Одним быстрым движением я поднимаю колено и бью прямо по семейным драгоценностям. Он мычит, но ‒ что удивительно ‒ не ослабляет хватки. Я вижу, как по его лицу разливается выражение боли. Я закатываю глаза, ‒ меня уже тошнит от этого недотроги, ‒ а затем бью лбом по его уже сломанному носу. Раздавшийся треск не может не радовать.

Льется кровь, и его руки отпускают меня. Я не успеваю скатиться с него, как кто-то хватает меня под мышки и ставит на ноги. Я откидываю голову назад, изо всех сил стараясь врезать ему хорошенько, но промахиваюсь. Две больших мускулистых руки обхватывают меня, крепко прижимая к твердой груди. Теплое неровное дыхание касается моего уха.

‒ А ты можешь постоять за себя, Блейз (прим. перев. ‒ с англ. «огонек»), ‒ я сразу узнаю этот голос, будто слышу далеко не первый раз. Плечи расслабляются, и я пытаюсь обернуться.

‒ Подожди, ‒ говорит он, хватаясь за скотч на моих запястьях, и срывает его, освобождая меня.

Я прижимаю растянутое запястье к груди и баюкаю его. Не дождавшись, когда я обернусь, он обходит меня. У меня перехватывает дыхание, когда я наконец-то вижу его лицо. Слегка изогнутый внушительный нос, широкие скулы и внушительный квадратный подбородок с темной колючей щетиной делают его настоящим мужчиной. И притом божественным. Мне с трудом удается не глазеть на него.

‒ Что, черт побери, у тебя есть, по их мнению? ‒ спрашивает он. Тоном, который я бы не стала считать дружелюбным.

Я качаю головой.

‒ Я не буду никого в это втягивать.

‒ Слишком поздно, я впутался, когда согласился на это задание. Надо идти, ‒ говорит он и тянет меня за локоть.

Я не отрываю ног от пола. Если он думает, что я пойду с ним, то он сошел с ума.

‒ Слушай, я правда благодарна за то, что ты вернулся и помог, но это не отменяет того факта, что ты похитил меня и привез к этим придуркам.

‒ Нет, не отменяет, но если бы я этого не сделал, они бы нашли кого-нибудь другого. И могу поклясться, Блейз, он бы не стал поступать, как я, ‒ отвечает он.


Блейз. Эта кличка никогда мне не нравилась. Равно как и Флейм (прим. перев. ‒ с англ. «пламя») и Точ (прим. перев. ‒ с англ. «факел»). Но почему-то я не против, чтобы он меня так называл.

‒ Кого-нибудь другого? ‒ спрашиваю я в замешательстве.

‒ Знаю, было бы слишком просить тебя довериться мне, но ты глубоко, глубоко в заднице, и так это не закончится.

Он протягивает мне руку. Я оглядываюсь на лежащую на полу ангара троицу. Все в отключке.

‒ Есть и другие, подобные мне, ‒ говорит он, пока я сомневаюсь, ‒ и к ним обратятся, чтобы закончить работу. Ты можешь уйти, добраться домой и посмотреть, произойдет ли что-либо. А что-то случится. Или ты можешь пойти со мной, и мы выкарабкаемся вместе.


****


Кэтч


У нас схожие ситуации. Я не выполнил свою часть сделки, а значит я не только не получу денег, но и стану мишенью для охоты. Таймеру снесет чертову крышу, когда клиент сообщит о случившемся. И судя по тому, что она говорила о Джеймсе Келли, я могу предположить, что это он клиент. Я также предполагаю, что это он лежит на полу с разбитым в кровь носом.

Не сомневаюсь, эта красотка может за себя постоять, но у нее нет ни единого шанса выстоять против подобных мне. Я хочу, ‒ нет, мне нужно, ‒ чтобы она пошла со мной. Ей нужно просто взять меня за руку.

‒ Что ты... ‒ она начинает говорить, но тут ее внимание привлекает издавший звук толстяк. Он начинает приходить в себя. Она смотрит на мою руку, делает глубокий вдох и затем очень осторожно кладет свою руку в мою ладонь.

Не тратя больше времени, я веду ее по ангару. Проходя мимо толстяка, она останавливается и высвобождает свою руку.

‒ Что? ‒ Я пытаюсь дотянуться до нее.

‒ Подожди, я кое-что пообещала себе, ‒ произносит она.

Я с любопытством наблюдаю, как она возвращается к толстяку. Она становится на колени, поднимает его руку и ломает указательный палец. Звук ломающихся костей отражается от стен.

‒ Это за то, что смотрел на меня, как на кусок мяса, ‒ говорит она, когда он вскрикивает от боли, ‒ и за то, что думал, будто у тебя есть право касаться меня, больной ублюдок.

Затем она снова подходит ко мне, улыбаясь, и кладет свою руку в мою. У меня одновременно откликается и сердце, и член. Эта девушка не перестает меня удивлять.

Я улыбаюсь в ответ и говорю:

‒ Давай убираться отсюда.

Я вывожу ее на закатное солнце и начинаю двигаться к своему спрятанному байку.

‒ Мои вещи. Я помню, у тебя остались моя сумочка и туфли, ‒ произносит она, пытаясь притормозить.

Не могу поверить, что она вспомнила о них. Я куплю ей новую сумочку и туфли, если это так важно. Удивительно, насколько по-женски себя ведет человек, который может надрать задницу, как она.

‒ Просто... в сумочке кое-что очень важное. К черту туфли.

По ее выражению я понимаю, что это как-то связано с тем, что сейчас происходит.

‒ Слева от выхода из этого здания мой байк. Надевай шлем и садись. Я принесу твою сумочку.

Она кивает и бежит. Я слышу, как она пару раз чертыхается, когда наступает босой ногой на острый гравий.

Когда я распахиваю дверь, она вздрагивает от удивления. Помедлив, я наслаждаюсь видом: она на моем байке. Она скинула пиджак, запачканный кровью, и расстегнула несколько пуговиц на воротнике белой рубашки, так что стала видна высокая грудь. Юбка поднялась, из-под нее виднелись бедра.

‒ Ты идешь или нет? ‒ спрашивает она. ‒ Ее голос приглушен шлемом, но я все равно различаю нотки недовольства. Она поднимает козырек, чтобы я видел ее лицо. ‒ Потому что если ты передумал, то я с радостью возьму джип, доберусь до своей машины и сама разберусь...

Я покрываю расстояние между нами в три длинных прыжка. Она делает резкий вдох и отшатывается от меня. Я улыбаюсь от радости, что смог произвести на нее впечатление.

‒ Заткнись, ‒ командую я и перекидываю ногу через байк. Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но я запускаю мотор и делаю это достаточно громко, чтобы заглушить ее слова. Да, она прекрасна, но у меня такое ощущение, что ее слова могут начать раздражать.


[1] Маска Марди Грас ‒ маска, представляющая собой лицо шута с высоким колпаком с бубенцами. Выпускается в различных цветовых вариантах.


ГЛАВА 4


Макс


Байк рвется вперед, так что я обхватываю его руками. Мои пальцы располагаются у него на груди, и я близка к тому, чтобы крепко ухватиться за его рубашку, когда понимаю, насколько у него крепкие мышцы. Но не делаю этого, только оставляю расправленные пальцы на его теле. Я притворяюсь, что меняю положение, чтобы получить возможность почувствовать бугры мышц под рубашкой. Мое тело напрягается, но я сама не знаю: это из-за того, что касаюсь его, или потому, что он ведет байк.

Когда мы проезжаем мимо ангара, Джеймс выбегает из двери с прижатой к окровавленному носу рукой. Вопреки здравому смыслу, я дразню его и машу рукой. Намек предельно ясен.

А теперь попробуй поймать меня, ублюдок.

Чем ближе солнце к горизонту, тем холоднее становится. Вскоре я начинаю дрожать и не могу дождаться мига, чтобы слезть с байка. Мы едем уже минимум час, и я готова забраться к нему под рубашку. Может, зря я бросила пиджак, но на нем была кровь Джеймса, и это просто отвратительно. Во время поездки мой похититель-спаситель одной рукой потирает мне плечи, пытаясь согреть их. От прикосновения у меня покалывает внизу живота. Я закрываю глаза и желаю прогнать чертово ощущение.

Мы въезжаем в ту часть округа, где я никогда не была, и сворачиваем в темный переулок. Остановившись прямо у большой металлической двери, он ставит байк на подножку и идет открывать дверь. Какая-то часть меня кричит, что в этой идее нет ничего хорошего. Я даже не знаю, как его зовут, а теперь я собираюсь пойти с ним.

В огромный город, которого не знаю.

Без пистолета.

С раненным запястьем. Кажется, я лишилась чертового рассудка.

В гараже оказались маленькая черная спортивная машинка и черный Джип Рэнглер. Мотоцикл у него тоже черный.

Этому парню, должно быть, на самом деле нравится черный цвет.

Он возвращается к байку и перекидывает через него ногу. Он закатывает байк в гараж, даже не думая садиться, в результате его задница оказывается прямо у моего лица. И надо же, классная задница.

Он легко спрыгивает, пока я снимаю шлем. Я передаю его ему, и он подает мне руку, чтобы помочь слезть с байка. Я отказываюсь и спрыгиваю сама. Он ухмыляется и прячет ключи в ладони.

‒ Что? ‒ спрашиваю я, смущенная его неожиданной радостью.

‒ Ничего, ‒ отвечает он, подходя к двери сбоку. В гараже две большие двери и одна обычного размера. Одна из больших дверей открывается в темноту переулка, а другая, должно быть, выходит на главную дорогу, чтобы он мог выводить другие машины. Есть еще рабочая лавочка, высокая коробка с инструментами и велосипед, висящий вверх ногами на потолке. ‒ Ты идешь или планируешь провести ночь у меня в гараже?

Я бегу за ним и попадаю в помещение, которое могу назвать только складом, превращенным в одну большую комнату. В ней находится кухня с барной стойкой и стульями, зона отдыха с кожаной мебелью и огромный плоский телевизор. Обеденного стола нет, но зато стоит бильярдный стол. В дальнем углу я замечаю, что единственное свободное место отгорожено стеной. Поскольку только там вроде как можно уединиться, я предполагаю, что там спальня и ванная.

Он идет к концу стола в гостиной и выкладывает все из карманов в деревянную миску, потом поворачивается ко мне.

‒ Вот, здесь я живу в Колумбии, ‒ хитро улыбаясь, говорит он.

‒ В Колумбии? Значит, есть и другие жилища? ‒ спрашиваю я.

Он отвечает пожатием плеч.

‒ Пожимаешь плечами? Ну, а как тебя зовут? Потому что все это время я обращаюсь к тебе в своих мыслях как «похититель» и «похититель-спаситель».