Я осторожно делаю шаг назад, мои волосы выпадают из его рук.

– Он не знает, что я здесь, – дрожит мой голос.

– Итак, – он приподнимает бровь, – почему ты здесь?

Мой темперамент опасно бурлит.

– Потому что ты забрал мою дочь!

Он смеется, и ухмылка не сходит с его лица. Он указывает на один из стульев.

– Садись, пожалуйста.

Я сажусь в плетеное кресло, а Хесус садится рядом со мной. Отсюда я вижу одного мужчину, вырисовывающегося в дверном проеме двойных французских дверей, ведущих обратно в дом. По какой-то причине его присутствие меня немного утешает. Хесус откидывается назад, неторопливо скрещивая ноги.

– Я забрал твоего ребенка, сеньорита. Ничего личного. Просто бизнес.

Я так крепко сжимаю подлокотники кресла, что чувствую, как мои ногти сгибаются и кричат ​​в знак протеста.

– Она мой ребенок. Здесь не может быть ничего личного, – говорю я сквозь стиснутые зубы.

– У Пирсона появилось несколько опасных друзей. – Он пожимает плечами, прежде чем взять чашку кофе с маленького столика рядом с собой. – Габриэль Эстрада, – вздыхает он и склоняет голову набок. – Это проблема. Это проблема для меня, а значит, проблема для твоего мужчины, а теперь… и для тебя.

– Что ты хочешь?

– Ах, чикита, – ухмыляется он, – никогда не спрашивай сильного человека, чего он хочет. – Он отпивает кофе. – Ответ всегда будет – больше власти.

– И как этого можно добиться, забрав мою дочь?

Он ставит кофе на стол и берет сигару. Он кладет её между губами и зажигает. Я жду, пока он вдыхает струю дыма и закрывает зажигалку.

– Это не твоя забота. Теперь ты здесь. – Его губы растягиваются в ухмылке. – Твоя ошибка сыграет мне на пользу. – Он наклоняется через подлокотник своего стула и хватает меня за подбородок. Его большой палец скользит по моей нижней губе, и желчь поднимается к моему горлу. – Я надеюсь, что Пирсон поможет тебе, чикита, – шепчет он. – Было бы обидно, если бы мне пришлось… мотивировать его.

У меня перехватывает дыхание, когда мой разум наводняют воспоминания, связанные с Джо. Это не первый раз, когда я терплю ужасные вещи от рук одного из врагов Джуда. Но это не ради Джуда, это ради Кайлы.

– Я хочу увидеть свою дочь, – шепчу я сквозь сжимающееся горло. Хесус смотрит на меня на мгновение, прежде чем его взгляд падает на мои губы. Я тяжело сглатываю. Я знаю, что все это тактика устрашения, но я не могу не закрыть глаза и начать молиться. Я пришла сюда ради Кайлы. Я знаю, что нужно сделать, чтобы вытащить ее, но все это – игра для таких мужчин, как Хесус. Покажи я свою уверенность рано, то тут же проиграю еще до того, как мы начнем. Через мгновение Хесус фыркает от смеха и отпускает меня. Его пальцы щелкают. Я открываю глаза, у меня сводит живот, когда я смотрю, как человек, задерживающийся за французскими дверями, поворачивается и уходит.

– Глупо приходить сюда, чикита, глупо, но храбро, – говорит он, затягивая сигару. – Я ценю только два качества в женщине.

– Я мама.

Закрыв глаза, он запрокидывает голову, прежде чем выпустить длинную струю дыма. Когда он опускает подбородок, его глаза вспыхивают.

– Дети – всего лишь лезвие в сердце, не так ли? Калечащая слабость. Такие невинные, такие драгоценные.

Меня охватывает ужасное чувство, такое ощущение, будто по мне ползает тысяча крошечных пауков с колючими ногами. Хесус все еще ухмыляется мне, когда я замечаю движение сбоку. Я поворачиваюсь в кресле, когда женщина ступает на палубу, ее длинное белое платье – такое же, как и мое – развевается вокруг ее ног. А в ее руках Кайла. Мое сердце угрожает вырваться из груди, когда я вскакиваю, опрокидывая стул, и бросаюсь к ней.

– Мама! Мама! – Лицо Кайлы светится, когда она тянется ко мне, и в ту секунду, когда она оказывается у меня на руках, мое сердце снова начинает нормально биться. Она обнимает меня ручонками за шею, и я вдыхаю запах ее волос.

– Все в порядке, детка. Мне жаль, что я оставила тебя, – говорю я. Она кладет щеку мне на плечо, и я сдерживаю слезы от чистого облегчения, когда снова чувствую ее в своих объятиях, хотя никогда не думала, что смогу сделать это снова.

– Милла, – говорит она, поднимая голову и указывая на женщину, которая держала ее.

Длинные черные волосы женщины скрывают ее лицо, спадая густыми волнами через плечо. Ее глаза сосредоточены на палубе, а руки мягко сложены за спиной, как будто ее цепляет печаль.

– Спасибо, – тихо говорю я. – За то, что заботилась о ней.

Она поднимает голову, и ее бирюзовые глаза встречаются с моим взглядом.

– Де нада, – говорит она, мягко улыбаясь Кайле, поворачиваясь, чтобы уйти.

Хесус подходит ко мне сзади и откашливается.

– Ты будешь гостем в моем доме.

Я поворачиваюсь к нему лицом, крепче сжимая Кайлу.

– Гость? – Скорее заключенная.

– Называй это как хочешь. – Его взгляд переводится на Кайлу, и на его губах тянется искривленная ухмылка. Он смеется, размахивая рукой в ​​воздухе.

– Клетка без решеток – по крайней мере, до тех пор, пока твой мужчина не сделает свой ход. – Он проводит рукой по голове Кайлы, и я отталкиваю ее от него. – Такая красивая девочка, – говорит он. – Было бы стыдно причинить ей боль.

По моему телу пробегает дрожь. Он в последний раз улыбается перед тем, как повернутся и уйти. Дым клубится вокруг него, когда он исчезает за французскими дверями. Я остаюсь на летней веранде, не зная, что делать. Я снова сажусь в кресло, сжимая Кайлу, обнимая ее, глядя на нее, чтобы убедить себя, что с ней все в порядке.

Она суетится у меня на коленях.

– Па-па… – скулит она.

Я сдерживаю слезы.

– О, детка. Папы здесь нет. – Она выглядит такой убитой горем, и это меня бесит. – Он... он с дядей Марни. – Я хочу сказать ей, что она скоро увидится с ним, что это ненадолго, но я не могу ей солгать. Я целую ее в лоб и глажу по щекам. Она так мала, что не обращает внимания на окружающие ее опасности. Хотела бы я обладать хотя бы частичкой ее блаженной невинности. Все, что я могу сделать сейчас, это сидеть и ждать, чтобы сыграть свою роль, надеясь, достаточно хорошо, чтобы положить конец этой игре жизни и смерти.















35


Джуд


Габриэль говорит по телефону об оружии и кокаине. Один из его парней сидит со мной за кухонным столом, на столе лежит пистолет. Это ерунда. По сути, Габриэль взял меня в заложники. Этот неандерталец, сидящий напротив меня, наблюдает за каждым моим гребаным движением, потому что Габриэль боится, что я собираюсь взбеситься и начать войну картелей… хотя, я чувствую, что война уже началась. Марни, шаркая, выходит из кухни и подходит к столу с чашкой кофе и газетой. Он садится и вытаскивает газету, делая медленный глоток.

– Марни, какого хрена ты делаешь? – спрашиваю я. – Ты не можете говорить по-испански, но читать можешь?

Он выглядывает из-за края бумаги и приподнимает бровь, делая еще глоток из кружки.

– Мне нужно запечатлеть бумагу с кофе. Это ритуал, кроме картинок, – он складывает бумагу и показывает на фотографию мешков для трупов на улицах. – Жестокое место, если ты спросишь меня. Ммм-ммм-ммм. – Он качает головой и продолжает – что бы он там ни делал с этой бумагой.

Габриэль врывается в кухню с кроваво-красным лицом. Он останавливается у стола и барабанит по нему пальцами, прежде чем встретиться со мной глазами.

– Гребаные ракетные установки? – Габриэль качает головой. – Я предполагаю, что русские собираются взорвать город Хуарес.

– Это было весь день, Гейб, – говорю я. – Целый гребаный день. – Он только кивает. – Мне не нравится сидеть здесь задницей, пока моя женщина и дочь пребывают в гребаном картеле.

Габриэль проводит рукой по подбородку. Марни что-то бормочет себе под нос. Борис входит в комнату и шепчет в телефон по-русски. Я смотрю на него, мой темперамент опасно накаляется. Я ему не доверяю. Я не верю Ронану. Бля, временами я даже не доверяю Габриэлю. Борис кладет трубку и смотрит на меня.

– Какого хрена вы, ребята, делаете с этим дерьмом? – спрашиваю я, мои мышцы напрягаются.

– Мы работаем над этим.

– Это было весь гребаный день, а дерьма не случилось. – Я встаю и шагаю к нему. Он холодно смотрит на меня. – Что, черт возьми, происходит? Откуда ты знаешь, что она в безопасности?

– Мы не знаем.

Кровь стынет в моих жилах, наполняя меня злой яростью. Пелена застилает глаза. У меня сжимается горло. Все мои чувства на грани. Я смотрю на него, на его гребаную самодовольную улыбку. Он доносчик Ронана, и это его вина, что Тор уехала. Это его вина, что я могу потерять обеих своих девочек. Это его чертова вина, что я сижу здесь, засунув палец в свою чертову задницу, и не могу сделать ни хрена, чтобы найти свою семью. Недолго думая, я достаю пистолет, взвожу курок и, прежде чем мешок с дерьмом успевает моргнуть гребаным глазом, нажимаю на курок. Кровь забрызгивает стол. Меня охватывает чувство эйфории, когда я смотрю, как Борис падает на землю, его кровь льется на плитку и окрашивает ее.

– Ты..., – стонет Габриэль и запрокидывает голову. – Ай, ай, черт возьми, эсе. – Он качает головой, стоя над телом Бориса. Габриэль смотрит на меня, вздыхает и уходит, бормоча себе что-то под нос.

Марни смотрит поверх бумаги, наблюдая, как Борис истекает кровью.

– В любом случае он мне не очень нравился, – говорит он, прежде чем перевернуть страницу газеты, делая глоток кофе.

Габриэль кричит одному из своих людей, входя в комнату.

– Пришлось застрелить его, да? – говорит он, кладя руку мне на плечо.