– Оливия, заткнись.

Он произнес это так резко, что Оливия зажмурилась.

– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но Кэри не всегда ведет себя так, как всю прошлую неделю.

– Разумеется, верю.

– Тогда прошу тебя, – Джим улыбнулся, – пожалуйста, постарайся не перебивать меня каждый раз, когда я пытаюсь рассказать, как все это представляется мне. – Он помолчал. – Давай обсудим мою точку зрения, а не твою.

Оливия кивнула:

– Хорошо. Конечно.

– Как я уже сказал, тебе это покажется странным, но я все еще питаю предрассудки относительно брачных обетов – и не только потому, что я родился католиком. Такие же чувства испытывали мои родители.

– Твои родители были хорошими католиками, и у них был удачный брак.

– Оливия, еще раз прошу, заткнись, – произнес Джим.

– Прости.

– Во многом ты, конечно, права. Мои родители были очень религиозны, много лет прожили в счастливом браке, но отец рассказывал, что одно время их отношения сильно разладились. Они могли бы разъехаться и жить порознь, не разводясь, но, по словам отца, это никому из них не пришло в голову. Они сумели все преодолеть.

Оливия немного выждала.

– Наверное, они любили друг друга.

– И, наверное, мы с Кэри больше друг друга не любим, – тихо проговорил Джим. – Не отрицаю. Как ты верно подметила, я не идиот. Но она мне до сих пор дорога, и как ни трудно тебе в это поверить, но иногда я думаю, что все еще нужен ей.

Оливия долго вглядывалась в него.

– Откровенно говоря, – очень осторожно произнесла она, – мне не так уж трудно поверить, что ты нужен Кэри. – Она помолчала еще немного. – Но я надеюсь – прости, Джим, если я тебя обижу, ты сам знаешь, что мне меньше всего на свете хочется тебя обидеть…

– Знаю.

– Но я надеюсь, что наступит день, когда ты поймешь – и это не будет слишком больно, и тебя не будет мучить совесть, – поймешь, что она тебе не нужна.


К осени все переменилось. До сих пор, несмотря на все разногласия, супруги хранили верность друг другу: Джим – просто потому, что не хотел сбиваться с пути, а Кэри – потому, что неверность, будь она обнаружена, сильно подпортила бы ее репутацию. Впрочем, Джим, несмотря на все ее наскоки, оставался своего рода надежной гаванью, где она могла спокойно наслаждаться сексом в наш бурный век СПИДа, герпеса и прочих ужасов.

Но однажды Кэри нашла ему замену. Нашла человека, который устраивал ее куда больше, чем Джим Ариас. Богаче, старше, опытнее, сильнее – словом, он был более привлекателен для нее во всех отношениях. Несомненно, более жесток – то есть больше похож на нее. При этом величайшая ирония судьбы заключалась в том, что Джим сам познакомил их, сам привел этого человека к себе в дом. Джим забыл, как умела Кэри соблазнять и добиваться своего. Вот так и вышло, что заменой Джиму был избран Питер Ариас, его старший брат, который недавно разошелся со своей женой Дейзи, а теперь, немного стыдясь этого, влюбился в Кэри столь же безумно, как Джим в жаркие дни 1984 года.


В начале октября, ранним воскресным утром, Майкл Ариас приехал навестить Джима. Майклу недавно исполнилось сорок пять, мужчина он был видный, красивый, держался с достоинством.

– Она здесь? – с порога спросил он Джима.

– Нет.

Джим провел двоюродного брата в библиотеку. Эту комнату он всегда любил больше других, а теперь начал посещать особенно часто, потому что Кэри почти никогда сюда не заглядывала. Обстановка не хранила никаких напоминаний о ней. Здесь не витал ее неуловимый аромат, пропитавший все остальные закоулки их дома.

– А где она? – поинтересовался Майкл, усаживаясь в кожаное кресло.

Джим пожал плечами:

– Спроси что-нибудь полегче.

Кэри по-прежнему с головой уходила в работу агентства «Бомон—Ариас». Поэтому любовники обычно всю неделю работали порознь, а выходные проводили попеременно то в Бостоне, то в Манхэттене.

– Здесь ее нет. Смею предположить, что она с моим братом.

В последнее время Джим давал слишком много воли чувствам, а это в подобной ситуации вредно. В его мозгу то и дело возникали душераздирающие картины – его жена и брат лежат, обнаженные, на шелковых простынях – Кэри любила только такие и других не признавала. Питер клялся ему, что они с Кэри никогда не занимались любовью в доме на Бикон-Хилл, но Джим представлял себе и это.

– Боже мой, за кого ты меня принимаешь? – с видом оскорбленной добродетели вопрошал Питер, и Джиму не хотелось отвечать правдиво. Он принимал Питера именно за того, кем тот и был. За предателя. Джим с удовольствием избил бы его. К Питеру он не испытывал никакого снисхождения.

– Я, конечно, поговорил с Питером, – начал разговор Майкл.

– Разумеется.

– Мне нелегко выразить мои чувства, – продолжал Майкл.

Джим вгляделся в лицо двоюродного брата и вдруг понял, чего он ждет от Майкла, – точки соприкосновения, душевной близости, надежной, твердой почвы.

– И все же?

Темные глаза Майкла, того же роскошного бархатистого оттенка, что и у Джима, почернели.

– Я страшно разозлился, – тихо ответил он. – Был просто потрясен. – Он помолчал. – Не помню, чтобы я когда-нибудь прежде испытывал такое разочарование.

На миг Джиму стало чуть-чуть уютнее, теплее.

– Спасибо, – произнес он.

– За что? – грустно усмехнулся Майкл. – Я же не сумел помешать тому, что произошло.

– А ты знал?

– Нет, не знал. А должен был бы.

Внезапно мысли Джима унеслись в прошлое, в детство, проведенное в великолепном доме Ариасов на скалах Ньюпорта. Ему вспомнился летний день. Ему было тогда года четыре. Вся семья собралась в саду. Карлос сидел в белом тростниковом кресле возле матери Джима и Питера. Питер, ему тогда было лет десять, учил Джима бить ногой по мячу. Тяжелый мяч с налету ударил Джима прямо в живот. Малыш упал и от обиды расплакался. И тогда Майкл – его большой, взрослый двоюродный брат, лет, наверное, восемнадцати, поднял его, отряхнул и долго успокаивал, пока у Джима не высохли слезы. «Педро, будь же осторожнее, ради всего святого», – выбранил Майкл Питера. В те дни дома Карлос называл ребят испанскими именами – Мигель, Педро, Хайме.

– Джим. – Голос Майкла пробудил его от воспоминаний. – С тобой все в порядке?

Джим улыбнулся:

– Все нормально. Просто вспомнилось кое-что.

– Кэри?

– Нет. – Джим покачал головой. – Мы все. Наша семья. – Он посмотрел на двоюродного брата. – Ты всегда меня оберегал.

– Ты был совсем маленьким, – пожал плечами Майкл.

– Ты всегда был мне как родной, – доверительно произнес Джим и улыбнулся еще одному воспоминанию. – Знаешь, Оливия однажды сказала, что мы втроем напоминаем ей мафию.

Майкл удивленно приподнял брови:

– Неужели?

– У Оливии богатое воображение.

– Правда? Я ее слишком мало знаю.

– Пожалуй, да, – согласился Джим. – Недостаточно. – Он помолчал. – Она мой самый большой друг.

– Ближе, чем Энни?

– Да, наверное. – Джим задумался. – Энни для меня скорее как младшая сестренка.

– А Оливия? – спросил Майкл. Джим опять улыбнулся:

– Оливия – совсем другое дело.


Майкл остался позавтракать. Сегодня Джим готовил сам, поскольку домработница в эти выходные отсутствовала. Но даже за едой братьям не удавалось как следует расслабиться и отдохнуть. Пока они вспоминали давно ушедшие времена, беседа шла гладко и атмосфера сохранялась довольно теплая, но стоило разговору перекинуться на настоящее, как со всей резкостью начинала проявляться разница между братьями. Помимо кровного родства и светлых воспоминаний, у них было очень мало общего, особенно теперь, когда каждое упоминание о Питере сыпало соль на свежие раны Джима. За кофе Майкл спросил, не хочет ли Джим слетать с ним в Ньюпорт. Майкл ничем не показал, что обиделся.

– На этой неделе снова постараюсь поговорить с Питером, – на прощанье пообещал Майкл. – Хотя у меня создалось впечатление, что я вряд ли могу ощутимо помочь тебе. – В дверях он остановился и помолчал. – Если Кэри и Питер расстанутся, ты простишь ее?

– Нет, – ответил Джим, чувствуя, что говорит совершенно серьезно. – Ни за что.

– Правильно. – Майкл похлопал Джима по плечу. – Знаешь, братишка, я с тобой согласен на все сто.

Джим кивнул:

– Я очень это ценю. Здорово помогает.

– Но ты понимаешь, – с некоторой тревогой продолжал Майкл, – что я не могу окончательно отвернуться от Питера. Может быть, по крайне религиозным и высокоморальным соображениям мне и следовало бы порвать с ним, но я не могу. – Он тревожно вгляделся в лицо Джима.

– Я понимаю.

– Мне приходится нелегко, – добавил Майкл. – Нелегко каждый день на работе встречаться с Питером, зная, как он поступил с тобой… и до сих пор поступает. – Глаза Майкла потемнели. – Я очень зол на него. Все время пытаюсь представить, что сказал бы на моем месте твой отец – или, если на то пошло, мой отец.

– Я рад, что они не дожили до такого позора, – проговорил Джим.

– Это уже кое-что, – заметил Майкл. – Хотя в твоем положении не так уж много.

– Да, – согласился Джим. – Совсем немного.

Как только Кэри поняла, что Джим не собирается на коленях звать ее обратно, она, с превеликим удовольствием, принялась тыкать его носом в грязь. Его брат куда лучше его во всех отношениях, с наслаждением заявляла она прямо в глаза Джиму, наслаждаясь вновь открывшейся возможностью наносить болезненные раны. Кэри казалась самой себе пикадором, доводя мужа до изнеможения острым копьем супружеской неверности и готовя почву для смертельного удара.

– Я хочу развода, – заявила она однажды в ноябре, в понедельник, как только последний из делопроизводителей, занятых в проекте, покинул зал заседаний. – И намереваюсь получить его на моих условиях.

– Вряд ли в твоем положении можно выдвигать условия, – возразил Джим.