– Да, точно, – согласилась Суриндер. – Может, наш филиал откроют в Кирринфифе? Только не думаю, что смогла бы ездить на работу так далеко.

– Да уж, верно, – улыбнулась Нина. – Нам там только этого и не хватало – чтобы огромный город устроился прямо у нас под носом. Но ты могла бы переехать в Перт.

– Это вряд ли, – вздохнула Суриндер. Тон ее голоса изменился. – Я не такая храбрая, как ты, Нина. Я не смогла бы резко бросить все и начать новую жизнь. И как же моя матушка?

– Она тебя поддержит, – предположила Нина.

– Да, но вряд ли я и в самом деле смогу так поступить.


Гриффин приветствовал их в переполненном баре, энергично замахав рукой. Без бороды он выглядел странно, и еще на нем была глупая футболка с изображением енота и нелепая круглая шапочка.

– Гриффин!

Он подошел к девушкам с тремя бутылками сидра в руке и обнял сразу обеих.

– О, слава богу! Старушки мои! Ура! – Гриффин отодвинул Нину на расстояние вытянутой руки и всмотрелся в ее лицо. – Что это с тобой произошло? Ты изменилась!

– Ничуть, – возразила Нина. – Если не считать того, что я теперь много бываю на открытом воздухе.

– Нет, – покачал головой Гриффин, – не в этом дело. Ты выглядишь… у тебя румянец на щеках.

– Я что, растолстела?

– Нет. Но ты кажешься… окрепшей.

– Да пошел ты, Гриффин!

– Ну да, звучит как-то не так, но я ничего такого… Ты кажешься… сильнее. Более солидной. Не такой воздушной.

– Ну, знаешь, я тебе не фотография из журнала «Назад в будущее»!

– Я сам не понимаю, что говорю. Не обращай внимания. У меня голова забита работой. А ты выглядишь прекрасно. Более чем прекрасно.

И Нина по взгляду Гриффина поняла, что он действительно так думает.

– И ты тоже, – сказала она, хотя Гриффин казался слегка свихнувшимся.

Он явно пытался как-то подстроиться под свою крутую молодую команду. Даже уши проколол.

– Как работа?

Гриффин скривился и сделал огромный глоток сидра.

– Не начинай, – попросил он. – Так приятно тебя видеть, но если ты сейчас начнешь болтать о том, какая у тебя теперь прекрасная жизнь и как ты сама планируешь свои дни и раскатываешь с прелестной книжной лавкой по окрестностям, я покончу с собой!

– Ладно, – кивнула Нина. – Все ужасно.

– Неправда. Суриндер мне все рассказала. Она говорит, там все прекрасно и живописно, и когда она снова получит отпуск, то опять поедет туда.

– Или просто прогуляю службу, – вставила Суриндер.

– А почему бы и тебе тоже не приехать? – спросила Нина.

– Нет, – покачал головой Гриффин. – Если там настолько хорошо, мне этого не вынести. Да я и не могу. Я должен каждое утро являться на работу в семь, там я сразу начинаю рыться во всяких документах, потом хожу на какие-нибудь совещания по поводу новых путей развития, потом возвращаюсь и занимаюсь компьютерами – они постоянно ломаются из-за перегрузки, а еще мне нужно учить девяностолетних олухов пользоваться этими компьютерами из-за того, что все сельские банки закрылись и люди просто не могут получить свои деньги. Похоже на то, что целое поколение выброшено в мир, которого оно не понимает и в котором ничто не имеет смысла, а им твердят: учитесь работать на клавиатуре или умрете с голода. – Он отпил еще сидра. – А помнишь, как было забавно, когда в библиотеку приходили дети?

– Да ты же ненавидел эти детские дни! – рассердилась Нина. – Дети всегда оставляли отпечатки липких пальцев на твоих Фрэнках Миллерах!

– Ну да, я так говорил, – подтвердил Гриффин.

– Так и было. Ты их терпеть не мог!

– Но то было истинным раем по сравнению с тем, что я имею сейчас. Это было прелестно! Люди приходили, чтобы поговорить или выбрать книгу, поделиться чем-то… А теперь они приходят потому, что они в отчаянии. Не имея Интернета, они отрезаны от мира, либо их лишили помощи, и они теперь не могут свести концы с концами, и нет никого, кому было бы до этого дело! Потому что они отрезаны, отрезаны, отрезаны! Я библиотекарь, но теперь я помощник по компьютерному делу, а заодно психолог и советник по социальным вопросам. Да еще у меня девятнадцатилетние помощники, которые рыдают в туалетах из-за того, что не чувствуют себя самореализованными.

Нина молчала. Она просто не знала, что сказать.

– Тебе нужно переехать туда, – заявила Суриндер.

– Ага, и тебе тоже! – рявкнул в ответ Гриффин. – Вот только мы не такие крутые, как Нина!

Нина вовсе не ощущала себя крутой, но и возражать не стала.

Наконец они вышли из паба. У стены сбоку назревала драка, и какая-то девица с чрезвычайно светлыми волосами топталась рядом, желая поучаствовать в событиях.

На углу группа подростков шумно и громко ссорилась, никто никого не слушал, все они выглядели агрессивными и встревоженными. Люди входили в бар, выходили из него. Нина осознала, что снова напряжена. Сердце стало биться быстрее, ее буквально ошеломляло огромное количество людей вокруг, запах тяжелой усталости, гул автомобильных сигналов, визгливые голоса и весь этот вечерний пятничный шум летнего уик-энда.

Нина подумала о том, как может закончиться этот вечер: перепуганные девушки, крики на улицах, завывание сирен машин экстренной помощи… и предательски подумала, что лучше бы Суриндер поскорее захотелось вернуться домой.

Но ей не пришлось ждать долго. Гриффин перебрал и впал в сентиментальность, похоже было, что он готов заплакать. Но тут вдруг невесть откуда появилась целая толпа симпатичных молодых людей, весело хихикавших, и так уж вышло, что один из них работал с Гриффином и окликнул его.

Гриффин мгновенно преобразился и стал бодрым и жизнерадостным, он начал бросать выражения вроде «парадоксального рефлекса» и «это же элементарно, это основа!».

Суриндер и Нина переглянулись и по обоюдному желанию быстро ускользнули.

Они медленно возвращались домой сквозь сырой и теплый вечер, а вокруг них сгущалась тьма.

– А ведь еще совсем светло там… – Нина сообразила, что чуть не сказала «там, дома». И быстро закончила: – На севере.

Они прошли мимо двух котов, сцепившихся на какой-то стене, а сверху из окна кто-то злобно кричал на них, желая, чтобы коты заткнулись. Из окна следующего здания разносилась громкая ритмичная музыка. Там тоже кто-то из соседей орал, требуя тишины. По дороге пронесся автомобиль с опущенным верхом, – пронесся слишком быстро, и из него тоже неслась оглушительная музыка. Ехавшие в этой машине громко хохотали, потом освистали группу женщин, шедших в противоположную сторону.

– Вот так у нас… – вздохнула Суриндер. – Наверное, не терпится вернуться?

Нина покачала головой:

– Я собираюсь сначала набить битком фургон, а уж после, думаю… когда дела здесь будут закончены. Я только что купила гору всего на аукционе.

– Не знаю, в чем тут дело, – сказала Суриндер. – Я ведь думала, там окажется нечто вроде ледяной пустыни… Думала, что я вроде как навещу тебя и посмеюсь над мужчинами в юбках, а еще выясню, что такое хаггис[1], и, может быть, спою какую-нибудь патриотическую песню из репертуара группы «Проклэймерс»…

– Эти песни прекрасны! – возразила Нина.

– Да ты уже становишься туземкой! – заявила Суриндер. – Это глупо.

– Но они действительно прекрасны.

Ясно было, что Суриндер еще не высказалась до конца.

– Но все оказалось… оказалось совсем не так, – медленно продолжила она.

Полицейский вертолет осветил ночь и наполнил воздух грохотом.

– Там… там есть нечто особенное. Что-то такое, что тебя захватывает. Эти большие поля, и солнце, которое как будто никогда не заходит, и то, как люди заботятся друг о друге…

– Ну, нам приходится, – напомнила ей Нина. – Там же на шестьдесят миль вокруг не найти парамедиков и спасателей.

– И кажется, там ты можешь дышать свободно… как будто все эти нелепые повседневные проблемы и тревоги больше ничего не значат. И что у тебя действительно появилось время задуматься над своей жизнью, понять, чем ты хочешь заняться, вместо того чтобы просто нестись с работы в бар на свидание с очередным болваном.

– А еще там все мужчины сексуальны, – улыбнулась Нина.

– И это тоже, – с усмешкой согласилась Суриндер. – Если тебе нравятся веснушки. Мне нравятся.

– Так возвращайся вместе со мной. Места там хватит.

Суриндер выразительно покачала головой. Они уже входили в калитку перед ее маленьким домом с террасой. Кто-то оставил прямо на верху низенькой стены кучку. Девушки одновременно посмотрели на нее и вздохнули.

– Кстати, ты назначила свидание своему темноглазому иностранцу?

Нина беспокойно дернула плечом:

– Я оставила ему записку. Надеюсь увидеть его завтра ночью. – Она достала свой телефон. – Жду, что он со мной свяжется современным способом.

– Ха! – хмыкнула Суриндер. – Да ты посмотри на себя! Ты же воспринимаешь только то, что написано на бумаге.

– Нет, это не так, – возразила Нина.

Но на самом деле ей трудно было оставить их тайный почтовый ящик, отказаться от волнений и романтики…

– К тому же он ничего мне не написал.

– Может, и написал, только ты сама стала настолько средневековой, что не в состоянии разобраться в собственном телефоне.

Нина показала ей язык:

– А вот возвращайся к нам и живи со мной!

– Не могу, – ответила Суриндер. – Я слишком труслива. Я не могу бросить работу, не могу оставить ипотеку и все прочее. К тому же чем мне там заняться? Там ведь не нужны гениальные администраторы, сама знаешь.

– Уверена, ты что-нибудь найдешь.

– А если нет? И придется получать гроши за работу, которая мне противна. Я и сейчас ненавижу свою работу, но мне хорошо платят. А ты сколько заработала?

Нина поморщилась:

– Ну, не слишком много.

– Вот! Ты никогда не сможешь купить какую-то собственность, или отправиться путешествовать, или приобрести новую машину.

– У меня есть фургон!

– Конечно. И он тебе нравится. Ты всем довольна. А я на такое не способна. – Суриндер уставилась на свой маленький заросший палисадник. – Выпьем чая?