– Что ты имеешь в виду? – недоуменно спросил Марек.

– Вы – пара?

– Да. Но я работаю здесь уже больше года. Так далеко от дома! И я так одинок, Нина. Так одинок! Но я встретил тебя, и вдруг… как будто солнце взошло! Мне теперь есть с кем поговорить, и кому написать, и о ком думать…

– Но ты пишешь и домой?

– Да, я звоню домой каждый день. Но что им сказать? Я зарабатываю деньги. Мне грустно. Им грустно. Моя мать и моя подруга ссорятся. Арас вытворяет всякое, а меня там нет. Он начал говорить, а меня там не было. Я звоню, но они все там, всем им грустно, и они сердятся, а я сижу в той комнате с другими мужчинами. А из дома мне говорят: «Ох, Марек, ты что, постоянно торчишь в барах? Тебя вечно нет ночами, ты развлекаешься, а мы сидим тут, и нам нужно больше денег!» – Марек умолк на мгновение. – Это так тяжело, Нина!

Нина сглотнула. Ее чувства развернулись на сто восемьдесят градусов, от гнева и замешательства – к бесконечной жалости.

– Но разве ты не… разве тебе не приходило в голову, что я, возможно, не захочу иметь друга, у которого есть женщина и ребенок? У тебя есть семья, Марек! Разве я могу встать у них на пути?

– Не знаю, – пожал плечами Марек. – Здесь все по-другому, наверное? Вообще по-другому? – В его голосе послышалась надежда.

– Нет, не по-другому, – покачала головой Нина, готовая разрыдаться. – Я не… Я не из тех, кто…

– Но я и не думал о тебе так! – перебил ее Марек. – Никогда так о тебе не думал! Ты всегда была особенной, Нина. Такой особенной. Непохожей на других девушек.

Теперь его щеки раскраснелись, он по-прежнему держал в руке открытый бумажник. Нина осторожно коснулась его пальцев:

– Ох, Марек…

Он бросил на нее долгий взгляд, и надежда в его глазах медленно угасла.

– Мне так жаль… – пробормотал он. – Мне жаль. Мне не следовало думать…

– Именно, – кивнула Нина, стараясь удержать слезы. – Не следовало. Надо было соображать.

Марек все так же смотрел на нее.

– Когда ты поцеловала меня там, в поезде, я был так счастлив…

Нина качнула головой:

– Думаю, тебе нужно вернуться домой, Марек. Там ты будешь счастлив. Дома.

– Когда заработаю побольше денег. Когда смогу заботиться о своей семье и найти хорошую работу по специальности. Я должен делать то, что делаю. Это значит быть хорошим человеком.

Нина осторожно обняла его.

– Мне кажется, ты очень хороший человек, – сказала она. – И думаю, у тебя все будет в порядке.

– Я не хороший человек, – грустно возразил Марек.

– А ты думай об Арасе, – предложила Нина. – Думай о том, как он нуждается в тебе и как тебе нужно увидеть его.

– Я знаю, – кивнул Марек. – И как только смогу водить поезда в Латвии, вернусь домой.

Они пошли дальше, бесцельно, мимо старых женщин, игравших с внуками, потом вернулись на шумную жаркую улицу.

– Но мне будет этого не хватать, – сказал Марек. – Не Бирмингема, нет. И не мужчин в одной комнате со мной… Это все ни при чем. Я буду скучать по Шотландии. Там пахнет, как дома, дожди, ветер в траве и звезды над головой… Буду скучать по всему этому. И по тебе.

На его лице отразилось такое отчаяние, что Нине захотелось взять его под руку. Но они уже приблизились к тому месту, где она оставила набитый книгами фургон.

– Мне пора, – сказала Нина.

Марек кивнул. Его лицо вытянулось, весь он как будто отяжелел от грусти.

– Хочешь, чтобы я и дальше привозил тебе книги?

– Нет, – ответила Нина. – Я должна… Ты уже очень помог. Но у тебя могут быть неприятности. Ты слишком рисковал из-за меня. Слишком. А я была эгоистична и напрасно не обращала на это внимания, и нужно было раньше расспросить тебя о твоей семье. Мне говорили, что нужно это сделать, а я не слушала. Я сама виновата.

– Твоей вины тут нет, – возразил Марек. – Я должен был сам это сделать.


Суриндер валялась на диване, когда Нина вернулась вся в слезах.

– А я тебя предупреждала!

– Знаю. Знаю, что предупреждала. Просто я… слишком многое о нем выдумала.

– Читаешь слишком много.

– Я его воображала чем-то вроде затерявшегося романтического героя…

– Он не затерялся, он водит поезда.

– Ты прекрасно поняла, что́ я имела в виду. Мне так этого хотелось… Хоть раз. Такое ведь случается? Случается нечто хорошее?

– Мне искренне жаль, ты знаешь. – Суриндер села. – Знаю, он тебе нравился. И мне он понравился.

– Мне нравился тот, кого я воображала.

– И ему безусловно понравилась ты. Искренне. Люди очень редко без причин рискуют огромными грузовыми поездами, если только им кто-то не понравился.

– Думаю, он ухватился бы за любую, проявившую к нему доброту.

– Вряд ли. Мужик хорош собой. Он может пойти в любой бар и выйти с женщинами, которые прилипнут к нему, как репейники. Думаю, он тоже романтическая душа. Вы оба мечтатели.

– Ну, теперь уже слишком поздно, – вздохнула Нина. – У него ребенок и подруга, а отсюда вытекает все остальное.

Суриндер крепко обняла ее:

– Мне жаль. Правда, жаль. Как было бы мило, если бы у вас что-то получилось!

– Знаю, – уныло откликнулась Нина. – Знаю…

– Но посмотри на все по-другому: не он один восхищался тобой. Подумай о Гриффине.

– Гриффин восхищался мной просто потому, что никого другого рядом не было. А Марек, скорее всего, предполагал, что до меня легко добраться.

– Нет, это не так. Хотя ты могла бы попробовать…

– Эй, заткнись!

– Ты действительно хочешь уехать прямо сегодня? – Суриндер посмотрела на часы. – Ты же теперь сама себе начальник.

– Я должна ехать, потому что движение сейчас будет небольшим, а мне придется сидеть за рулем много миль. К тому же мне необходимо вернуться к работе и заработать реальные деньги, чтобы заплатить за бензин и время от времени за бутылочку пино гриджио. Вот так!

Суриндер внимательно посмотрела на нее:

– Нет. Это не мешает тебе ненадолго задержаться здесь и выпить на прощание. Я куплю закуски.

– Нет, – повторила Нина. – Я не хочу об этом думать. Хочу вернуться домой, включить погромче радио и вообще никогда больше не видеть никаких поездов.

Она поцеловала Суриндер, крепко обняла ее, попросив как можно скорее снова приехать на север. Суриндер, обнимая ее в ответ, заявила, что приедет, когда в Бирмингеме похолодает, потому что тогда будет все равно, где мерзнуть, и велела Нине больше не сходить с ума, если получится.

– Ты просто поищи что-нибудь реальное, настоящее, – шепнула она. – Что-то настоящее!


Проезжая в шумный субботний день мимо железнодорожного депо, Нина посмотрела на длинные поезда, стоявшие на запасных путях, и не удержалась от слез. Неужели с ней никогда такого не произойдет? Все остальные встречают кого-то, но когда ей это довелось, тут же оказалось, что она познакомилась с чужим другом, или же, скорее, увидела некую идею человека, а не его самого.

«Поищи что-нибудь реальное», – сказала Суриндер.

Но как она найдет, если даже не представляет, что это такое?

Глава 24

– Ты готова? – спросила Лесли, женщина из местной бакалейной лавки.

Лесли сначала весьма презрительно отнеслась к книжному магазинчику и к советам Нины, высказывая большие сомнения насчет всего этого предприятия. И хотя уже становилось очевидным, что ее предсказания краха не осуществляются, ей все равно нравилось приходить и, неодобрительно фыркая, рыться в книгах. Однако Нина почему-то была полна решимости найти что-то такое, что понравится Лесли.

Пока что история, рыцарские романы, комедии и жуткие истории о похищении детей не имели успеха. Настоящие преступления пробудили мимолетный интерес, но ничто не заставляло Лесли восторженно воскликнуть: «Да! Это та самая книга, которую я искала, она может изменить мою жизнь!» Ее, похоже, вообще мало что радовало.

– Готова к чему? – спросила Нина.

На складе аукциона в Бирмингеме, где хранились книги, лежал также огромный рулон коричневой оберточной бумаги. Нина спросила сторожа о ней, и тот ответил, что она никому не нужна, он вообще не имеет к ней отношения, так что Нина этот рулон тоже погрузила в свой фургон. Она теперь стала настоящим мастером упаковки книг – для подарка, или просто для того, чтобы донести до дома, – она перевязывала пакеты дешевым фермерским шпагатом, которого в городе было в избытке.

Лесли прищурилась:

– К воскресенью, конечно!

– Не-а, – ответила Нина. – А надо?

– Сколько ты уже живешь в этой деревне?

– Десять минут.

– Так вот, это же летнее солнцестояние, англичанка паршивая! Ночь середины лета. Праздник!

– Что-то все только и говорят, что об этом празднике.

– Ты кто, язычница или как? Каждый год в самый длинный день проходит праздник, это всем известно. И если не польет дождь, будут танцы, вечеринки и так далее. А если будет дождь – все это будет в амбаре Леннокса.

– Ну, тогда и мне лучше пойти, – сказала Нина. – Я ведь там живу.

– Ай, знаю я! – фыркнула Лесли. – Все это знают. Как он поживает, бедняга?

– Бедняга? – пробормотала Нина. – Ну, он… он очень груб и неприятен, ты и сама должна это знать.

– Ага, – кивнула Лесли. – Но ему пришлось пережить ужасное время из-за этой его Кейт.

– А что она собой представляет?

– Сплошная напыщенность, – сообщила Лесли. – Такая шикарная! На тебя не похожа.

– Большое спасибо, – усмехнулась Нина.

– Ей все здесь не нравилось. Жаловалась на паб и на стариков, которые постоянно сидят то внутри, то снаружи.

Нина подумала, что в этом она, возможно, могла и согласиться с Кейт.

– Жаловалась на наш городок, говорила, что здесь нечем заняться.

– Да здесь куча дел! – удивилась Нина.

И это было правдой. Нельзя было пройти по улице без того, чтобы не наткнуться на что-то. То какой-то праздник, то выступление хора, то школьная ярмарка, то две местные команды сражались в нечто вроде хоккея на траве – это была шотландская игра «шинти». Жизнь просто бурлила, что изумляло в таком небольшом поселении. Чем дольше Нина здесь жила, тем более она понимала, что все это потому, что здесь нет развлечений больших городов, а еще потому, что погода не всегда благосклонна к людям, так что им приходится в долгие зимние вечера и в трудные дни полагаться только друг на друга. Это была настоящая община, а не просто ряды домов, где люди случайно оказались живущими по соседству. Все было по-другому, Нина просто не осознавала этого прежде.