- Так ты ж вон на санях сидеть сбираешься [8].

- Ну, тебя-то я дождусь, к тестю на хлеб - соль поедешь, так заходи. Князь помрачнел.

- Значит, дед, больше не увидимся, я к Мстиславу гостить не собираюсь.

- Поедешь. И долго не затягивай, я ведь, сынки, еще Владимира знавал, уж устала земля от меня.

- Какого Владимира, - прыснул Пахомий, - Красно Солнышко?

Хохот раскатистым эхом полетел вдоль реки.

- Эх, зубоскалы, - без злобы сказал старичок, - Мономаха своими глазами видал, вот это князь был, так князь. Не чета нынешним, измельчали нынче князья, за удалью молодецкой ничего-то и нету.

- Но-но, ври да не завирайся, на князей-то хулу городить негоже, - посерьезнел Пахомий. - Чем тебе наши князья не угодили, наш разве не хорош?

Все разом примолкли и протрезвели, ожидая ответа старца. Старичок с видом плотницкого мастера, оглядывающего новенькую ладью, окинул взглядом Димитрия.

- Хорош, лицом красен [9], очами грозен, ратник славный. А князем добрым научится быть.

Пахомий уже вскочил, чтобы схватить трепача за хламиду, но князь жестом остановил его.

- Кто ж научит меня?

- Так через водимую [10] свою и научишься.

Тут князь расхохотался, слезы выступили на глазах.

- Ох, повеселил ты меня, старче! Ты подружью-то мою знаешь? Ей и семнадцати нет, чему она меня научить может? Али у меня другая скоро появиться? На грех, дед, подбиваешь. Али ты еще про чего...

И князь опять закатился.

- Ну, что грех, а что не грех, то ты и сам ведаешь, чай не отрок безусый, - впервые обиделся дед. Он быстро перевязывал лыченицы.

- На берег другой давай перевезем, - посерьезнел Димитрий.

- За то спасибо.

Глядя, как лодочка причаливает к северной стороне, Пахомий с раздражением бросил:

- Развелось тут вещунов, шастают по Руси, нелепицы [11] травят да людей смущают.

- Негоже мы поступили - чернеца на смех подняли, грех это, - задумчиво произнес Димитрий Первак, он единственный за все время разговора не улыбался, со смирением принимая все слова старца.

- Да с чего ты взял, что он чернец? - с раздражением отозвался Пахомий. - Вон на нем и ризы-то иноческой не было!

- Ветер стих, давай сбираться, - успокаивающе похлопал дружка по плечу князь, на деда он не серчал.

После ночевки на заставе в устье Чернавы ладьи вышли в широкое Бежское озеро. Там, на другом берегу, лежало Заозерское княжество. Тонким клином с запада втиралось оно между землями Чернореченскими и Залесскими. Прежний князь Юрий Заозерский тщетно пытался расширить клин, самонадеянно начав войну с соседями, и быстро получил по зубам и от Мстислава, и от Андрея. С жалобами на обоих ездил к Великому, но ничего не добившись, притих. Вскоре в Бежском княжестве случился мор, соседи тут же решили, что это божье наказание. Спасаясь от смерти, народ стал разбегаться в разные стороны, край обезлюдел. Чтобы не допустить заразу к себе, Андрей велел усилить заставы и организовать сторожи вдоль озера, плывший к восточному берегу народ разворачивали восвояси. Долго потом еще лодки с мертвецами кружили по бежской воде, наводя ужас на осмелившихся выйти на озеро рыбаков.

Побывала костлявая и в тереме Заозерского правителя. От мора у Юрия скончалась жена и три взрослых сына. Сам князь тяжело заболел, но выжил. В подружьи откуда-то с юга он привез молодую деву Улиту, кроткую и тихую. Вскоре она родила ему сына Ростислава. А через три года Юрий внезапно преставился, и Улита преобразилась, показала себя иной: сильной и жесткой. Бояр быстро поставила на место, с неугодными расправилась без колебаний. Вся власть оказалась у нее в руках. Домашняя и богомольная при муже, теперь она устраивала пиры и охоты. Молодые да холостые соседи зачастили в гости. О княгине пошла срамная слава. Обеспокоенный епископ стал требовать от вдовы объяснений. Она написала ему длинное письмо. Что в нем было, никто не ведал, но епископ публично объявил, что княгиня Заозерская неповинна и оклеветана недоброжелателями. На этом все успокоилось. Но приглашения к соседям от имени молодого Ростислава по прежнему приходили, не было грамотицы только князю Чернореченскому. Это его удивляло и обижало, что же он хуже других, али слабее, али беднее. И вот весточка пришла, ну как здесь устоять. Любопытство пересилило, и теперь князь плыл по Бежскому озеру.

Бежск стоял на северо-западном берегу. Мощные деревянные стены и маковки церквей были видны издалека. Дозорные на башне подали сигнал о приближении каравана.

- Крепостица пожиже нашей будет, - с бахвальством заявил Пахомий, разглядывая черный сруб городни [12].

- Хозяевам то не говори, обидятся, - предупредил князь, - и вообще, меньше болтай да больше примечай, здесь зевать нельзя, те еще други...

Бежская крепость сурово смотрела на пришлых темными глазницами бойниц. Димитрию было тревожно: в малой дружине, да у бывшего врага. Мать ведь говорила: « Сиди дома». Да не поворачивать же назад. Вон уж к причалу толпа выходит, шапками машет. Вроде все благополучно.

Нищета здешнего края бросалась в глаза уже на пристани. Не было верениц расписных торговых корабликов, как в Чернореч-граде. Старенькие рыбацкие лодки выглядели унылыми развалинами. Бежский люд, вываливший из любопытства за городские ворота, одет бедновато. Еще долго Заозерской земле нести на себе печати неудачной войны и мора.

Встречавший чернореченский караван воевода князю сразу же не понравился, и, как видно, Димитрий ему тоже. Какая-то невидимая неприязнь тут же легла между ними. Статный высокий муж, лет тридцати, с резкими хищными чертами лица, гордо держался в седле, выгнув колесом широкую грудь. Богатая, расшитая замысловатым узором одежда выделялась ярким пятном среди окрестной голытьбы. Нетерпеливо бил копытом под хозяином красавец конь. Димитрий, как знаток, сразу определил: жеребец редкий, дорогой, не у всякого князя такой есть.

Слегка сощуренными глазами бежский воевода дерзко рассматривал Чернореченского правителя. Легкая усмешка скользила во взгляде. Он как бы говорил: «Уж знаю, чего тебе здесь надобно, какой грешок за тобой». Но вслух заозерский боярин вежливо сказал:

- Здрав буде, Димитрий Андреич, я Найден - дядька княжий. Будь гостем. Ждет тебя князь наш Ростислав Юрьевич да матушка его, - и он жестом указал на ворота. При этом Найден слегка поклонился, но, как показалось Димитрию, недостаточно низко для приветствия князя, словно воеводе тошно было услуживать пришлым и делал он это по великой необходимости.

- Спесив - то воевода местный, - подметил Пахомий, - а вид у него, аки у коршуна, у которого добычу хотят отобрать, даром, что крючконосый.

- Так тоже, небось, на ловы хотел, - подмигнул Димитрий дружку. Оба засмеялись. Найден, не расслышав, но догадавшись, что шутка о нем, нервно передернул плечами.

Перекрестившись на образ Богородицы Одигитрии на надвратной церкви, путники въехали в город.

 радостно бросился гостям на встречу. Пухленький, но очень подвижный, с усеянным веснушками наивным лицом, мальчишка оказался балагуром. Он засыпал чернореченцев расспросами: как добрались, какие у них лошади, броня, мечи. С детской непосредственностью начал показывать свой новенький, еще не ведавший сечи меч. Силы били в нем через край, мальчонка не мог устоять на месте и скакал, как резвый козлик промеж гостей.

- Ну, я думаю, Пахомий, вы с ним сойдетесь, порода то одна, - поддразнил друга князь.

- Я вам комоней своих покажу, у меня тоже знатные комони, а соколы какие! Вы таких и не видели! Пойдемте же! - и Ростислав потянул Чернореченского князя за рукав.

- Уймись, Ростислав, оставь гостей в покое! Не видишь, устали в дороге, - раздался с крыльца мягкий женский голос. То была Заозерская княгиня Улита. Пришлые с любопытством вскинули головы.

Княгиня была совсем не такой, как писало пылкое воображение Димитрия. Он представлял, что увидит пленительную степную красавицу, дерзкую и гибкую, со смелым распутным лукавым взглядом и чувственными, зовущими к поцелую губами. Но перед ним стояла скромная, краснеющая от смущения молодая женщина. Она - то бросала на гостей робкий взгляд, то поспешно опускала глаза. На щеках алел румянец. Улита оказалась небольшого росточка, с округлыми плечами и выдающейся грудью, которую она прикрывала рукой с кружевной ширинкой [13]. Миловидное лицо, с правильными чертами, до роковой красавицы не дотягивало. Чернореченский князь был, с одной стороны, разочарован, а с другой - вздохнул с облегчением: ну ловы, так ловы, за тем и ехали.

Маленький князь обиженно надул губы:

- Да мы ненадолго, я только комоней покажу.

- В баньке попариться гостям надобно да откушать, а ты с жеребцами своими.

- Ничего, - улыбнулся Димитрий, - мы не устали. Пойдем, князь Ростислав, покажешь своих красавцев.

Чернореченский гость заговорщически шепнул:

- Ты, князь, что волю бабам даешь, аль не хозяин в доме своем?

Пахомий так и прыснул:

- Да кто б говорил! Ты, княже Ростиславе, мать слушайся, чай, вон у него уж у самого борода, а и то за материнский подол все держится.

- Кабы держался, так тут бы не хаживал, - огрызнулся Димитрий.

Первак, Пахомий и Чернореченский князь сидели в жарко натопленной баньке. После промозглого бежского ветра окостеневшие пальцы на ногах больно покалывали. От пара кружилась голова. Было приятно и блаженно.

- Ростислав говорит, завтра медведя травить пойдем, они там местечко приметили. Рогатины свои возьмем, оно надежней, и броню, князь, надо бы надеть. Весной зверь голодный, свирепый, в броне оно надежней, - Первак всегда все стремился продумать заранее.

- Заладил, надежней да надежней. Стану я на ловы броню на себе таскать, нас толпа какая, а медведь один, чего бояться? Вы, как хотите, - запальчиво заявил Пахомий, - а я в броне не пойду.