все они хоть как-то связаны с владельцем.

Мы подходим к Снитчу, который сидит в кабинке в дальнем конце зала. У него все те же короткие светлые волосы и темно-карие глаза, обрамленные очками в черной оправе. На нем серый костюм и белая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей. С ним также длинноногая блондинка, почти оседлавшая его колени, и его рука лежит на ее очень короткой юбке. Ее язык проникает так глубоко в его горло, отчего со стороны кажется, будто она пытается съесть его лицо.

Я откашливаюсь, и он бросает взгляд через ее плечо.

‒ Кэтч! ‒ восклицает он, перед тем как снова переключить внимание на блондинку. ‒ Эй, детка, почему бы тебе не пойти поиграть с друзьями, пока у меня тут встреча?

Она хихикает и сползает с его коленей. Выскальзывая из кабинки, блондинка улыбается, затем продолжает поправлять юбку и огромную фальшивую грудь.