Ярослав подол платья приподнимать было начал, как что-то остановило его, словно опомнился. Отстранил девицу от себя, хотя тяжело ему это было. Еще чуть-чуть, и подмял бы под себя купеческую дочку, и свершилось бы неминуемое. Да не хотел он того! Не хотел доверием девичьим воспользоваться себе на усладу. Помнил, как Святослава говаривала, что честь девичья ей дорога. Что батюшке она обещалась сохранить себя до возвращения. А то, что она так воспылала страстью пламенной, так жалеть будет о том завтра да слезы горькие лить, беду на себя и на него накликивая. Вот и отстранил от себя Ярослав ее мягко. Хоть и стоило ему это еще большей волюшки, чем с булавой целый день упражняться.

Святослава, не чувствуя более поцелуев, на Ярослава глянула, страстью затуманенная. У того все внутри аж перевернулось, как увидел, какое пламя в глазах ее горит. Такого огня никогда у других прежде не встречал. Понял, что за девица сейчас перед ним стоит, самой Ладой отмечена, для любви создана. Вовек другой такой не найти. Знал новгородец, что все ночки с нею одна слаще другой будут. Но не мог, не хотел так, словно тать посреди леса.

Святослава же в себя пришла да вопросительно на молодца своего поглядела.

– Не здесь и не сейчас, – только и сказал ей в ответ.

– Может, что не так со мной?

Ярослав на такой глупый вопрос лишь выругался.

– Все с тобой так! Уж поверь, еле сдержался… Просто ты сама того не хочешь. Точнее, хочешь, но не разумом своим. Жалеть потом будешь.

Поняла Святослава, что Ярослав сказать ей хотел. Прильнула к нему благодарно да молвила:

– Спасибо тебе…

А потом в очи его серые взглянула да заговорила. Решила все сказать, что на сердце было.

– Знаю я суть твою. Ты зверь хищный, да душа у тебя волчья. И жестоким можешь быть, и безжалостным. Это ты с девками другим притворяешься, а со мной никогда не скрывался. Все про тебя знаю! В глазах твоих давно прочитала холод и стужу. Мне бы бежать от тебя, спасаться. Да не могу. Ты свои хищные когти в сердце мое давно запустил, и уже не вырваться. Ведь ты мне мил таков, каков есть, со всей своей звериной сущностью. Не боюсь я тебя да радуюсь, когда смотришь волком мне вслед, радуюсь, когда глазами холодными и серыми всю испытываешь. Радуюсь, когда воле твоей уступаю. Радуюсь тому, как сердце мое замирает, когда ты рядом…

Высказала все это на одном дыхании и уставилась на новгородца в ожидании.

Ярослав же по щеке ее погладил да головку приподнял, поцеловал в губы нежнее нежного. А потом прошептал, в глаза изумрудные заглядывая, будто ей одной тайну доверяя:

– Да, я волк по натуре. Ты все верно приметила, Святославушка. Да волки тоже любят. И любовь та еще вернее и горячее, чем любая людская. Волчьи пары навсегда создаются. И следуют волки друг за другом хоть на край земли. Волк свою волчицу везде учует, везде разыщет, где б та ни находилась. И любого зверя за нее задерет, хоть медведя лютого.

Покраснела Святослава от слов таких значимых. Разволновалась вся, вспомнив, как Ярослав ее из лап медведя бурого спас, себя не пожалев.

– Так, значит, ты меня уже давно себе приметил, – заключила твердо, будто правду какую-то открыла. – И потому меня от медведя оттолкнул, себя подставив.

– Да, – улыбнулся Ярослав, – как сейчас помню, как за тебя перепугался да к медведю бросился. Только очень уж ты язвительная была тогда, как змея. Вот и сторонился все это время.

– Это все в прошлом, теперь я другая. С тобой другая… – Святослава потянулась к новгородцу да сама поцеловала в губы молодца. Ярослав уста девичьи подхватил и снова стал лобызать страстно, обо всем забывая. Лишь одно на уме было: чтобы ночь эта не заканчивалась, чтоб успел он вкусить сладость губ алых, чтоб ароматом ее успел надышаться да запомнить на долгие месяцы, ведь расстанутся они скоро…

И стояли они вот так вдвоем да миловались, крепко прижавшись телами горячими да в глаза друг другу заглядывая, чтоб запомнить их цвет навсегда. Но петухи киевские разрушили негу сладкую, предупредив об утренней зорьке. Рассвет скоро.

– Святослава, – окликнул новгородец девицу, что на плечо ему головку златовласую склонила. – Я уйду скоро со своими дружинниками, – и в его голосе грусть послышалась. – Но я хочу, чтобы ты меня все это время помнила и ждала.

Святослава смогла лишь печально всхлипнуть в ответ. Трудно ей было думать о расставании предстоящем да об ожидании бесконечном. Понимала теперь, отчего Мила рыдала тогда в ее горнице.

– Придешь завтра на площадь? – спросил Ярослав. – Я тебя там ждать буду. Последний день хочу только с тобой побыть.

Святослава взгрустнула пуще прежнего. Лишь один день отведен им для прощания. А они толком и не намиловались. Но нашла в себе силы улыбнуться молодцу.

Тепло на него посмотрела, словно солнышко, а он в ответ привлек ее к себе да на ушко нежно прошептал:

– Только приходи обязательно.

– Приду, не могу не прийти, сам же знаешь, – эхом отозвалась девица.

И пошли они прочь из леса навстречу дню зарождающемуся, который принесет им радость еще одного свидания, а затем расставания горечь. Проводил Ярослав девицу свою до улочки, где терем ее стоял. Хотел было до ворот проводить, да Святослава воспротивилась. Соседей стеснялась, кои могли уже не спать да все видеть. Ярослав не стал настаивать, понимал, что не жених еще ей. Вот и попрощались среди улицы. А потом каждый в свою сторону направился. Святослава в терем к себе, а Ярослав – на княжий двор.

***


Шел новгородец по спящему Киеву да посвистывал себе под нос. Хорошо ему было! Завтра попросит он Святославу обещаться ему, невестой своей назовет да проводит до самых ворот, никого не стесняясь. И там подарит платочек шелковый, головку златую покрыть в знак того, что девица уже занята. А как только Ярослав выполнит поручение княжеское, примчится он к ней ветром скорым да в женки сразу же позовет.

Размышлял так новгородец, пока шел на княжий двор, да сам себе не верил. Вот же приворожила его дочь купеческая глазами изумрудными да косами златыми! Так приворожила, что уже не выбросить из сердца молодецкого. Он ранее о женитьбе и думать не думал, а сейчас только о том и мечтает. Но знал Ярослав, что все верно решил. Святослава его Ладой стала, сам то чувствовал. И полюбил ее не только за красоту невиданную, но и за сердце гордое да душу теплую. Знал, что лучше девицы не найдет и в помине, коя в нем так огонь разжигать станет лишь взглядом одним. Только Святославе то удавалось, только она сердце его тревожила да пылать заставляла. Вот и стала теперь девица его судьбой, пусть и не Перуновой, как он ранее о том мечтал, только о ратном деле помышляя. Сейчас же все переменилось. Теперь только глаза изумрудные могли его жажду молодецкую утолить. Только с ней хотел быть да любить до зорьки утренней.

Шел Ярослав задумчиво, да не замечал, как на него из угла глаза карие с лютой ненавистью смотрят. Стоял Степан и черными думками богател. Все он увидел, все! И как через костер прыгала его Лада вместе с новгородцем, и как лобызались в лесочке, и как назавтра звал прощаться. Ох как ему хотелось сейчас со спины на соперника кинуться да заколоть его. Но знал, что силы неравные. Чай, неспроста молодец славным воином слывет. Но ничего, Степан что-нибудь придумает. Святослава его будет, только его!


Глава 8


В тереме Никиты Кузьмина следующим утром проснулись рано, так как был последний день гуляний Вересня. Вот и суетился каждый около своего комода, нарядные вещи доставал. А Святослава более всех взволнованно бегала по комнатам. Знала, что сегодня важное в ее жизни случится, ведь с Ярославом суждено ей последний раз свидеться да сердце девичье ему отдать в поход, чтобы знал, что ждать будет его возвращения. Дружинник на годик или два собирался отбыть куда-то, а ей к тому времени уже семнадцать будет, возраст поздний для замужества. Но она дождется своего молодца и верность сохранит, ни на что не глядя.

Достала из сундука платье синее Святослава, серебром расшитое, приложила к себе да загляделась. Хороша!

Тут Степан к ней в горницу постучался. Вошел с головой понурой и стал топтаться подле порога.

– Ну чего тебе, говори, Степан, не томи душу! – окликнула его хозяйка весело.

– Тут такое дело, хозяюшка, – Степан замялся. Было странно смотреть на этого крупного и сильного крестьянина с видом растерянным. – Сегодня последний день празднования урожая.

– Да, и что? Отпустить тебя просишь?

– Да я не за себя прошу, хозяйка. За домочадцев твоих. Дядька с теткой да нянька ох как хотят праздник хоть глазочком сегодня глянуть, да боятся тебя попросить, чтоб отпустила.

– Так пусть идут! Все вместе пойдем! – рассмеялась девица.

– Да как же дом без присмотра оставить? Негоже это.

«Прав Степан. В доме должен кто-то остаться, добро стеречь», – подумала Святослава.

– Им так праздник посмотреть хочется, думали уже тебя попросить, дабы ты их сейчас до полудня отпустила, да боятся спрашивать. – продолжил Степан все так же растерянно.

– Ну, если только до полудня. Тогда пусть идут. Но чтобы ни на миг не задерживались. Осерчаю я страшно. Мне самой на праздник надобно, ох как надобно!

– Не задержатся, вернутся ко времени, – просветлел Степан.

– Ты тоже с ними пойдешь? – спросила Святослава.

– Нет, подле тебя, хозяйка, останусь. Негоже девице в тереме одной сидеть.

Купеческая дочь лишь улыбнулась. Степан всегда о ней по-отечески заботился. Хорошего слугу батюшка к ним в дом привел.

***


Тем временем Ярослав уже был на главной площади подле посадского терема, у коего со Святославой встретиться договорились. Стоял новгородец, весь то ли от радости, то ли от гордости светился да о чем-то ухмылялся себе под нос. А тому дивился, как его девица красная опутала да в сети свои заманила. Не думал не гадал Ярослав, что в Киеве судьбу свою повстречает, да так скоро. Еще неделю назад никому обещаться и не собирался, да вон оно как быстро все изменилось. Стоит себе да платочек теребит шелковый с золотом, кой его девице к лицу будет. Знал дружинник, что именно она его Лада, именно она его душу волчью разглядела да полюбила чистым сердцем своим, не побоявшись. Да лучше девицы он и желать себе не мог: и хозяйственная, и рукодельница, и поет-то как да танцует. А красавица какая писаная! Вторую такую девицу вовек нигде не сыщет. Вот и стоял, светился от мыслей своих да улыбался.