— Тогда, может быть, тебе стоит уделить минуту.

Уэс подняла глаза, чтобы Эвин увидела то, что, как она знала, должно быть в её глазах — удивление, желание, потребность.

— Извини, я сказала это неправильно. Это больше меня, чем всё, что я когда-либо испытывала — я просто никогда ничего не делала, не зная, что будет дальше. Я чувствую, что ухожу со скалы.

— Тогда давай упадём вместе. — Эвин сунула пальцы в волосы Уэс и прижала рот к себе. Поцелуй был горячим, срочным, голодным. — О, да.

Воспламенение в желудке Уэс загорелось, и она схватила Эвин за рубашку и сняла её.

— Я хочу, чтобы ты была у меня под руками.

Эвин простонала. Она была такой же дрожащей, как девственница, и её первый раз был так давно, что она не помнила — но она знала, что никогда не было так. Она никогда не хотела, чтобы её так много брали, ей нужно было полностью отдаться.

— Торопись.

— Я не хочу, — пробормотала Уэс, прижавшись к груди Эвин.

Она поцеловала наклон груди Эвин, провела щекой по узкой вершине соска.

Эвин снова застонала, и Уэс потрясло внутри. Она взяла сосок в рот и стянула джинсы Эвин. Руки Эвин сжались в её волосах.

— Это так хорошо. Боже, Уэс, ты мне нужна, чтобы заставить меня кончить.

Сердце Уэс прыгнуло ей в горло. Она не могла дышать вокруг волны желания, и ей было всё равно. Она будет жить без воздуха, пока сможет пробовать Эвин.

Она стянула джинсы Эвин ниже.

— Выкл. Сними это.

Эвин положила руки на плечи Уэс и откинула сапоги и штаны в сторону. Она толкнула Уэс обратно на кровать.

— Больше. Я хочу, чтобы твой рот был на мне больше — везде. Если я не кончу в ближайшее время, моя голова взорвётся.

Уэс растянулась на ней сверху, и первое нажатие на тело Эвин дало толчок ударным волнам. Она переплела свои ноги с ногами Эвин, почувствовала горячую ласку кожи на своём клиторе.

Опираясь на предплечья, она схватила Эвин за запястья, держа Эвин под собой. Она смотрела в самые голубые глаза, которые она когда-либо видела, бездонные и ранимые.

— Ты так красива. Я никогда не хочу двигаться.

— Ты лучше — Боже, ты лучше. — Эвин выгнулась, её ноги сжались вокруг бедра Уэс. Влажность Эвин скользнула по коже Уэс. — Я хочу кончить, так близко.

— Да. — Уэс толкнулась, наблюдая, как удовольствие течёт по лицу Эвин. — Мы кончим медленно в следующий раз.

Эвин зажала губу между зубами, пытаясь не кончить.

— Не сдерживайся, — пробормотала Уэс, сильнее нажимая на бёдра Эвин, стуча зубами по шее Эвин. — Мне нужно чувствовать тебя. Я хочу услышать тебя. Мне это нужно. Пожалуйста. Доверься мне.

«Доверься мне».

Уэс так много просила. Страшные слова. Эвин не могла сказать «нет».

Не сейчас. Она обняла Уэс за плечи и прижалась грудями к груди Уэс. Она коснулась ртом Уэс.

— Да. Да, пожалуйста. Я не могу… я должна…

— Сейчас. — Уэс застонала от удовольствия, захлестнувшего её. — Теперь, пожалуйста … Со мной.

Эвин закричала и уткнулась лицом в шею Уэс, впервые потеряв себя. Когда пальцы Эвин впились в её спину, Уэс отпустило. Она сошла со скалы, не зная, где приземлиться, зная, что ей нужно отпустить или потерять что-то более ценное, чем безопасность.

Взлетая, кувыркаясь, взрываясь, она притянула к себе Эвин.

— Падай со мной.

— Да, — воскликнула Эвин. — Да.

Глава двадцать вторая

В пять утра Блэр налила две чашки кофе из урны, которую камердинер вкатил в кабинет Люсинды в Западном крыле. Минуту спустя вошла Люсинда.

Не говоря ни слова, Люсинда повесила свой вытертый снегом чёрный шерстяной плащ на вешалку прямо у двери, накинула шарф на воротник, чтобы он свисал вдоль лацканов, и положила одну перчатку в каждый передний карман. Она подошла к столу и положила свой набитый портфель на пол рядом со стулом. Из уважения к метели она носила стильные коричневые сапоги под каштановыми штанами вместо своих обычных низких каблуков. Подол её сшитых штанов был влажным — она ​​шла по снегу. Блэр поставила кофейную чашку вместе с посудой и маленькую хрустальную миску с кубиками сахара в центр стола.

Сбалансировав свою чашку и блюдце — без видимых кружек — она ​​повернула одну из многовековых чучел лицом к Люсинде, села и сделала глоток кофе.

Она закрыла глаза на мгновение благодарности. Кухня Белого дома приготовила отличный кофе. Она ждала, пока Люсинда не пошевелилась с одним кусочком сахара и не сделала свой первый глоток.

— Утро.

— Когда ты прилетела? — Люсинда положила чайную ложку на салфетку, которую Блэр дала вместе с утренним кофе. — Я слышала, что аэропорты в беспорядке.

— Мы поймали красные глаза прошлой ночью. Удар впереди.

— Где вы остановились?

— Квартира Кэмерон. — Блэр улыбнулась. — Я забыла, как сильно мне нравится это место. У нас там были одни из наших лучших боёв.

Люсинда откинулась назад, держа костяную фарфоровую чашку между кончиками пальцев обеих рук, как будто маленькая рифлёная ручка была слишком хрупкой, чтобы её можно было использовать.

— Я могу представить.

— О, да? Я бы никогда не догадалась.

Смеясь, Люсинда покачала головой.

— Так. Что у тебя на уме?

— Ты должна спрашивать?

— Я могу думать о полдюжине вещей, но ты могла бы также начать с того, что находится наверху твоего списка.

— Как ты думаешь, кто предал моего отца?

Люсинда медленно кивнула, её взгляд переместился внутрь.

— Этот вопрос также стоит в начале моего списка, и я бы хотела, чтобы у меня был для тебя ответ. Мы не знаем. Мы действительно этого не делали.

— Насколько плохо?

— Мы в этом тоже не уверены — вся картина всё ещё складывается.

— Давай, Люс. Не играй в пресс-корференцию со мной. У тебя должны быть хорошие идеи — это тот круг президента, о котором мы говорим.

— Поверь мне, я знаю.

Тон Люсинды был мягким, но её глаза вспыхнули. Она была в бешенстве, всё в порядке. Кто-то — или, возможно, кто-то ещё — должен был сбросить мяч, чтобы что-то подобное было возможно.

Блэр сказала:

— Хорошо, тогда лучше угадать.

— Нам известно, что протесты внутри страны усилились на всех его общественных площадках, и мы наблюдали более широкое присутствие в толпе людей из радикальных групп наблюдения. Мы не публикуем большую часть его календаря именно по этой причине — чтобы ограничить его контакт с противниками. Это, в сочетании с тем, что мы получаем из онлайн-коммуникаций, позволяет предположить, что экстремистские фракции набирают силу.

— Значит, он конкретная цель? Мы не говорим о национальной безопасности — мы говорим об угрозе его личной безопасности, не так ли?

— Это то, что мы думаем, да. Хотела бы я сказать тебе больше.

— Как ты думаешь, будет ли покушение на убийство?

Люсинда осторожно поставила чашку на стол, понимая, что фарфор достаточно хрупкий, чтобы сломаться, если её хватка будет достаточно сильной. Она положила руки на рабочий стол.

— Вероятности высоки — выше, чем мы хотели бы. Да.

Блэр встала и поставила чашку с кофе на край стола Люсинды. Ледяной взрыв ужаса заставил её затаить дыхание.

Как это могло произойти — здесь, в самой продвинутой и сложной стране в мире? Как они могли позволить этому случиться? Она подошла к стене из окон, выходящих на сады. Тщательно ухоженные кусты и деревья были ничем иным, как бесформенными холмами под снегом. Если бы она заговорила сейчас, она, вероятно, пожалела бы о том, что ей пришлось сказать позже, и она давно поняла, что единственный способ получить информацию от Люсинды — это сохранять хладнокровие. Люсинда была так хороша в том, что она сделала, потому что её не могли заставить заполучить информацию, или заставить использовать свою власть, чтобы влиять на решения президента, или принуждать проложить путь любому, кто надеялся подорвать каналы. Неважно, что Блэр служила доверенным лицом и официальным представителем своего отца бесчисленное количество раз в разных странах мира — Люсинда всё ещё говорила ей только то, что она хотела, чтобы она знала. И как бы это ни раздражало её, она доверяла Люси так же, как доверяла немногим другим — и Люсинда любила её отца так же сильно, как и она. Спокойнее, она обошла стол и упала на стул.

— Знает ли он?

— Конечно.

— И ему всё равно, верно?

Люсинда улыбнулась.

— Он сказал мне, что у нас есть много людей, задача которых состоит в том, чтобы видеть, что он не обеспокоен. Он намерен делать свою работу и позволить другим делать свою.

Блэр закатила глаза.

— Разве он не сводит тебя с ума иногда?

— Часто.

— И ты не можешь изменить его. Ты можешь заставить его изменить свой маршрут на некоторое время? Меньше путешествовать, ограничивать его публичные выступления?

— Даже если бы это был не год выборов, — устало сказала Люсинда, — он бы этого не сделал. Если мы не уступим терроризму, мы вряд ли сможем поддаться смутным угрозам и неопределённым возможностям.

— Я так понимаю, это прямая цитата?

— Более или менее. Это обычный бизнес, а это значит, что мы должны делать свою работу ещё лучше.

— Итак, ты позвонила Кэм.

— Мне нужен кто-то, кому я могу доверять, — тихо сказала Люсинда. — Нет никого, кого я могла бы назвать близким Эндрю, которому я бы не доверяла — и в этом проблема. Потому что это должен быть один из них. Мне нужна Кэмерон, Блэр, извини.

— Почему? — удивилась Блэр.

Люсинда никогда не извинялась и не оспаривала решение, которое приняла.

— Я знаю, что ты не хочешь, чтобы Кэмерон занималась, а ты только что женилась.

— Кэм сама решает, что она хочет сделать. — Блэр засмеялась и покачала головой. — Хорошо, если честно, она думает о том, чего я хочу, ты права — и это всё равно поражает меня. Что она сделает это для меня.